Неизвестная блокада - Никита Ломагин

Изучение политической благонадежности в армии и на флоте проводилось особыми отделами на основе ознакомления с характеристиками и аттестатами военнослужащих, которые готовили их начальники; изучения партийных и комсомольских характеристик; агентурного осведомления и специальных тайных разработок; проведения проверок прошлого военнослужащего и его семьи.

Отношение к проблеме политического контроля в условиях начавшейся войны со стороны ГлавПУВМФ было изложено в директиве его начальника 22 июня 1941 г. В ней политорганам, коммунистам и комсомольцам предлагалось «резко поднять большевистскую бдительность, исключив возможность проникновения шпионов, диверсантов, вредителей, а также ведения вражеской пропаганды, беспощадно бороться с паникерством и трусостью». Начальник ГлавПУВМФ приказал создать такую обстановку, которая бы полностью исключила возможность слушания антисоветских радиопередач132, пресекать случаи распространения провокационных слухов. В целях взаимной информации предлагалось установить теснейшую связь политорганов флота с органами 3-го Управления ВМФ133.

ГУПП РККА в директиве от 23 июня также предлагало политорганам разработать и активно проводить мероприятия по борьбе с агитацией противника, уничтожать вражеские листовки и другие печатные издания, систематически разъяснять личному составу ход войны и обстановку на фронте134.

24 июня 1941 г. заместитель начальника Управления политической пропаганды ЛенВО полковой комиссар Шикин приказал начальникам политотделов соединений создавать у красноармейцев боевой подъем, уверенность в могуществе Красной Армии и силе советского оружия, «разоблачать имевшиеся у отдельных лиц представления о фашистской армии, как армии непобедимой»135.

Какой-либо заметной роли в первые дни войны немецкая пропаганда не играла. Характерным для большинства бойцов и младших командиров было настроение, выраженное в письме в редакцию газеты «На страже Родины» командира 260 ГАП кандидата в члены ВКП(б) С.П.Кружилова. Он писал, что настроение бойцов бодрое, что каждый горит желанием разбить подлого ненавистного врага, но у каждого остается вопрос, ответить на который он и просил редакцию газеты:

«...Каждый командир и красноармеец прекрасно знает, что сил у нас достаточно для отпора врагу. Каждый чувствует и знает из выступления товарища Сталина, что мы должны не только разбить врага, но уничтожить окончательно. Но что за политика нашего правительства, что-то непонятно для меня. Этот вопрос ...остается у каждого в груди непонятным. Прошу ...разъяснить этот томительный вопрос, таящийся в душе многих командиров и красноармейцев»136.

Материалы Военного Трибунала свидетельствуют о здоровом настроении войск фронта, защищавших подступы к Ленинграду. С 22 июня по 5 июля 1941 г. было зафиксировано всего 6 случаев антисоветской агитации, причем главным образом со стороны выходцев из Западной Украины и Западной Белоруссии137. Однако к середине июля 1941 г. пропаганда «оружием» пробудила у красноармейцев интерес к противнику. 15 июля Управление политпропаганды Северного фронта сообщало, что хотя «типичной реакцией» на немецкие листовки было их неприятие, «отдельные командиры и политработники вместо организации сбора и уничтожения листовок собирали красноармейцев и командиров и зачитывали им их содержание»138. В тот же день начальник УПП Северного фронта Пожидаев направил начальникам отделов политпропаганды армий, корпусов и дивизий приказ, в котором потребовал организовать сбор и уничтожение листовок противника и в каждом подразделении выделить для этого ответственных лиц из числа коммунистов139.

Показателем ухудшения настроений в частях фронта стал рост наиболее опасных военных преступлений — число осужденных Военным трибуналом фронта с начала войны к 15 июля 1941 г. достигло 300 человек140. В августе эта тенденция сохранилась — за период с 10 по 24 августа было осуждено 876 человек, причем за различные «контрреволюционные преступления» — 78 военнослужащих, за дезертирство, бегство с поля боя и членовредительство — соответственно 147 69 и 128 человек141. Это было связано, прежде всего, с дальнейшим ухудшением ситуации на фронте. Наиболее тяжелое положение сложилось на южных подступах к Ленинграду. Еще 8 августа немецкие войска перешли в наступление на красногвардейском направлении, а 10 августа — на лужско-ленинградском и новгородско-чудовском. 16 августа противник захватил Кингисепп.

