Хлеб с порохом - Борис Цеханович

Пока мы так общались, на блокпост заявился Рамзан, который не показывался уже дня два. Я представил своего заменщика, а потом Рамзан рассказал, что за эти дни произошло в деревне.

Выслушав главу администрации, я попросил его достать блокнот и записывать, что сейчас продиктую.

– Рамзан, я уеду где-то через недельку. Остается последнее у нас с тобой мероприятие. Деревня должна мне накрыть стол, чтобы я в последний раз хорошо посидел со своими боевыми друзьями.

– Борис Геннадьевич, сколько будет человек? – Рамзан деловито достал карандаш и блокнот.

– Пятнадцать.

Глава администрации аккуратно записал число гостей, а дальше я стал диктовать, что деревня должна была приготовить. Когда дошел до мясных блюд и сказал, что мяса с учетом шашлыков и других кушаний должно быть из расчета один килограмм на человека, Рамзан закрыл блокнот и начал плакаться:

– Борис Геннадьевич, с мясом тяжело. Вы должны понимать, что все-таки прошла война. Каждый понес определенные потери. Борис Геннадьевич, мы все сделаем, кроме мяса. Может быть, вы сами откуда-нибудь мяса привезете? – с надеждой спросил чеченец.

– Рамзан, какие проблемы? Конечно, я сам эту проблему решу моментально. – Я повернулся к Волкову, который с интересом наблюдал за нами. – Юра, дай мне, пожалуйста, автомат.

– Борис Геннадьевич, – забеспокоился Рамзан, – а зачем вам автомат?

Мимо нашего блокпоста в это время возвращалось деревенское стадо на ночь в село. Я картинно передернул затвор, показал автоматом на стадо и продолжил:

– Конечно, Рамзан, я сам этот вопрос решу. Сейчас выйду за дорогу и дам очередь по стаду во весь магазин, что убью, то мое, – поднял вверх автомат и дал короткую очередь в небо. Рамзан, вздрогнув, быстро открыл блокнот.

– Борис Геннадьевич, мясо мы тоже предоставим.

Мы договорились, что стол будет накрыт 20 июня в 17.00.

Через два дня я подписал обходной лист. Фактически батарею передал, а Волков принял ее, но я до сих пор продолжал командовать подразделением. Юра просто присутствовал при этом, как будто он двадцать первого числа уезжал, а не я. Может, когда уеду, тогда он и развернется в полную силу, но в этом я уже сомневался. В это время происходили известные события в Буденновске, и боевики притихли. Что тоже подействовало расхолаживающе на нового командира батареи.

– Я думал, что здесь действительно война, а тут курорт.

И как бы я ни старался доказать обратное, он только скептически улыбался. Здоровье мое тоже поправилось: шум в голове пропал, не болела и голова. Единственно, раз в пятнадцать минут, каждый раз в новом месте мозга, вдруг появлялась сначала точечная боль, как укол булавки, в течение пятнадцати секунд она разрасталась, и происходила мгновенная вспышка боли. Потом все нормально, а через пятнадцать минут по новой, но уже в другом месте. Да еще болел шейный отдел позвоночника: пока ходишь и двигаешься, все нормально, посидишь немного, и появится тупая боль.

…В половине двенадцатого дня на блокпосту появился взбудораженный техник, который с моего разрешения эту ночь дежурил во втором и третьем взводах.

– Товарищ майор, я в пионерском лагере из гранатомета подбил машину, «ГАЗ-66». Может, организуем туда вылазку, заодно и запчастями разживемся.

Техник с надеждой смотрел на меня, а мне вдруг захотелось в последний раз встряхнуться, да и доказать Волкову, что здесь не курорт.

– Как духи?

– Да есть, но, кажется, немного, – уже неуверенно протянул техник, потом вскинулся: – Если мы толпой пойдем туда, они не сунутся к нам.

– Ну что, Юра, пойдем? – Я повернулся к новому комбату, и тот с ленцой, как будто он каждый день решал такие вопросы, произнес.

– Давай сходим, а то я чего-то закис.

Со своего блокпоста мы почти никого не взяли. Приехав во второй и третий взводы, я начал разбираться с обстановкой и местом, где техник подбил машину. Мнения разделились: одни говорили, что это был «ЗИЛ-131», а другие – «ЗИЛ-157», и только Толик утверждал, что это был «ГАЗ-66». Потом большинство утверждали, что техник не попал в машину, и она благополучно скрылась за бараками пионерского лагеря. Но были и другие, которые говорили, что слышали тупой удар, как будто машина врезалась в препятствие.

