Приют - Алиса Бодлер

словосочетанием про регрессию, которое уже проговаривала доктор Боулз, – была техника гипноза, связанная с реинкарнационными практиками Стефферсона, а аббревиатура ЭСТ – расшифровывалась как электросудорожная терапия.

Перед глазами появились серые лица Самсона и Тига, затем – всплыл экран из комнаты-кинотеатра, и напоследок колкой вспышкой пронеслось не видение, нет, физическое ощущение того, что меня прижгло током.

Сломанные «наушники», обнаруженные Тиной тогда, пятнадцать лет назад, не имели ничего общего со звуком.

Я сорвал «разгаданные» стикеры в знак того, что эта часть системы мне была ясна. Далее – дублировался список уже знакомых нам фамилий, а прямо под ним – еще одно слово, аббревиатура или код. Я перечитал несколько раз, но не мог понять, что это такое, а потому вновь воспользовался браузером.

«N06BX».

Пробежав глазами по заголовкам первых двух ссылок, я не мог сдержать эмоции:

– Риталин?..

– Что с риталином? – наконец откликнулся Оуэн так, будто бы я обратился к нему по имени.

– Риталин – это один из самых ходовых препаратов из категории N06BX: психостимуляторы, ноотропы…

– Мне про это можешь не рассказывать, – Джереми отмахнулся. – Я его принимал в студенческие годы. По-другому вообще не мог вытягивать свой истфак.

Я тупо уставился в стену.

– Объясни…

– Что тут объяснять, Боузи? – дядя нахмурился и даже отложил свои бумаги. – Мне было тяжело заканчивать последний курс. Куча зачетов и экзаменов, плюс у меня был спорт. А еще мама… – Джереми закатил глаза. – В общем, это обычный ноотроп для концентрации внимания, который очень хорошо запускает мышление. Его может прописать тебе даже невролог или психолог, далеко ходить не нужно.

– Да, – пространно закивал я. – Я в курсе. Я принимал риталин во время последних нескольких месяцев терапии с доктором Константином.

Мы переглянулись, но в глазах Оуэна отражалось лишь непонимание. Неужели хотя бы раз в жизни я оказался сообразительнее него!

– Ты в каком возрасте заканчивал университет?

– В твоем, – все еще пребывая в полном недоумении, отозвался Джереми.

– А вспомнил про Бодрийяров когда?

Он сдвинул брови. Я сдернул бумажку с классификатором с доски и продемонстрировал ему.

– Ходовой – метилфенидат. Торговое название – риталин. Висит прямо под фамилиями отличившихся. Теми же, что были перечислены Тиной. Откуда ты взял эти таблетки? Я думал, что твое первое столкновение с этой сферой было при госпитализации.

– Так и было, – небывало мрачно буркнул Оуэн. – Мать давала мне эти таблетки. Вообще-то они были предписаны отцу. Но они действительно считались безвредными…

– Маму свою винить не надо, – твердо отрезал я. – Для обычных людей, может быть, они и безвредны. Но не для таких, как мы.

Джереми указал мне на те бумаги, что успел изучить, – он разложил их вокруг себя, прямо на кровати.

– Раз уж ты вспомнил о моей матери, она была права и неправа одновременно. Права в том, что большая часть этого бумажного хлама посвящена медицинским исследованиям действия психостимуляторов. От самых, назовем их так, классических до современных «безвредных». Неудивительно, что они хранились в той архивной ячейке, где были данные об эксперименте.

– Что ты имеешь в виду под «классическими» психостимуляторами? – вновь занимая позицию единственного непонятливого в этой комнате, уточнил я.

– Наркотики, Боузи. Как она и сказала. Где ты найдешь ноотропы в девятнадцатом веке?

Он пригласил меня сесть рядом.

– А неправа она была в том, что… – тяжело начал Оуэн. – Я понимаю, как нам обоим надоела старая и больная тема. Поэтому, обнаружив эту папку с самыми главными тезисами о тех опытах, я не хотел показывать ее тебе от и до.

На посеревшей обложке подшитой папки было лишь одно слово: «Escape». Рядом с ним стояла красная печать с говорящим статусом: «Закрыт».

Я забрал бумаги у него из рук и открыл первую страницу. На ней пестрел всего один ознакомительный абзац, набранный когда-то давно, еще на печатной машинке.

История психологического эксперимента «Escape» в своих истоках два столетия назад официально была зафиксирована как программа по разработке новых лекарств на медицинском факультете тогда уже существовавшего Винского университета. «Эликсиры» были представлены как средства, которые помогали бороться с апатией, тунеядством и даже пресловутой женской истерией. Цель была простой – в эпоху расцвета фармацевтического дела создать универсальное чудодейственное лекарство, испытуя его на самых уязвимых группах. В нее попадали «лица, не имеющие места постоянного проживания».

– И претензий, в том числе… – саркастически хмыкнул я.

Поставкой сырья для изготовления пробных версий «эликсира» занималось несколько дружественных организаций. И в этот список входило знакомое нам семейное подспорье: «Фармация Б».

В конце сухой сводки было обозначено, что эксперимент был закрыт как «нежелательный» в середине двадцатого века.

– Наркотики были легальными, когда становились частью лекарств, отпущенных в аптеке, – тяжело пояснил мне Джереми, очевидно, вновь, перетаскивая чужое одеяло вины на себя. – Кто бы ни стоял за экспериментом, конечно, проще было работать с аптеками.

– Пасхалка что надо, – криво усмехнулся я. – Но ничего не меняет. Ведь мы знаем, что суть проекта была в ином.

Я перелистнул страницу и обратил внимание на то, что вся остальная информация была как бы подклеена в папку. Текст на самих страницах более не встречался. Тот, кто собирал это досье, очевидно, вырывал данные по кусочкам, пытаясь опровергнуть то лживое позиционирование, что оставалось на первом листе.

Моему взору открылось отсканированное изображение рекламной вырезки, по иронии судьбы, с оформительской точки зрения, напоминающее иллюстрацию из библии. Заголовок был сходен с теми, что называла миссис Оуэн в нашем телефонном разговоре: «Вы – куда больше, чем изволите предполагать». В конце содержалось приглашение на демонстрацию.

– Все это мы уже знаем… – нахмурился я.

– Читай дальше, – настоял Джереми.

Внизу, прямо под афишей, ручкой было подписано:

«Для демонстрации использовались только приоритетные экземпляры. Суть демонстрации: ввести жертву в состояние транса указанными методами и заставить говорить о своем предыдущем воплощении в деталях. Существовал риск: при полноценном погружении жертва вспоминала момент насильственной смерти / самоубийства и переживала ее заново. Т. е. – в себя не приходила».

– «Экземпляры», – с сомнением прочитал новый заголовок я. – Лекарств, смешанных из наркотиков?

– Подопытных, – вздохнул Оуэн, указывая мне на соседнюю страницу. – Ты же хотел знать, по какому принципу выбирали людей. Здесь написано.

«Требуемые характеристики экземпляров (версия конца XIX – середины XX вв.):

1) отсутствие родственных связей и / или поручителя;

2) отсутствие имущества и / или рабочего места;

3) выраженные нарушения: истерия, неврастения, инсомния, временное помешательство.

Приоритетными (демонстрационными) экземплярами являются личности, имеющие специфический бред, связанный с идеей о перерождении, перевоплощении, бессмертии души».

– Значит, в тот период они мучали просто ментально больных и выдавали их галлюцинации за свидетельства о прошлой