В приказе начальника Политуправления Северного фронта от 18 августа отмечалось, что по имеющимся в Политуправлении данным установлено, что военнослужащие в своих письмах родным и знакомым пересылали контрреволюционные листовки, распространявшиеся противником. В письмах также пересылались фотографии немецких солдат, фашистские значки и т. п. Политорганам предлагалось разъяснять всем военнослужащим недопустимость и преступность подобных действий как наносящих вред стране.

Ввиду того, что некоторая часть бойцов в письмах родным проявляла пораженческие настроения, переоценивая технику и численное превосходство врага, а также количество потерь РККА, на политорганы была также возложена задача провести разъяснительную работу о том, «что можно писать родным и знакомым, а что нельзя». Всему политаппарату рекомендовалось «учитывать в своей деятельности связь фронта и тыла, изучать настроения бойцов, взять под контроль деятельность и состав полевых почтовых станций»142.

Хотя данные военной цензуры и свидетельствовали в целом о здоровом политико-моральном состоянии личного состава частей действующей армии, в письмах бойцов и командиров нарастало недовольство отступлением частей Красной Армии. За период с 10 по 30 августа было задержано 18813 корреспонденций (1,6% от общего числа просмотренных писем), содержавших «ярко выраженные отрицательные настроения», связанные с поражениями на фронте. Бойцы писали о некомпетентности и трусости комсостава, о плохом оснащении армии боевой техникой, о превосходстве авиации и танковых частей противника, об отсутствии боевой подготовки у новых войсковых формирований, что вело к большим потерям. Кроме того, отмечались отдельные случаи панических и упаднических настроений143.

Особую тревогу НКВД вызывало отношение бойцов к командному составу, который нередко проявлял трусость и неумение воевать:

«Поздравь меня с позорным бегством через наше командование. Как мне старику пришлось тяжело выходить из окружения, ведь молодые командиры, бросив людей, боепитание, спасали свои шкуры. Я участвовал в двух боях и убедился, что наши командиры неспособны управлять боем, а только криками да лозунгами. Стыдно писать, что я с фронта приехал в Красное не один, а с остатками позорно разбитой нашей дивизии».

«Последние дни мы с такой быстротой отступаем, даже представить не можешь. Командование бежит в тыл не только от немцев, но и от нас. Так воевать нельзя пока не заменят трусов командиров хорошо обученными, смелыми командирами».

«Воины красные бьются храбро и самоотверженно, но отдельные паникеры и трусы как из рядового состава, так и из среднего и высшего комсостава во многом вредят на поле боя»144.

Плохое оснащение боевой техникой, самолетами, танками и даже винтовками — еще одна проблема, которая привела к пораженческим настроениям в армии:

«У нас нет танков и самолетов. Придут на фронт 3 танка и 5 самолетов, а немецких танков и самолетов счету нет. Наши командиры все бегут, а бойцам отступать не велят».

«У немцев преобладает техника, почти все они вооружены автоматически оружием, а у многих наших бойцов старые винтовки. У немца минометы, а у нас этого мало».

«Плохо, что не хватает оружия, например, у меня нет винтовки и у других также, кроме гранат ничего нет. Как будем бороться с танками, не знаю».

«Техника у немца дьявольская, он косит наших из минометов, артиллерии и бомбит с самолетов.

Ну разве можно устоять против минометов и автоматов с винтовкой образца 1891/30 гг.»

«Их авиация очень беспокоит нас — бомбит, поливает из пулеметов, а вот наши самолеты против них ни разу не появлялись и они летают как дома, не встречая сопротивления».

«Немцы очень хорошо вооружены, не как мы. У них все автоматы на 75 патрон. У нас целые поля остаются убитых».

«Обстановка очень трудная. Придется ли вообще встретиться друг с другом? В особенности тяжело переживаем с 10 августа. Трудно переживать минуты, в которые можешь умереть беззащитно, без нанесения поражения врагу».

«У многих бойцов мнение такое, что вряд ли нам с немцем справиться, ибо самые боевые кадровые силы у нас потеряны. Что было в 1914 г., то и сейчас — у него техника, а у нас дубинка».

«Уже никому из нас не секрет, что мы должны погибнуть рано или поздно. Все возмущены, почему за последнее время ни один наш самолет не летал над фронтом».