Ритмы улиц (СИ) - Малышева Анастасия Сергеевна

Наконец, сморгнув, она покачала головой:

— Мне правда уже пора бежать.

— Тебя ждут? — спросил я, надеясь, что ревность не прозвучала в моем голосе.

Кивнув, Золотцева забрала свою перчатку, скомкано попрощалась — и почти бегом устремилась за ворота. А там она запрыгнула в уже поджидавшую её ярко-красную машину. Кажется, это была «Вольво», но я не мог сказать наверняка — из-за забора было плохо видно. также я не смог разглядеть и водителя — стекла были тонированы. Но от осознания того, что Машу кто-то забирает после работы — и почему-то мне кажется, что не в первый раз — мои руки против воли сжались в кулаки, и я отчетливо услышал скрип собственных зубов.

Остаток дня прошел смазано — мы все же немного разучили новый номер, и даже маленький Данил нам не мешал. А потом я отправился к Ире — за порцией домашней еды и ласки.

Но весь вечер меня не покидали разные мысли. Почему-то в моей голове плотно засел маленький Мухин, с его цепкими ручками, внимательными глазами и задорным смехом. Сабина таких эмоций у меня не вызывала. Нет, я очень любил эту девчушку, но почему-то именно маленький танцор что-то тронул внутри, зацепил. Посадил в мою душу какое-то новое зерно, из которого я не знал, что вырастет.

— Малыш, ты чего опять завис? — Ира ласково, как кошка, потерлась щекой о мое плечо.

— Ир, а давай заведем ребенка, — выпалил я прежде, чем успел задуматься о том, что несу.

Выпалил — и зажмурился. Потому что только что, понял, ЧТО и КОМУ я предложил. Черт, я же вроде не пил. Так какого же черта?

— Эм…давай, — слегка неуверенно сказала Ира и на секунду я перестал дышать, — Но только не сейчас. У меня работа, зал, у тебя тоже выступления. Пока нам лучше еще пожить для себя.

Черт, воздух, ты где? А вот и ты, родименький. Данчук, мать твою, учись уже фильтровать свою речь, и хотя бы иногда думать о том, что ты несешь! Клянусь, жить станет намного проще.

Торопливо кивнув, я улыбнулся:

— Конечно. Ты права. Всё потом.

А после, чтобы еще какую глупость не ляпнуть, я торопливо прикрыл глаза, надеясь как можно скорее провалиться в сон, и стараясь выгнать из головы навязчивые картины Мари, которая прижимала к себе маленького мальчика. Только волосы у него были не темные, как у Данилки, а такие же медные, как у Золотцевой.

Сев в машину, Мари повернулась к водителю, приветливо, но чуть устало улыбнувшись.

— Спасибо.

— Ты говоришь это каждый день. Не надоело? — не дожидаясь ответа, Настя протянула подруге высокий стакан с толстой трубочкой, — Твой апельсиновый фреш. И, — следом за стаканом на колени к Золотцевой опустилось ебольшое ведерко из сети быстрого питания, — Жареные крылышки, о которых ты мечтала всё утро.

— Боже, я тебя люблю, — почти простонала девушка, тут же вгрызаясь зубами в одно из них, — Это прекрасно!

— Лопай-лопай, — усмехнулась Набокова, — Наедай мордочку.

— Да я итак уже на три кило поправилась! — пожаловалась Мари, — И это только два месяца прошло! Я же ни в одну дверь скоро не пройду!

Выпалив это, девушка надкусила еще одно жирное крылышко, второй рукой поглаживая свой пока еще плоский живот. Буквально через три недели и это изменится. Но рыжая не жалела о принятом решении.

На самом деле, она даже не рассматривала другие варианты. Аборт всегда для нее был равносилен убийству. Так что, увидев на тесте роковые две полоски, а спустя сутки получив подтверждение от врача, Маша твердо решила — она будет рожать.

Сложнее всего оказалось убедить в этом маму. Которая, едва узнав об интересном положении своей единственной дочери, закатила дикий скандал, с требованиями немедленно вернуться в родной город и избавиться от обузы. И на оба требования Мари ответила категоричным «нет». хорошо хоть, что разговор этот проходил по телефону — иначе девушку, вполне возможно, просто схватили бы за руку и увезли насильно.

