Настоящая принцесса и Наследство Колдуна - Александра Егорушкина

Уна почувствовала, что жизнь во дворце замерла. Застыли все стрелки часов, неподвижны придворные, слуги, даже одинокая недобитая моль в королевской гардеробной и та зависла в воздухе. Где-то на кухне поднялась пенка на крепчайшем кофе, что готовил повар для Таль – поднялась и не убегает. Наверно, замер и весь Радинглен.

– Я же говорил, – прошептал Инго. – Тогда они еле двигались, а теперь…

Вот слуга в ливрее старательно обмахивал метелочкой пыль с резной панели, да так и замер. Вот, оглянувшись на что-то, окаменела камеристка, а под ногами у нее осколки фарфорового кувшина с водой – но вместо лужи на полу лед. И Уна вдруг ощутила, какая ледяная стужа царит во дворце. Увидела заиндевелые окна. Ее зазнобило, за воротник проникло холодное дуновение. Как бы дети не простыли… Уна отогнала эту мысль прочь. Но ей на смену пришла другая, настойчивая: «А кто покормит Лилли?»

Уна сжала зубы. Таль придумает, Таль что-нибудь придумает, она всегда находит выход из положения, надо только, чтобы все ожили! А чтобы все ожили, надо, чтобы в Радинглене не было Паулины с ее соратниками!

И она сама, и Инго могут шевелиться. Они сильнее злых чар, Коракс ведь так и сказал. Они справятся.

Но когда из полутьмы возникла позолоченная рама королевского портрета, Уна на миг растерялась.

– Я совсем не умею колдовать, – призналась она и закусила губы. Дорого обошлась ей давнишняя обида на Таль и Филина и собственная глупая гордость! После того, как Таль устроила ей тогда, в детстве, выволочку из-за ключа, Филин даже не вмешался, не вступился за нее, не стал ничего объяснять – а столько раз распространялся при ней о пользе всяческого учения и вреде невежества! Таль ведь не могла умолчать о ключе! Уна не могла ему этого простить. А теперь получается – не зря Инго уговаривал ее воспротивиться воле Таль, открыться Филину, начать учиться!

– Чудесный портрет, – Коракс обвел полотно оценивающим взглядом. Провел тонкими смуглыми пальцами по резным листьям плюща, оплетавшим раму, взялся за нее распростертыми руками, точно закрывал портрет своим телом. На лбу у него выступили крупные капли пота. – И во-от так, – пробормотал он себе под нос и отмахнул со лба клок темных волос. – Уна, Инго, отныне портрет сможет отвечать на вопросы детей и Таль, но только если те зададут их не по принуждению. Он передаст им, где вы. Но лишь им, и никому больше, так что не беспокойтесь, врагам ничего не выведать.

Уна не сдержала восхищенного возгласа. Вот что может тот, кто учился магии!

– Это еще не все, – Коракс криво улыбнулся, – я наложил и другие чары. Портрет стал порталом, проходом, но лишь в одну сторону. Со временем вы сможете вернуться из Сада в Радинглен… если эта история закончится благополучно. Если нет – простите, но нельзя оставить Мутабору ни малейшей лазейки.

– Но как же мы попадем обратно в Сад? – вырвалось у Уны. И тут она вспомнила про ключ. Все понятно! Покинутый, осиротевший Сад сейчас впустит их и безо всякого ключа. А потом можно будет забрать ключ и навещать детей сколько угодно. Только бы все обошлось!

Сейчас ключ в виде розы с серебряными лепестками лежал в тайнике, вделанном в раму. Королева положила его туда совсем недавно, а до этого он хранился там, куда запрятало его одно-единственное колдовство маленькой Уны – в тот самый день, когда разгневанная Таль попыталась отнять у девочки ключ.

Уна нажала на потайную планку и извлекла ключ. Бриллианты-росинки на серебряных лепестках сверкнули радужными острыми искрами.

– С собой сейчас не бери, – настоятельно посоветовал Коракс. – Это опасно, давай перепрячу.

Он огляделся, помедлил и вдруг подмигнул Уне и Инго:

– Где проще всего спрятать цветок?

– Среди цветов, конечно! – догадался Инго и показал на предмет, знакомый ему с детства.

Мгновение – и ключ переместился в новый тайник.

– Нипочем не найдут, – уверенно сказала Уна и даже нашла в себе силы улыбнуться отцу. – Что дальше?

И поняла, что дальше – только идти навстречу врагу. Ее затрясло, как в лихорадке.

– Успокойся, – посоветовал Инго, – если драться, то на трезвую холодную голову, так что я возьму меч. Нам вот сюда, по винтовой лестнице.

– С этой магией не справится никакое оружие, – остановил его Коракс, покачав головой. – Даже меч. А всех волшебников посильнее Мутабор, видно, уже вышвырнул в другие миры. Я не мог предупредить вас, я ведь не посвящен в его планы полностью.

– Но эту шайку так или иначе надо прикончить или хотя бы обезоружить! – воскликнул Инго.

