Война за мир - Алексей Жидков

Сначала он устроил допрос с пристрастием о том, какого она возраста, сколько времени пребывает в статусе прислужника и сразу ли она получила свои функции или была преобразована. На все эти вопросы Старшая отвечала очень односложно и постоянно ссылалась на более подробные инструкции, которые будут предоставлены ее создателем в ближайшее время. Музыкант верил ее словам, ну еще бы – как же не верить слугам, ведь они не имеют способности врать, но продолжал изучать.

Постепенно он начал сам обследовать ее способности, давая разные поручения. Он изучал ее как некую диковинную зверушку, создавая для нее определенные условия и наблюдая, как она будет реагировать. Когда она справлялась с заданиями, он радовался как малое дитя после того, как верный щеночек принесет брошенную палку.

Для Старшей это оказалось тяжелее всего – гораздо проще она бы вынесла побои, грубое отношение, жуткие условия содержания, но ничего этого не было. Ее кормили на убой, создавали идеальные условия для жизни, ухаживали за ней, ласкали – она вместе со своим хозяином ходила на разные процедуры по уходу и расслаблению, ей, прислуге, делали такие вещи, которые не могли себе позволить многие свободные жители Империи – в общем, она стала самым настоящим домашним любимцем музыканта.

Со своей сэкхэтой пришлось распрощаться, благо ей самой поручили ее уничтожить, и она смогла припрятать ее вместе с каэллой. Вместо нее она носила шикарные воздушные платья и утонченные обтягивающие комбинезоны. С прической тоже пришлось расстаться. Преображению также подверглись ногти, брови, ресницы. Музыкант грезил незначительным изменением носа и губ, но планировал сделать это все после конгресса. В общем, уже к концу полета старшая сестра, из серого унылого прислужника, превратилась в красивую куколку. Где-то глубоко в душе ей очень нравился свой новый образ, но признаться себе в этом она не могла. Больше всего на свете она боялась, что ее в таком виде увидят другие сестры.

Однако преобразованиями и изучением своей новой игрушки новый хозяин не ограничился. Ведь это был Малити-Лю-Пен – величайший музыкант вселенной. Он начал дрессировать свою зверушку. Узнав, что ее специализация – это танец, он просто был вне себя от радости. Еще в полете он забронировал для нее лучших преподавателей танца, постановщиков и стилистов. Идея сделать ее частью своего шоу полностью поглотила его.

В первую очередь он начал дрессировать ее манеры – он показывал, как и перед кем, она должна кланяться, делать реверансы, а кому должна корчить обидные и унизительные рожицы. Старшая оказалась не в силах притворяться бесконечно тупой, поэтому постоянно сдавалась и делала вид, что осваивает все навыки. Музыкант был вне себя от радости. У него имелся богатый опыт дрессировки разной живности, и он еще никогда не видел таких способных экземпляров.

Лю-Пен. так он сам приказал себя называть, был настолько в восторге, что сделал ее своим катор-к-каром. Но это лишь полбеды, самое страшное – это то, что он дал ей имя – самое унизительное и самое неподходящее, по мнению Старшей, имя для нее. Но музыкант ее, в своем роде, по-настоящему полюбил и прозвал нежно и ласково – Пуся.

Так вот Пуся и жила, жизнью балованного зверька, изображая верность, преданности и ласку. Внутри же нее был разъяренный зверь, голодный, кровожадный, беспощадный, готовый в любой миг вырваться наружу и разорвать всех на части…

– Пуся, ко мне, – услышала она команду своего хозяина.

Нацепив на лицо улыбку от уха да уха, и заставив глаза сверкать от радости, она бросилась на крик и, подбежав, дала себя обнять и потрепать по голове. Хозяин любил ее гладить, но сейчас лишь пару раз провел рукой по волосам и отстранил.

– Собирайся, мы идем на представление. Сегодня ты впервые выйдешь в свет и выступишь со мной на сцене. Это не концерт, а лишь маленькое выступление перед финальным боем гладиаторов, так сказать – жест доброй воли. Я бы никогда не согласился на такое, но мне не терпится тебя показать. Надень белоснежное платье – сегодня ты будешь сама нежность…

Он тут же продолжил раздавать следующие указания своим слугам и помощникам, а Старшая направилась в свою комнату (да-да у нее была своя комната), чтобы переодеться, как велел хозяин.

Ей очень не нравилась идея появления на публике, но опыт показывал, что рядом с взбалмошным, но дико популярным музыкантом, она находится в полной безопасности. Да и если сбежать сейчас, то он всех тут на уши поднимет на поиски своей Пуси. Лучше было остаться и продолжить игру – так Старшая себя убеждала, надевая белоснежное, очень легкое, свободное и красивое платье чуть ниже колен на узких лямках.