Выслушав каждого, я принял решение: организую группу прикрытия из пяти человек на БРДМ командира первого взвода, там был хороший пулеметчик КПВТ, а сам с Волковым выдвигаюсь по-тихому на разведку в пионерский лагерь и ищем машину. В случае столкновения с боевиками отходим, а нам на помощь выдвигается группа прикрытия. Мой план вызвал у присутствующих бурные возражения, многим хотелось войти в пионерский лагерь толпой и «надрать духам задницу», считая, что там их мало. Замполит тоже хотел войти в мою группу, но я решительно отмел все протесты. Как бы мне ни доказывали второй и третий взводы, что у боевиков там от силы пять-десять человек, я с этим не был согласен. По всем признакам, их там было как минимум пятнадцать человек. Прекратив все разговоры, объявив каждому его обязанности, мы выехали на БРДМ на асфальтовую дорогу, свернули на дорогу, ведущую с поселка Пионерский в пионерский лагерь, и на малой скорости углубились в лес. Остановились за поворотом, закрывающим центральный вход в лагерь, здесь мы с Волковым спрыгнули на асфальт и, чуть согнувшись, осторожно двинулись вперед. У меня в руках был пулемет с пристегнутым магазином на сто патронов, и через плечо, на ремне, висела еще одна коробка с патронами. За спиной висел автомат, к которому были восемь рожков и на поясе два подсумка с гранатами, с уже разогнутыми усиками. Юра шел налегке, чуть ли не посвистывая, у него был автомат и четыре магазина. Еще в лагере он скептически выслушал мои указания, что пока я отстреливаюсь от духов из пулемета, он не стреляет, или стреляет, только если нам угрожает непосредственная опасность. Он начинает стрелять, когда я начну менять пустой магазин пулемета на новый. Юра беспечно кивнул головой, и сейчас своим показным равнодушием раздражал меня. Мои глаза в доли секунды охватывали окружающую местность, а мозг напряженно отсеивал все, что безопасно, не угрожает непосредственно в этот момент.

Как только миновали центральный вход и первые бараки, услышали гортанную чеченскую речь, потянуло еле заметным дымком. Я стволом пулемета показал направление, откуда неслась речь, а потом показал в сторону огородов, в ста пятидесяти метрах от нас, откуда могли выдвинуться двое боевиков, постоянно находившихся на позициях против блокпоста. Юра кивнул головой и снисходительно улыбнулся. Я прислушался к разговору и определил, что у костра разговаривали трое человек. Двинулись дальше. Теперь из другого места донесся смех и громкие голоса, но между дорогой и дорожкой, по которой мы шли, проходил густой кустарник из колючки, прикрывая нас от боевиков. Вдоль дороги еще тянулись бараки, которые тоже скрывали нас. А до боевиков было метров пятьдесят-семьдесят. С другой стороны асфальтовой дорожки также тянулись густые заросли колючки, и я не опасался, что из кустов кто-нибудь мог внезапно вылезти, да и, наверно, они были заминированы. Боевики могли появиться только спереди или сзади.

Прошли еще сто метров и уткнулись в срубленное дерево. Судя по засохшим листьям, срубили его дня два назад и срубили не просто так: оно практически перегораживало дорожку, оставляя только у кустов проход в полметра, заросший густой травой. Я присел и осмотрелся: вроде бы все нормально, и начал осторожно перелезать через дерево, а Волков решил его обойти.

– Юра, куда?

– Пройду здесь, – комбат показал автоматом на проход.

– Юра, лезь за мной через дерево. Там, наверняка, для таких дураков, как ты, растяжка стоит. – Слово «дурак» говорить мне не стоило, Волков, может быть, и послушался бы меня, но теперь, обиженно стиснув губы, он решительно направился к проходу, а я только и успел сказать ему в спину:

– Юра, услышишь щелчок, падай на землю.

Буквально через секунду он и прозвучал: Волкова как подбросило в воздух, он сделал огромный скачок вперед и упал на землю. Я же застрял в ветвях дерева, в трех метрах от растяжки; судорожно дернувшись пару раз и поняв, что нога застряла капитально, обреченно повалился на ветки. Они чуть прогнулись, принимая меня, и мое тело повисло в полуметре от земли, доступное всем осколкам. Сделав еще одно, последнее судорожное движение к земле, сжался, поняв: «Это все. Сейчас меня нашпигует осколками».

Оглушающе, по мозгам, ударил разрыв гранаты, я не услышал визга осколков, но по тому, как мое тело просело чуть ли не до земли, стало понятно, что осколки прошли мимо и срезали часть веток подо мной. Я приподнялся, все еще не веря в удачу, выдернул ногу из ветвей и выскочил перед деревом. Волков, тоже невредимый, вскочил с земли и остолбенело замер, прислушиваясь к громким голосам чеченцев, потревоженных взрывом. С разных концов пионерского лагеря доносились крики, команды и переговоры боевиков, приближающихся к нам с трех сторон. Волков сорвался с места и кинулся назад.