Наживка - Пи Трейси

Странно, что он так тревожится о растениях, когда несколько месяцев назад не отличил бы звездчатку от древесной гортензии. Ему суждено было стать инженером. Отец всю жизнь наставлял его на этот путь. Потом родители умерли, вместе с ними умерла мечта о колледже на Востоке. Остается слушать какие-то курсы в Миннесотском университете, работая у Мори и Лили Гилберт.

От миссис Гилберт Джефф узнал о растениях больше, чем на любых курсах, вошел во вкус и даже сам не понял, как попался на крючок.

Полюбил работать с землей, с почвой, проводить в пробирках анализы на содержание питательных веществ, решая, чего и сколько добавить к той или иной рассаде. Видно, так проявились инженерные склонности. Впрочем, приятно и руками копаться в земле, чувствовать ее под ногтями, видеть в чашечке тюльпана утреннюю росу, новый побег, пробившийся из аккуратного надреза, сделанного острым ножом на еловом стволе. Если бы по завершении миссии кто-то ему гарантировал исполнение единственного желания, он пожелал бы вечно работать в этом самом питомнике, учиться у миссис Гилберт, может быть, даже купить его, собрав когда-нибудь деньги.

Удивительно, как обернулись события: страшное потрясение от гибели родителей нечаянно привело его в то самое место, к той жизни, для которой он предназначен.

Окружающие питомник улицы пустуют. Наверно, окрестные жители тихо сидят у телевизоров, ожидая торнадо и предупреждения взбудораженных метеорологов, что пора прятаться по подвалам. Все, кроме него, конечно. Он не может позволить себе испугаться портящейся погоды, поскольку исполняет миссию, а миссии порой бывают гораздо опасней любых ураганов.

Джефф уже трижды обошел квартал, убеждаясь, что вокруг нет ничего необычного. В кустах не прячутся вооруженные люди, единственная приехавшая патрульная машина стоит на прежнем месте на стоянке, и, главное, миссис Гилберт дома, в безопасности.

Он слегка вздрогнул от далекого громового удара, нервно рассмеялся, зажал рот ладонью. К этой минуте небо почернело, на западе засверкали паутины молний, заряжая электричеством воздух, раскаты грома становились все более зловещими. Боже мой, потрясающе! Джефф Монтгомери, робкий тихоня, шнырял почти в полной тьме, деловито и зорко вглядываясь в тени, непривычно взволнованный потенциальной опасностью.

Дойдя до живой изгороди у питомника, он прижался к теплице и начал медленно, дюйм за дюймом, двигаться по стене. Крутил головой во все стороны, внимательно присматриваясь в поисках чего-нибудь подозрительного, держась в укрытии. Нельзя допустить, чтобы его заметили, – если мистер Пульман или полицейский увидят, всему конец – прикажут собирать вещички или, хуже того, случайно пристрелят. Следует соблюдать максимальную осторожность.

Нисколько не удивительно, что в такой момент вспоминается все, что сделали для него Гилберты – платили вдвое больше, чем в других питомниках, оплачивали учебу и даже квартиру, когда по первым числам месяца у него бывало плоховато с деньгами. Конечно, миссис Гилберт не рассчитывает на отдачу, но когда-нибудь он с ней расплатится до последнего дайма. И это лишь самое малое, чем можно ее отблагодарить.

Джефф с тайной дрожью понял, что уже проник на территорию питомника и его пока никто не заметил. Здорово, черт побери. Может быть, стоит бросить учебу и поступить в ЦРУ.

В последний раз Марти Пульману казалось, будто кто-то щелкнул выключателем и начисто отключил сознание, когда он сидел на холодном бетоне стоянки, глядя на умирающую жену.

Тогда он испытывал самые разные чувства, которые сменяли и вытесняли друг друга: недоверие, бешенство, потрясение и, наконец, безмерное горе. Джек прав со своей дурацкой аналогией насчет Элвиса – мир пошатнулся, непонятно, где верх, а где низ, где конец, где начало. Можно ли запросто отмахнуться от мысли, что боготворимый и обожаемый человек, стоявший на недосягаемой высоте, о которой мечтать даже нечего, был таким же грешником, как ты? Может быть, даже хуже, рассуждал Марти, если смотреть в количественном отношении. Глупые мозги стремятся отвлечься, подсчитывая убитых Мори людей за те годы, когда он еженедельно по воскресеньям обедал вместе с зятем-копом. Почувствовав ярость, вскипавшую из-за такого предательства и обмана, Марти чуть не расхохотался. Действительно, какая разница между убийством нацистов и убийством парня, убившего твою жену?

Неудивительно, что ты его так любил. Одного поля ягоды.

Джек несколько последних минут не произносил ни звука, то ли давая Марти время усвоить услышанное, то ли ожидая кардинального вопроса, который тот почти боялся задать.

