Под чужим знаменем - Игорь Болгарин

Одно из присланных Кольцовым донесений озадачило Фролова больше всего.

«В Киеве действует контрреволюционная организация, именуемая Киевский центр. Ее субсидирует ювелир, фамилию или какие-либо его приметы установить не удалось. По всей видимости, он проживает или находится в настоящее время в Киеве.

В ближайшие дни в Киев направляется сотрудник контрразведки для активизации Киевского центра. По заданию Щукина навестит ювелира…

Старик».

И все! Никаких подробностей. Ни фамилии, ни примет, которые бы дали хоть какую-то конкретность началу поиска.

Ювелиров в городе немало. Некоторые, правда, бежали, но многие остались. Один из них – опасный враг. Как же узнать, кто именно? Как выявить его? Как узнать того неизвестного щукинского посланца, который не сегодня-завтра придет в город? А может быть, уже пришел?

В маленьком кабинете стало совсем сизо от табачного дыма. Фролов наконец подошел к окну и распахнул его настежь.

Угас летний день. Затихал город, и по углам неосвещенных улиц копились, сгущаясь все больше и больше, синеватые сумерки. Малиновый свет приклоненного к горизонту солнца переливно отражался в стеклах домов, пропитывал червонными бликами дали.

От раскаленных камней тянуло застоявшимся жаром.

Заложив руки за солдатский ремень, Фролов стал медленно прохаживаться по кабинету. И хотя в кабинете стало темно, он не зажигал света. Прикуривал одну от другой тощенькие папиросы, думал.

Значит, Киевский центр… О его существовании чекисты догадывались давно. Чувствовали, что он есть, что он где-то рядом, продуманно законспирированный, укрывшийся за толстыми стенами богатых особняков, мещанских домишек, за тяжелыми гардинами окон домов, подслеповатых, с виду безобидных хаток на тихих городских окраинах.

Вот уже несколько дней Фролов казнил себя за оплошность с Загладиным. Не понял сразу, насколько это серьезно. Не допросил сам, доверил все Красильникову. В результате еще одно подтверждение существования крупного антисоветского заговора – и ничего больше.

Размышляя над донесением Кольцова о ювелире, Фролов понимал, какой отчетливой логики, продуманности и осторожной изворотливости потребует проверка этих сведений. Он чувствовал, что благодаря Кольцову держит в руках важную нить, но как ко всему этому подступиться, еще не знал. Вот и морил себя табачным дымом, нервно вышагивая по кабинету.

…Половину следующего дня Красильников по заданию Фролова занимался выявлением проживающих в Киеве ювелиров. Пришел к Фролову в кабинет только после обеда, присел, положил на колени фуражку и, отчего-то тяжело вздохнув, пригладил седеющие волосы.

– Ну так сколько ювелиров осталось в Киеве? – приступил к делу Фролов.

– Вроде двадцать семь. По реестру шестнадцатого года было шестьдесят два, но которые померли, которые драпанули, которые пошли в расход как чужой элемент, а которых уголовники пришили, – стал обстоятельно докладывать Красильников, положил перед Фроловым исписанный крупными каракулями список.

Фролов стал внимательно просматривать фамилию за фамилией:

– «Самсонов… Фесенко… Сараев…» Кого же из них можно считать вне подозрений? – невозмутимо называл он фамилии ювелиров, и это было похоже на перекличку.

– А никого. Предлагаю всех подозревать и за всеми установить слежку, – не раздумывая, сказал преисполненный ретивой решительности Семен Алексеевич. – К кому-то же он придет, гость с той стороны!

– Придет, конечно. К одному из двадцати семи. Это верно… «Будченко… Черевичин… Полищук… Шагандин…» – продолжал читать список Фролов.

– Гм-м… А куда ему деваться? – Красильников не понял, одобряет или нет его план Фролов. – Так ведь?

– Так, конечно. Только пассивно это очень, Семен. Допусти мы малейшую ошибку – и все, и опять, как с Загладиным… – Фролов снова уставился в список: – «Шварц… Доброхотов… Либерзон…»

– А что ты предлагаешь? – нетерпеливо спросил Красильников.

– Не ждать, пока рыба попадет в сети, а самим ее искать, – сухо сказал Фролов, не желая дискутировать напрасно.

– Как?

– Если бы я знал… – вздохнул Фролов. – Вот, к примеру, Шварц или Доброхотов. Что за люди? Как жили, как живут сейчас? Какие у них были доходы?

Семен Алексеевич заглянул в список через плечо Фролова.

– Шварц? Парализованный. Его петлюровцы избили, второй год не поднимается с постели. А Доброхотов – это штучка. Когда-то ворочал крупными капиталами.

– Вот видишь. Шварц нас может намного меньше интересовать, чем, скажем, Доброхотов… Либерзон – этот что за ювелир? – раздумывая над чем-то, спросил Фролов.

– Та Боже, это самый никудышный из всего списка! – с простодушной и нетерпеливой досадой воскликнул Семен Алексеевич.

– Как это понимать? – поднял строгие глаза на Красильникова Фролов.

– А вот так и понимать: самый что ни на есть замухрышистый. У него и магазина-то своего отродясь не было – всю жизнь в найме работал… Не, этот как раз отпадает!

Фролов ненадолго задумался.

– Вот к нему для начала нам и надо пойти!

Либерзон жил в конце Миллионной улицы, где с утра до вечера лениво купались в пыли куры. Замкнутый колодец грязного двора был опоясан галереями и переходами. В этом-то колодце и находилось жилище ювелира. Богатству и благополучию сопутствует скрытность и тишина. А настоящая нищета обычно не прячет своих бед, хотя и не любит выставлять их напоказ. На ветхих галереях протекала вся жизнь обитателей дома. Здесь они пекли и варили, ссорились и мирились, открыто любили и открыто ненавидели. Это была жизнь на виду у всех. Здесь обсуждали новости, праздновались негромкие свадьбы, устраивались поминки. Бедность спаяла в этом дворе в единый коллектив людей разных национальностей, людей душевно чутких к чужим радостям и горю и готовых прийти в трудный момент на помощь соседу, поделиться с ним последними крохами.

Богатых в этом дворе не было, ибо, как только к кому-то приходил долгожданный достаток, тот торопился сразу же и навсегда покинуть этот дом и этот двор.

Вот в таком затхлом, отгороженном от солнечного света дворе жил ювелир Либерзон, по словам Красильникова, «самый замухрышистый» из всех ювелиров.

Появление чекистов привлекло внимание обитателей двора. На Фролова и Красильникова со всех сторон уставились десятки глаз: любопытных, беспокойных, безучастных, грустных и веселых.

– Скажите, – обратился Фролов к замершей в любопытстве старухе, – в какой квартире проживает гражданин Либерзон?

– Либерзон?.. Ювелир, что ли? – переспросила старуха и махнула рукой куда-то вверх: – Во-она ихняя дверь!