Полное собрание сочинений. Том 13. Запечатленная тайна - Василий Песков

Спасибо тебе, солдат…

В Ельне я увиделся с человеком, который тут воевал. Им оказался пулеметчик 107-й гвардейской дивизии Иван Федорович Неудахин. Для этого уроженца Сибири Ельня с 41-го года стала судьбою. Тут в жестоких летне-осенних боях он отличился. Был ранен. Воевал потом под Орлом, у Тулы, под Москвою у Рузы, на Калининском фронте под Ржевом. После второго ранения в госпитале санитарка (тоже раненая) сказала потерявшему глаз пулеметчику: Иван, а поедем-ка в Ельню, ко мне на родину. И они поехали в Ельню в 43-м году. «Имущество: у нее шинель и юбка, у меня шинель и штаны. И дите на руках. Жить начали во фронтовом блиндаже. Через год срубили избенку».

И вот почти сорок лет Иван Неудахин живет и работает в Ельне. В первые годы был трактористом – заготавливал лес на строительство в тех же местах, где лежал с пулеметом. «Подорвался в лесу на мине. Трактор списали, а я оказался живучим». Строил гвардеец в Ельне сыроварный завод, работал в школе завхозом, «на почте служил ямщиком» – развозил газеты, посылки и письма по дальним ельнинским деревням. Вышел на пенсию. Но последние годы снова работает, возглавляет районный ОСВОД (Общество спасения на водах). «Сам себе и начальник, и подчиненный – одна штатная единица».

Характер у бывшего гвардии пулеметчика остался солдатским, причем с чертами Василия Теркина и того солдата из сказки, который суп из топора сварит и огниво добудет, несмотря на препятствия. Над фамилией своей Иван Федорович посмеивается. «Неудахин… А я как раз удачлив во всем. Все превозмог, – говорит он с гордостью, на какую имеет полное право. – Землю свою защитил, сына вырастил, внуков вынянчил и пока еще хоть куда – хоть по ягоды, хоть по орехи».

Лето и осень 41-го года – особая часть «ельнинской биографии» Неудахина. И он ничего не забыл из пережитого тут. На «газике» мы поехали по деревням, окаймляющим город, точно следуя карте кипевшего тут сраженья. Но солдат и без карты помнит все бугорки и лощины, политые кровью. У деревни Ушаково он показал оплывший окоп и место, где стоял его пулемет. «Высотка с деревней восемь раз переходила из рук в руки. Дрались врукопашную лопатами и штыками. Я тут много патронов спалил. Наши лежали на склоне снопами, но и немцу мы показали кузькину мать. Он с неба гвоздил самолетами, а мы полыхнули «катюшей».

Опираясь на палку, Иван Федорович ведет меня вдоль заросших траншей на высотке. «Отсюда на семь километров все видно. И на семь километров почти по кругу вся местность простреливалась. Железа тут!..» Подрезаем лопатой уже задерненную землю, и на ладонь вместе с божьими коровками и муравьиными яйцами падают ржавые гильзы, осколки бомб и снарядов. «Семьсот жизней стоила эта высотка. Все лежат вот тут, под березами…»

У деревни Садки Иван Федорович показал место, где полз с пулеметом из оврага по полю к деревне Митино. «На этом вот месте стоял сарай. Оттуда немец ударил из пулемета. И две мины, помню, сзади меня взорвались. Вот следы, посмотрите». Два места, где сорок лет назад взорвались мины, обозначены на траве кругами темно-зеленой крапивы и лебеды. В воронках от бомб на склоне оврага, как в плошках, растут высокие ольхи. В сосне наверху – осколок снаряда. И такие следы у каждой деревни, где сжималось кольцо окружения немцев…

«Под Орлом я едва не заплакал, когда узнал, что Ельню мы снова отдали. Думал: за что же там полегли? И только потом рядовым умом своим понял: очень важной, очень нужной была наша стойкость под Ельней».

Иван Федорович не первый раз проходит местами боев. «Сначала самого любопытство брало: что там и как? Потом водил военных историков. Приезжали однополчане. В прошлом году приехали земляки из Сибири, сироты из детдома: покажи, дядя Ваня, где воевал. Все показал. Приютил детишек у себя в доме. Вместе в земле покопались, нашли в ней кое-что для музея. Сам я тоже Сибирь навестил. Встретил там своего командира Батракова Матвея Степановича. Старый уже. Обнял меня: Ельню, говорит, никогда не забуду! У него, между прочим, за Ельню и знак гвардейца, и Золотая Звезда».