Итак, Роза Клебер выстрелила в свою очередь в старика, упавшего за стойкой в охотничьем домике, и сунула пистолет Джеку.

Что ты сделал? Что сделал, черт побери?

Джек пьяно рассмеялся, и Марти осознал, что спрашивал вслух.

– Не сдюжил. Ударил ее по руке, пистолет упал на пол. Знаешь, старик, она просто взбесилась. Хотя не так жутко, как папа. Он буквально орал на меня, приказывая стрелять в «нацистского ублюдка», по его точному выражению, и я только тогда впервые смутно догадался о происходящем. Может, выстрелил бы, будь он в мундире эсэсовца, пытал какого-нибудь беднягу… Не знаю. Но я в тот момент не видел перед собой нациста. Видел только мертвого расстрелянного старика.

– Ты в него не стрелял.

– Господи, Марти, конечно нет. За кого ты меня принимаешь?

– Не знаю, Джек. Ты меня до сих пор удивляешь.

– Проклятая семейка полна сюрпризов, правда? – язвительно заметил Джек. – Так или иначе, по дороге домой папа мне рассказал, чем они много лет занимались, об Освенциме рассказывал такое, чего я никогда не слышал, рассуждал о сыновнем долге, завещал продолжать его дело, требовал довести до конца, если сам не успеет до смерти, господи помилуй.

– А ты?

Джек взглянул на Марти из-за края стакана.

– Сказал, что больше не желаю быть его сыном, даже евреем больше быть не хочу. А потом в подтверждение так и сделал.

Марти медленно кивнул, вспоминая снимки с крещения и со свадьбы. Непонятный разрыв Джека с семьей наконец обрел смысл. Объяснились дикие сумбурные выходки, которые Лили считала пощечинами.

– Надо было поговорить с матерью.

Джек улыбнулся, одновременно хлебнув виски:

– Палка о двух концах. Фактически о трех. Черт возьми, я ее заподозрил в причастности…

– Боже мой, как тебе только в голову могло такое прийти?

Джек выпучил на него глаза.

– На отца тоже бы никогда не подумал, и видишь, как все обернулось. Фактически не верю, что мама на такое способна, но не понимаю, как можно прожить с человеком пятьдесят с лишним лет и не знать, что он делает. Участвовала она или просто знала… – он беспомощно передернул плечами, – я бы не пережил… не хотел выяснять. А если он ее, как меня, тоже каким-то чудом водил за нос, я не собирался разбивать ей сердце, черт меня побери. Поэтому ничего не сказал, просто порвал с обоими, держался подальше, постоянно гадая, убивает ли папа людей, пока я сижу, ничего не делаю, твержу себе день за днем, как дурак: «Ладно, Джек, хватит дергаться, нацисты наверняка заслуживают смерти», стараюсь представить, смогу ли жить дальше, выступив против отца, погубив жизнь матери, и сумею ли примириться с собой, если не выступлю… О боже. – Он сделал вздох, выпил. – Впрочем, должен сказать тебе, выпивка помогает.

За запертой на засов дверью, прижавшись к треснувшей створке, Лили слушала сына, закрыв глаза, с перекошенным от боли лицом.

– Будь ты проклят, Мори Гилберт, – прошептала она, повернулась и пошла прочь.

– Надо было прийти к нам с Ханной, – пробормотал Марти.

– Шутишь? Я к Ханне близко даже не подходил. Ты же знаешь, она меня расколола бы за три секунды. А такое известие об отце ее просто убило бы. Она его обожала.

– Почти так же, как ты, – кивнул Марти, откидываясь на спинку кресла, глядя на Джека, безрассудную и безответственную паршивую овцу, пьяницу, шлока, который всей жизнью пожертвовал ради любимых. Смертельно страдая за него всей душой, Марти все-таки старался добыть нужную информацию.

– Думаешь, киллер прикончил всех, кроме тебя. Почему?

– А, вот что тебя интересует. Просто догадывался, точно не был уверен, пока он в меня не выстрелил. Папа с друзьями часто уезжали, многих убивали, чем очень гордились, а я с ними был лишь однажды.

– В охотничьем домике в Брайнерде.

– Правильно. Там за конторкой администратора большой старый чердак. Последнее, что помню: папа тащил меня за руку, все на меня орали, я взглянул вверх и увидел шевельнувшуюся за толстым деревянным столбом тень. Марти, нас кто-то видел. Как говорится, все тайное становится явным.

Марти на минуту закрыл глаза, стараясь подавить эмоции, как делал на работе. Потом, когда убийцу поймают, Джек будет в безопасности, можно вытащить из памяти то, что сегодня узнал, и позволить себе реагировать, но в данный момент подобная роскошь недопустима. Он слегка удивился, что сумел так быстро и успешно справиться с собой. Возможно, Джек прав. Кто когда-то был копом, тот навсегда им и останется.