— Что ты творишь?! — чуть ли не плакала мама рыжей, — Ты же загубишь себе всю жизнь!

— Мам, ну я не могу иначе! — Мари и сама была уже близка к истерике, — Хоть режь меня — я не смогу этого сделать. Это же живой человечек!

В итоге, они так и не пришли к единому мнению. Но вот Павлик полностью встал на сторону сестры. Он написал ей уже после разговора с матерью, и сообщил, что в любом случае он будет с ней, а если нужно — переедет и будет помогать. Еще Павлик предлагал набить морду тому, кто стал осеменителем его сестры, но Маша отговорила его от этого шага.

Первая проблема, с которой Маша столкнулась — это, как ни странно, одиночество. То, что раньше считалось ля нее плюсом, вдруг резко обернулось против нее. Одной в большом городе, который за пять лет так толком и не успела изучить — это то еще испытание. А уж в таком положении — тем более.

К Андрею обращаться Золотцева не стала — она ведь ясно ему сказала, что не хочет иметь с ним ничего общего. Ну да — он помог зародиться новой жизни, но это не значило, что Маша должна пасть к его ногам, умоляя не бросать её. Нет, это был ребенок Мари и только её. Нет, рано или поздно парень всё же узнает об этом, но Золотцева голосовала за вариант «поздно».

Моментально отпал вариант обратиться к Карине. Она была близкой подругой Данчука, поэтому шансов, что она ему ничего не расскажет, просто не было. Ира Малышкина также из списка возможных подруг вычеркнулась — по той же причине.

Поэтому, Мари обратилась к Насте. Набокова, к её чести, отреагировала оперативно — тут же примчалась к растерянной Мари, заварила ей один из своих знаменитых травяных настоев. А после, напоив им Машу, селя рядом с ней и, взяв за руку, сказала:

— Мы справимся.

И они действительно справлялись — поставили Машу на учет в клинику, прошли первые обследования, сдали анализы. Всё протекало хорошо — никаких патологий на первых сроках врач не обнаружил. И это вызвало у будущей матери глубокий вздох облегчения. Она безумно опасалась, что с ее ребенком что-то будет не так — помнила, в каких условиях и в каком состоянии он был зачат.

Настя вызвалась всегда и везде сопровождать Мари. Её работа позволяла каждое утро привозить беременную на работу, а по вечерам забирать её. Нередко свои дни Маша проводила у Насти дома. Там же крутилась и лучшая подруга, а по совместительству коллега Набоковой Оксана, для которой интересное положение Маши стало своеобразным приключением. И когда та, кажется, в сотый раз за день говорила, как ей неудобно, что она доставляет всем столько хлопот, Бо только отмахивалась:

— Да ну брось. Нам это не в тягость. Зато хоть узнаю, как это всё проходит у вас, беременных. Будем считать это своеобразной тренировкой. Рано или поздно нам с Настюхой тоже предстоит пройти твой путь.

— Голосую за поздно, — отозвалась Набокова, помешивая в кастрюле ароматный сырный суп.

— Я вот тоже, но Артем явно иного мнения придерживается, — хмыкнула Оксана, — Он явно вознамерился сделать мне дитя. Причем, в обход моего мнения и желания. Девчонки, клянусь — я своих месячных каждый раз жду, как маны небесной! А как придут — напиваюсь!

— А что? Так не хочется детей? — поинтересовалась Мари, отпивая из кружки зеленый чай с мятой.

— Хочется, но не сейчас, — хмыкнула Бо, — Я каждую неделю подумываю бросить этого наглеца, а он мне деток предлагает. Видимо, надеется, что это станет для меня своеобразным поводком. И типа никуда я больше от него не денусь. Но он меня плохо знает! — злобно хохотнула девушка, встряхивая свою густую светло-русую шевелюру.

Нередко в их посиделках принимал участие и молодой человек Насти. Александр на всю эту авантюру смотрел с явным недоверием. Особенно его возмущало, что парню — Андрею, то есть — совершенно не давали права выбора. Она помнил Данчука по съемкам клипа, и тот ему чисто по-человечески понравился. А сейчас срабатывала мужская солидарность.

— Как ты убедила его молчать? — спросила Мари в один из вечеров, проводив спину уходящего в спальню Саши взглядом.

Настя пожала плечами: