Целый осколок (СИ) - Ясный Дмитрий

— И зачем мне платить тебе, Жан, целых десять флоринов, если все это могут сделать мои люди?

— Так ваши люди долго это делать будут по первому разу. Да и они у вас бойцы чистые, не оружейные мастера, это сразу видно. А тут тонкая кое-где работа будет, а у меня и оправки и приспособы разные с собой. Да и время вы потеряете, ваша милость, а герцог Локкский найм раз и закроет. И напрасно вы до Теплых берегов дорогу проделаете, только потратитесь

Он вызвал слепок с памяти Леонардо. Герцог Локкский, неверный как шлюха и изворотливый как угорь союзник империи, вечно воюющий то с империей, то с Островным королевством за спорные земли. Вследствие этого и всюду нанимающий кампании с патентами и просто отряды наемников. Как его до сих пор не занулили империя с королевством — непонятно. Очевидно кому-то нужно такое, вечно конфликтное государственное недоразумение. Теплые берега — та самая спорная территория, где часть прибрежной полосы захвачена много лет назад Островным королевством.

В герцогстве Локкском три портовых города и три верфи, по одной в каждом городе. Две строят любые корабли, любому, кто делает заказ, но качество постройки чуть выше среднего. Одна верфь стоит наособицу — строят корабли только океанского класса. Вооружают эти корабли там же — свои литейные цеха, оружейный завод с многолетней историей и мастерами, зарекомендовавшими себя. Идеально? Возможно.

— Все что я слышу, ты говоришь верно и правильно, Жан Лоддо. Но ты не говоришь истины. Не говоришь правды. Теперь скажи мне Жан Лоддо, по прозвищу Локоток, честно и правдиво — зачем тебе это? Что ты от меня хочешь? Для чего ты с утра маячишь у меня за спиной?

Жан дернулся и замер на месте, вытянувшись в струну и продолжая тянуться дальше. Бруно не просто мгновенно возник за его спиной с кинжалом у горла, а давил лезвием под подбородок, заставляя Локотка вытягиваться и постепенно вставать на цыпочки.

— Бруно, ты ему голову не отрежешь?

— Не извольте беспокоиться, ваша милость. Если только побрею немного. Ему не помешает.

Чудно, чудно! Вот мы и шутим. Скоро совсем на людей станут похожи его Звери и не отличишь их ни с первого, ни со второго раза от простецов. А третьего раза не будет, так как невежливо столь нагло пялиться, можно и нарваться!

На остальных трех спутников Локотка он не оглядывался и лень было использовать Силу для контроля пространства за спиной — там Себастьян и пара младших зверей, рядом с ними Заря. Беспокоиться не о чем.

— Я слушаю тебя, Жан Локоток.

— Ваша… Милость… Знает меня?

— Бруно, помоги нашему новому другу правильно ответить.

Неуловимый глазом тычок двумя пальцами в поясницу. Локоток падает на землю, жадно глотая болезненно искривлённым ртом так желанный ему воздух. Нога Бруно с силой впечатывает, придавливает его к земле.

— На службу… Вашей милости! В лейтенанство ваше!

— Отпусти его, Бруно.

Локоток отдышался, потер поясницу, болезненно морщась и злобно оглядываясь на Бруно, отхаркался, встал чуть пошатываясь, склонился, изображая официальный поклон свободного просителя — обе руки на сложены на груди иксом, подбородок плотно прижат к груди:

— Примите на службу в ваше лейтенанство, ваша милость! Меня, Жана Лодда по прозвищу Локоток и соратников моих — Фрица Безносого, без второго имени, Пьера Ламакко, по прозвищу Три дырки, Прескотта Фитца, по прозвищу Фитиль. Клянусь Господом и святым Бесконечным Кругом, что нет за нами проступков пред богом и людьми. Нет не закрытых контрактов и в листах розыскных мы не значимся.

— Ну прямо агнцы божьи — чисты и непорочны как Дева Мария. Не дефлорированы еще ни разу, целки нетронутые. Небритые ангелы.

— Как кто, ваша милость? Чего мы?

Он коротко и сердясь сам на себя отмахнулся. Локоток понятливо замолк.

— И кто вы по ВУС? — да что же такое!

— Стрелки, пикинеры, арбалетчики? Кто вы? Ты и твои соратники?

— Я ваша милость, очень хороший револьвист! Равных мне еще поискать по империи — голос Локотка наполнился нотками самодовольства — Пьер — стрелок из трехствольной винтовали, оттуда и прозвище. Прескотт и Фриц младшие фейерверкеры с нагрудной бляхой подтверждения. За вашими мортирками как за своими женами глядеть будут! Не пожалеете, ваша милость!

— Заря! Пусть Себастьян приведет его… — он усмехнулся, глядя в лицо Локотку — Таких же невинных друзей. Я хочу посмотреть, какие ныне у небесных агнцев рожи. С рогами или без.

