Мэри Вентура и «Девятое королевство» - Силвия Плат

этом излучали коровью доброту. – Агнес убила его, все равно что сама отравила, у нее и слова ласкового для мужа никогда не было. Только приносила ему волнения, волнения, волнения до самой смерти. Быстро распродала его вещи на аукционе и на эти деньги и на то, что он ей оставил, купила кондитерскую.

– С ума сойти! – фыркнула Дора Сатклифф. – Я всегда говорила, что Агнес непорядочная женщина. Она подкладывает на весы платки и продает все намного дороже, чем другие. Два года назад я купила у Агнес рождественский пирог, а на следующей неделе приценилась к такому же пирогу в Галифаксе. И что вы думаете? Пирог Агнес оказался на крону дороже.

Клиффорд Михан набил трубку свежим табаком.

– В тот самый вечер Лукас с дочерью Дафной заезжали в несколько пабов, – медленно произнес он. Клиффорд тоже был охотник рассказать свою часть истории, и каждый раз ему казалось, что на этом месте надо повременить, выждать, чтобы из его слов пролился новый свет на всем известные мрачные подробности ухода Лукаса из этого мира. – После обеда Лукас поднялся наверх, и когда Дафна крикнула ему, что пора ехать, он сошел вниз через пару минут – лицо его было необычайно одутловатым, как потом рассказывала Дафна, а губы с лиловым оттенком. Они заехали в «Блэк-Булл», выпили там несколько биттеров – Лукас всегда так делал в вечер четверга, такая у него был привычка, – а когда вернулись домой, он какое-то время посидел внизу с Агнес и Дафной, а потом подтянулся всем телом на ручках кресла – я не меньше сотни раз видел, как он это делает, – и сказал: «Думаю, мне пора на покой». Немного спустя Дафна тоже поднялась наверх и крикнула оттуда матери: «А папы здесь нет». После этого она поднялась на чердак: больше отцу некуда было пойти. Тут она его и увидела – он мертвый свисал со стропила.

– В стропиле была просверлена дыра, – уточнила Нелли Михан. – Ее просверлил сам Лукас, чтобы повесить качели для Дафны, когда она была маленькой. В эту дыру он и продел веревку, на которой повесился.

– Потом на полу обнаружили следы и царапины, – продолжал Клиффорд Михан, точно придерживаясь фактов из желтой газеты девятилетней давности, хранившейся у Нелли в семейном альбоме, – из чего сделали вывод, что Лукас собирался повеситься еще до выезда из дома, но веревка оказалась слишком длинной, и вечером, вернувшись домой, он ее укоротил.

– Не пойму, как Лукас мог так поступить, – со вздохом проговорила Дора Сатклифф. – Как не могу понять и своего деверя Джеральда.

– Джеральд был видным мужчиной, – с сочувствием произнесла Нелли Михан. – Крепкий, со здоровым румянцем, богатырь, одним словом. Что будет Майра после его смерти делать с фермой?

– Бог знает! – отозвалась Дора Сатклифф. – Почти всю прошлую зиму Джеральд провалялся в больнице. Больные почки. По словам Майры, доктор сказал, что ему опять придется лечь в больницу: с почками шутки плохи. И вот теперь Майра осталась одна. Ее дочь Беатрис с мужем в Южной Африке, он там разводит каких-то особенных коров.

– Интересно, Нелли, не утратил ли твой брат Джейк за эти тридцать лет своей природной бодрости? – вдруг задумчиво проговорил Клиффорд Михан, подхватывая фугу семейных воспоминаний; голос его при этом звучал меланхолично, как у человека, которого в преклонном возрасте оставили двое взрослых сыновей: один уехал в Австралию и занялся овцеводством, а другой – в Канаду, прихватив с собой легкомысленную секретаршу по имени Джанин. – Жить с такой ведьмой, как Эстер, и единственной оставшейся в живых двадцативосьмилетней дочерью Корой, которая, как говорится, без царя в голове, несладко. Помнится, Джейк приезжал к нам перед женитьбой на Эстер…

– Какие веселые и занимательные беседы вели мы в те дни, – перебила мужа Нелли Михан, и улыбка на ее лице была грустной и словно застывшей, как на старых семейных фотографиях.

– …Приезжал к нам, бросался на диван и говорил: «Даже не знаю, жениться ли мне на Эстер, у нее такое слабое здоровье, она только и говорит что о болезнях и больницах». И точно, через неделю после свадьбы Эстер сделали операцию, которая обошлась Джейку в сотню фунтов; до свадьбы она молчала о необходимости операции, и ему пришлось за все платить.

– Мой брат Джейк, он трудился как ишак на своей суконной фабрике. – Нелли помешала в чашке остатки холодного чая. – И сейчас он богат и мог бы повидать мир, но Эстер из дома ни ногой: только сидит и ноет рядом с бедной глупенькой Корой и не хочет, чтобы дочь поместили в лечебницу, где держат таких, как она. Эстер всегда лечится травами и всякими ядовитыми отварами. Когда она ждала Габриэла, единственного нормального из всех – у него все было в порядке, – после Альберта, который родился с языком не на месте, Джейк ей так прямо и сказал: «Если и этого погубишь, я тебя убью». Но не прошло и семи лет, как пневмония унесла обоих мальчиков – и здорового, и больного.

Нелли Михан перевела кроткий взгляд на тлеющие угли в камине, словно сердца дорогих усопших сияли там.

– Но они ждут. – Голос ее звучал тихо и убаюкивающе, как колыбельная. – Они вернутся.

Клиффорд Михан неторопливо попыхивал трубкой. Кузен Герберт сидел как истукан; догорающий огонь четко рассек его неподвижное, как каменное изваяние, лицо на две половины – светлую и темную.

– Я знаю, – еле слышно прошептала Нелли Михан. – Я их видела.

– Ты хочешь сказать, что видела призраков, Нелли? – Дора Сатклифф поежилась: от окна за ее спиной вдруг потянуло холодом. Вопрос был чисто риторический: Дора Сатклифф всегда живо интересовалась периодическим общением Нелли Михан с потусторонним миром.

– Не то чтобы призраков, Дора, – проговорила Нелли Михан тихо, скромно и сдержанно – как всегда, когда речь заходила о ее странном даре, – скорее это было ощущение присутствия. Я вошла в комнату и сразу ощутила, что там кто-то есть. Я часто говорю себе: «Если б ты, Нелли Михан, обладала зрением поострее, то могла бы их видеть, как живых».

– Чушь! – грубо прохрипел кузен Герберт. – Бред собачий!

Остальные трое продолжали вести себя так, словно кузена Герберта не было в комнате или словно они внезапно оглохли. Дора Сатклифф поднялась, чтобы уходить.

– Клиффорд тебя проводит, – сказала Нелли Михан.

Не говоря ни слова, кузен Герберт встал со своего места, его плечи ссутулились, словно от огромной, тайной, невыразимой боли. Повернувшись спиной к группе у камина, он зашагал к лестнице, отправляясь на ночлег, и его шаги гулко и тяжело разносились по комнате.

Нелли Михан проводила мужа и Дору Сатклифф до дверей и помахала им вслед – туда, где этих двоих встретили порывы ветра и окутала лунная дымка. Она еще немного постояла на пороге, всматриваясь в исчезающие в темноте