Через час они уже подъезжали к самому главному развлекательному центру на планете – Карьер Мору. Именно тут она дебютирует на сцене в качестве танцора, хотя она чувствовала бы себя гораздо лучше, если оказалась бы тут в роли тех, на кого все и придут посмотреть – гладиаторов, безжалостных и бесстрашных убийц.

Карьер Мор оказался шикарен. Снаружи он напоминал дворец. Но только не как грубый, каменный замок, а как утонченный и стильный, величественный и торжественный, монументальный и элитный собор. Простому смертному уже на входе казалось, что он не достоин пройти во врата – путь за них открывался лишь избранным… и богам. А если уж посчастливилось попасть внутрь, то неподготовленному гостю можно было легко сойти с ума от царящей роскоши и изысканности. Только те, кто считал себя поистине достойными, могли находиться там, не ощущая себя пылинкой во вселенной.

Пространство внутри специальным образом искажалось, давая возможность практически без усилий, сделав один шаг, отойти на огромное расстояние от одной компании и тут же приблизиться к другой. То там, то тут спонтанно возникали небольшие сцены – на одних говорили тосты участники, на других выступали артисты, музыканты, иллюзионисты. Причем из любой точки зала было идеально видно каждую сцену, слышно каждого выступающего. Публику потихоньку развлекали перед главным событием – финалом гладиаторских боев.

Внутри изменялось не только пространство, но и гравитация. Компании собирались и общались на разной высоте, иногда под разными углами, иногда перпендикулярно друг другу. Каждый участник со своей свитой располагался, как ему удобно. И это неудивительно – ведь многие почетные гости пришли сюда в сопровождении разных зверей и слуг. И если некоторые были соизмеримы со своими хозяевами, то другие могли достигать размеров в десятки раз больше. Но благодаря искривлению гравитации и пространства это почти не доставляло никому неудобств.

Только попав внутрь, Старшая поняла, что к такому их не готовили. Нет, она, благодаря своим способностям, свободно могла перемещаться в любых направлениях и, в том числе, в условиях разнонаправленной гравитации, но оказаться в такой «пустоте» просто не был готов ее мозг.

В помещении не оказалось ни пола, ни потолка, ни стен – ничего, только парящие в, казалось густом и цветном, воздухе предметы интерьера и дизайна. Войдя внутрь, гость мог пойти вверх, вниз, вперед, назад – хоть куда, путь везде был открыт. Нет, это была не невесомость, не бескрайние пустоты космоса, а скорее бесконечный и прекрасный простор с открытыми во все стороны путями. Куда ни глянь, повсюду располагались столы с экзотическими яствами и не только пищевыми, но и энергетическими и минеральными. Гости или стояли маленькими группками или сидели на диванах и креслах, необычной изогнуто-выпуклой формы.

На всех были настолько шикарные наряды, что слепило глаза. Белоснежное наипрекраснейшее платье Пуси, казалось здесь серым и простым – даже у таких же, как и она прислужников, здесь оказалась более нарядная одежда.

– Вот пугалы вакуумные, – сразу как вошел и оглядел публику, выругался Лю-Пен. – Пуся, ты посмотри на них. Киренейские макрохромные попугаи и те выглядят скромнее. Ну что за безвкусица?! Фи! Вот, толи ты у меня – сама скромность, само обаяние. Я тебе обещаю, к окончанию вечера ты будешь звездой.

Такие перспективы не очень-то и радовали Старшую. Единственное, на что она надеялась, так это на то, что ее музыкант чересчур бравадится и хорохорится – ведь ее даже невозможно будет заметить в этом буйстве красок и красоты.

– Ооо, прекрасно, сам Малити-Лю-Пен почтил нас своим присутствием, – прямо сверху к ним приближался высокий вульфонд в черной мантии с торчащим из ворота белым ирокезом – это был один из верховных. – Я несказанно обрадовался, когда вы дали свое согласие выступить на моем вечере.

– Да-да, господин распорядитель, это я. Уж очень мне не терпелось выступить, вот я и пришел на этот Ваш… – Лю-Пен не смог закончить фразу. Он как будто хотел сказать: «балаган», но сдержался. Старшая вообще не видела, чтобы он когда-нибудь к кому-нибудь относился почтительно. Вот и сейчас, даже с верховным вульфондом, распорядителем такого важного мероприятия, далеко не последним участником конгресса, он разговаривал с пренебрежением, будто через губу.