Встали они кривой шеренгой, по стойке «вольно», пузо вперед, ноги не вместе. Но по росту, руки за спиной, ладони сложены в «крест» на пояснице. Что-то и где-то из понятий армейской дисциплины в них вколотили. Возраст у всех от двадцати пяти — двадцати семи, не меньше, но и не больше тридцати пяти. Битые, тасканные, потасканные. Плохо выбритые и обросшие. Пахучие. Не вонючие нет, но с ощутимо веющим запахом старого пота. Одежда, вроде бы и чистая, не откровенное тряпье, но тем не менее видно, что это их единственная «шкура». Замены ей нет. У двоих на мятых и обрюзгших лицах розоватые пятна давно заживших подпалин. черные, намертво въевшиеся в кожу, точки от пороха. И желтеющий стоп-сигнал от больной печени. На их грудях на медной цепи медная же начищенная бляха вице-фейерверкера. Это Прескотт и Фриц. Пьер Ломакко стоит перекошенным на левую сторону, тяжеленая трехствольная пулевая винтоваль тянет его к земле. Взгляды как у битых псов. Настороженные, быстро полосующие всех и все вокруг — кто пнет, куда бежать, кого половчее прихватить клыками. Красавцы!

— У меня пока нет лейтенантского патента, поэтому предлагаю временный найм как охране. Срок найма — пока месяц. Плата за это время будет как две трети от платы линейному стрелку первой линии. Перезаключим договор на лейтенанство, добавится доля в добыче. Согласны?

Переглянулись, молча переговорили взглядами. Мелькнули быстро стираемыми улыбками — глупый этот ваш милость, ровных и правильных цен за «кровь и плоть» не знает. Какая может быть плата на испытании? Да почти никакая, испытание же! А его милость денег кладет как отконттраченному «гусю».

— Да, ваша милость. Мы — гнусавое перечисление имен с прозвищами и без него — отдаем нашу кровь и плоть в руки господина баронета Дарт Серенус с правом выкупа отданного и возврата отданного по концу срока.

Все, формула «присяги» произнесена.

— Заря, займись составлением с ними контрактов на испытание. Пока без моего имени.

— Слушаюсь, господин барон. Контракты как длинные открытые составлять с местом под изменения или короткие испытательные?

— Длинные.

Опять улыбаются, отблески насмешек над уже очень-очень глупым бароном почти не прячутся в темных уголках их век. Смейтесь, смейтесь, мои будущие звери. Что у нас насчет смеющегося последним, стреляющего первым? Заря тоже искриться смехом, отблескивает лакированной гладью ямочек на румянящихся щечках, вспархивает ресницами и сверкает жемчугом зубов. Она не читает мысли Владыки, но тут и не нужно их читать, достаточно чувствовать веселое настроение Повелителя, разглядывающего этих низших. Владыка бесконечно мудр и сети его никогда не рвутся. Ее господин не погрешим, ее господин велик.

Улыбались и Бруно, и Себастьян. Как улыбается сержант-сверхсрочник, добро так, по-отечески, когда смотрит на стриженных тонкошеих призывников с оттопыренными ушами и трепетными взглядами. И даже младшие звери тоже улыбались.

А Жану Лоддо, Пьеру Ломакко, Прескотту Фитц и Фрицу Безносому без второго имени, вдруг стало не уютно и очень захотелось поежиться под этими лучами счастья. Такими добрыми и теплыми.

Дижон самый образцовый город империи. Его можно как эталон выставлять в Палату мер и весов, накрыв стеклянным колпаком и привинтив табличку с надписью6 «Эталон».

Стандартные городские стены, стандартно обветшали, как и в других городах обленившейся и зажиревшей империи. Они уже давно прикрыты от разглядывания толстыми каменными стенами домов Застенного квартала и их высокими черепичными крышами. И тонкими, из всякого мусора — обзол, дранка, кривые жерди, побеленными и снаружи почти приличными, домов Внешнего пояса. Ратуша как ратуша, соборы как соборы. Ах, да, площадь! Дижонская городская площадь не стандартна — это длинный-длинный эллипс с памятником графу Гутто Артур Мария Шэгрро де ла Пинно Корсунскому по прозвищу Длинный. Что именно у графа было длинным или длинным он был сам, неведомо, но памятника он удостоился по праву. За долгие годы его правления Дижон богател, ширился и разрастался. А в году Небесного цветения, граф много имен, даровал городу самоуправление и вскоре скончался, ввергая в искреннею скорбь добрых горожан. А в остальном, более никаких достопримечательностей. Улицы как у всех носят названия простые и конкретные — Рыцарская, Булочников, Ратушная, Королевская миля и так далее. Сами улочки кривые, в центре мощенные, на окраинах грязью навощенные.