– Мы поступим иначе, – возразил Коракс. – Я отвлеку их, и вы отправитесь в Сад, а я уж как-нибудь сам… В живых Мутабор меня все равно не оставит – как только в помощниках отпадет надобность, он уничтожит нас всех, и Паулину, и Ангста, и Штамма. Как жаль, что я не увижу Лиллибет с Инго, – он коротко вздохнул. – И Филина.

Они уже миновали длинную гулкую галерею, увешанную фамильными портретами, спустились по широкой мраморной лестнице и стояли посреди просторного зала. Под ногами у них была мозаика, изображавшая цветущий луг.

– Слушайте и запоминайте. – Коракс переводил взгляд с Уны на Инго. – Как только мы видим Мутабора, я начинаю вести себя так, словно я вас запугал и вы послушны моей воле. Не сопротивляйтесь, я не причиню вам вреда, наоборот, прикрою от… от остальных. Говорить и даже делать я буду одно, но колдовать – совсем другое. Попытаюсь их вымотать.

– Вы справитесь? – усомнился король и машинально положил руку на пояс, словно нащупывая отсутствующий меч.

– Я? – Коракс расправил плечи, тряхнул головой и как будто стал выше ростом. – А кто, спрашивается, был первым мастером по превращениям в Амберхавене? А «Янтарную маску» за Гамлета кто получил? В конце концов, кто провел Мутабора? – Он говорил все быстрее и быстрее, слова у него налетали одно на другое. – Инго, Уна, я много лет среди черных магов, в одной роли. Мутабор давно принял меня в свой круг, я ему такое покаяние в ошибках молодости сыграл, что он поверил, и приспешники его поверили, а они нелюди, у них и сердца нет! Ведь я узнал в Мутаборе старого Притценау, в университете я изучал доппельгангеров, и сразу его раскусил. Когда-то давно герр Притценау пришел ко мне, еще студентику, за помощью. Захотел, видите ли, чтобы я ему вместо артритных его клешней новые руки переставил, от одного молодого талантливого музыканта, а тот чтобы в катастрофу попал, и все это, конечно, осталось нашей со старым виртуозом тайной. Я тогда отказал, резко отказал, заявил, что это хуже доппельгангерства, и он мне это запомнил – и сам заинтересовался доппельгангерами, я, дурак, навел его на след! – даже теперь в голосе Коракса звучало отчаяние. – Через несколько лет, когда я с большим трудом вышел на эту шайку, Притценау уже своего добился, стал всемогущим доппельгангером, Мутабором, – видно, пригодились ему мои слова, но и меня самого он не забыл. Я повалялся у его в ногах, показал, на что способен, и они меня приняли – как не принять такого могучего мага! И с тех пор считают, будто я им помогаю, хотя на деле все наоборот – не мешай я им, они бы, пожалуй, уже и Амберхавен захватили. Да я и думал все это время, что они на Амберхавен нацелились, знал бы, что на Радинглен… Хоть бы Филина предупредил, когда мы с ним год назад виделись! – Он перевел дыхание. Горько усмехнулся. – Думаете, нашел время исповедоваться, но когда же еще? Я иду на верную смерть, так хоть попрощаемся.

Уна смотрела, как шевелятся губы Коракса, но почти не слушала.

На верную смерть?

Она никогда больше его не увидит?

Какое ей дело до Притценау, до Амберхавена… Филин никогда ни слова не рассказывал ей про Амберхавен, по каким-то своим сложным и непонятным Филинским причинам. Она знала лишь, что Амберхавен – это место, где она никогда, никогда не будет учиться, потому что колдовать ей нельзя…

Коракс виновато посмотрел на Уну.

– Я должен был вам все это рассказать – снять тяжесть с души. Ну-с, где же Мутабор? – Коракс по-птичьи склонил голову и прислушался. – Наверняка в тронном зале, как же иначе. Уна, где это у вас?

– Туда, по галерее, – показала Уна. Инго взял ее за руку и тоже всмотрелся во мрак.

Там, за высокими арочными сводами длинной парадной галереи, клубилась тьма. Оттуда шел холод и ощущение смертельной опасности. Дворец, известный Уне до малейшего кухонного закоулка, превратился в незнакомое, полное угрозы место.

– Впер-ред! – Между Инго и Уной на каменном полу галереи сидел крупный черный ворон. Король с королевой вздрогнули от неожиданности, но смолчали. Все-таки воспитывал их тоже оборотень – Филин.

– Помните, ничему не удивляйтесь, – скрипуче, но очень отчетливо предупредил ворон-Коракс, тяжело взлетая Уне на плечо.

Так они и предстали перед захватчиками Радинглена – хрупкая женщина в зеленом, с вороном на плече, и высокий рыжеволосый мужчина.

Двери тронного зала распахнулись сами собой, и Уна с Инго, шагнув в пронзительную стужу, увидели в свете болотных огоньков высокую темную фигуру Мутабора с надвинутым на лицо капюшоном. И Ангста, затянутого в черный мундир с зигзагами молний на погонах, и гаденькую ухмылку фон Штамма в грязном лабораторном халате и резиновых перчатках, и бряцающую железным оперением гарпию. Мутабор небрежно облокотился на спинку трона, но садиться не спешил.