Этим летом Ельня жила двумя новостями. Новость первая и большая: город, где родилась гвардия, награжден орденом Отечественной войны. Новость вторая, небольшая, но трогательная: неожиданно и впервые в истории города в самом центре его, в городском парке загнездилась парочка аистов. И где загнездилась – на самом верху монумента гвардейцам! Городские власти попали в трудное положенье. С одной стороны, милые сердцу птицы, с другой – гнездо-то на монументе. Решили было гнездо передвинуть на специально поставленный столб. Но столб кто-то ночью распилил и унес. Позвонили в Смоленск: как быть? Там сказали: решайте сами… Судили-рядили, спорили, а аисты между тем гнездо достроили, вывели в нем птенцов и стали любимцами ельничан. Человеческое чувство воедино соединило и птиц, и монумент, и вести об ордене Ельне. Поток людей к монументу был небывалым. Старушки видели в аистах знаки памяти о погибших, молодежь собиралась фотографировать птиц, матери приводили к монументу детей. Приехал скульптор и, говорят, прослезился: «Это же замечательно!»

В Ельне я был в момент, когда аисты-старики парили над городом, а две молодые птицы уже пробовали крылья в гнезде. На дорожках парка ельничане оживленно гадали: улетят птицы или останутся до момента, когда в город съедутся гости? Всем хотелось, чтобы остались.

В августе Ельня готовилась принять награду, готовилась почтить мужество тех, кто сражался за город в суровом 41-м году, готовилась отметить славную годовщину рождения гвардии. Два слова: Ельня и Гвардия в истории нашей армии неразрывны.

Фото автора. 30 августа 1981 г.

Дон в колыбели

Проселки

– Скажи-ка, Лена, где течет Дон?

– В Ростовской области, там, где Шолохов, – сказала, минуту подумав, девятиклассница…

При слове «Дон» мы все представляем себе широкую реку с казачьими станицами по берегам и с жизнью, знакомой по «Тихому Дону». Литературный образ реки стирает школьные знания географии, и нам кажется: Дон течет только в «донском казачьем краю», что он всегда тихий и от рожденья большой. Ростовчане, живущие в самом низовье реки, места у Вешенской называют Верхним Доном. Между тем Вешенская – это среднее течение Дона. Взгляните на карту – хвостик реки мелькает почти в Подмосковье, на тульских холмах, и до первых казачьих станиц путь Дона лежит по землям тульским, липецким и воронежским.

Проезжая в прошлом году на Куликово поле, я был поражен, увидев у тощей степной речушки дорожную надпись Дон. По речке плавали гуси, мальчишки, стоя в воде по колено, удили пескарей. Я сразу вспомнил низовье реки, где, подобно гусям, плывут по тихой воде белые пароходы, где еще ловятся осетры и где лишь хороший пловец решится одолеть реку. То был «хрестоматийный», прославленный Дон, на рисунках изображаемый в образе казака в шароварах с лампасами и с усами из пшеничных колосьев. Тут же, на тульской земле, я видел худощавого мальчика, которому предстояло одолеть тысячу верст пространства, прежде чем стать казаком.

И не поверить, что могучий Дон начинается здесь.

Нашим предкам времен Куликовской битвы нижний Дон был почти что неведом. Верховье Дона было для них границей, отделявшей обжитую землю от Дикого поля. Беды и разоренья, подобно пожарам, шли на Русь из-за Дона. В верховьях реки состоялась решающая историческая схватка со степняками, однако долго еще и после княженья Дмитрия Донского река оставалась пограничьем Руси. И сословие казаки тут зарождалось из храбро-отчаянных хлебопашцев, «державших одной рукой соху, а другою – ружье». По Дону к Азову плыл построенный на Воронеже изначальный российский флот. На памяти нынешних поколений донская вода каналом соединилась с волжской…

У переправы на тульской земле я бросил в реку спичечный коробок и представил путь его до Азова. Тысяча девятьсот километров! И почти всюду эта дорога была по степям. Всюду река открыта ветрам и солнцу. Притоки в верховьях водой небогаты, и силу река набирает с трудом и не сразу. Теченье, в верховьях достаточно резвое (наши предки называли Дон «быстрым»), становится медленным, и уже в липецких землях Дон равниною укрощен. Слово «тихий» к нему подходит вполне.

У Лисок (нынешнее название городка – Георгиу-Деж), помню, появлялась на Дону первая пристань. И далее вниз шли уже пароходы. От Лисок до Вешенской Дон может хвастаться красотою. Тут он течет то в меловых кручах, то в дубовых густо-зеленых лесах, выходящих к нему из степи, то в лесах пойменных, непролазных и непроглядных. Я, помню, плыл осенью в этих местах. Ветерок с берега приносил запах хмеля, запах диких лежалых груш, опавших дубовых листьев. Это был запах Дона, знакомый по знаменитой книге.

Ниже река впечатляет уже не красою, а силой. Большая вода неспешно течет степями к столице Дона, к Ростову. А там рукой подать уже до Азова, до устья, где в камышовых дебрях не сразу поймешь, где река, а где уже море. Тут, петляя на лодке по тихим пространствам воды, невольно думаешь о начале ее, о месте, где река зачиналась…