В радости и в горе - Кэрол Мэттьюс

— Тебе тоже не верилось, что это правда?

— Мне… Как тебе сказать…

— Ты хорошая актриса. — Он опять рассмеялся, и на этот раз смех его был мягче.

Пш-ш-ш. Бам. О-о-о-о! Они смотрели, как на воду безмятежно падают тихие снежинки.

— Марта никак не могла прийти в себя после смерти Джинни. Для всех нас это было ударом. Я не знаю, чего она хочет. Она не знает, чего хочет. — Джози покачала головой. — Моя мать сказала бы, что она хочет получить в ухо.

— Я бы так о ней заботился, Джози! Я был бы ей хорошим мужем. Я обожаю ее.

— Тогда ей же хуже. Я совсем не уверена, что Тлен ее тоже обожает.

— Я и не подозревал, что он и она все это время…

— Да нет. До сегодняшнего дня ничего не было. — Сумели они выбрать день!

— Не знаю, лучше мне от этого или хуже. — Он еще раз приложился к бутылке, но закашлялся.

— Ах, Джек. — Джози положила голову ему на плечо. — Мне очень жаль, что все так вышло.

Джек одной рукой обнял ее за плечи:

— Не переживай так. Ты же все равно ничего не могла сделать.

— Мне, наверное, надо было постараться убедить ее прислушаться к тому, что я ей говорила. Я ведь пыталась отговорить ее. Правда.

— Она очень упрямая. Еще одна «крутоголовая», — ответил он. Джози слегка вздрогнула при незваном воспоминании о группе, ради которой Мэт прилетел сюда. — Если уж она вобьет себе что-то в голову, то уж не отступит. И это как раз привлекало меня в ней.

— Она моя двоюродная сестра, и я люблю ее, но сейчас я ее убила бы!

— Ненаправленный гнев очень вреден, — заметил Джек.

— Он не ненаправленный, — не согласилась Джози. — Я прекрасно знаю, на кого направить его.

— Самое главное сейчас — решить, как мне все это распутать. — Джек опять поднял бутылку ко рту, но она оказалась пустой. — Что я скажу всем этим людям? Это так их обидит. Как быть с отцом Марты? Он знает?

— Да, ужасное положение! — сказала Джози. — Бедный дядя Джо. Я совсем забыла про него.

— Ему тоже надо сказать.

— Представляю, какой это будет фейерверк! Надо придумать, как это сделать получше, Джек. Как только ты скажешь ему об этом, он угодит в больницу, и ему останется только уйти на покой.

— А что делать с подарками?

— Их можно отослать обратно, — ответила она. — Несколько банных полотенец — это не повод для беспокойства.

Джек закусил губу.

— Как погано, Джози! Я сейчас заплачу.

Джози притянула его голову к себе на грудь и, крепко удерживая его, стала покачивать, баюкая, пока он всхлипывал.

Пш-ш-ш. Бам. О-о-о-о! Вспышки золотого мерцания по краям красных перьев. Красиво.

— Не надо так, Джек, не переживай, — сказала она. — Я что-нибудь придумаю.

По небу пророкотали заключительные залпы, и воздух наполнился шипением и треском петард и запахом бездымного пороха. Послышались крики и восхищенные аплодисменты. Ну хотя бы фейерверк закончился. Это экстравагантное, красивое и бессмысленное представление, закончившееся, едва успев начаться.

Джози откинула голову назад, опершись ею о стену, и задумчиво крутила в руке бокал. Так, она сказала Джеку, что что-нибудь придумает. Интересно, что же она сможет придумать в этой ситуации?

Глава 38

Когда Дэмиен с небрежным видом вошел в зал приемов, там никого не было; все были на улице, откуда раздавались аплодисменты, судя по всему, в благодарность за эффектный фейерверк, расцветивший ночное небо над Лонг-Айлендом. Чрезвычайно впечатляющее зрелище. Но не идет ни в какое сравнение с искорками от той вещицы, которая покоится в кармане его пиджака.

У одного из официантов, без дела слонявшихся по залу в ожидании возобновления празднества, он взял бокал шампанского и побрел к двери. Сбоку на сцене сидели четыре парня в бейсболках, музыканты из выступавшей группы, временно без дела, украдкой курившие косячки. Зал напоминал нечто среднее между декорациями «Марии Селесты» и пейзажем после сражения с бросанием едой в колледже Оксфорда или Кембриджа. Видно было, что люди погуляли на славу.

Дэмиен уселся на край буфетного стола и потянулся взять маленький бутерброд-канапе из стопки на серебряном подносе, которые стояли по его углам. Он внимательно осмотрел миниатюрное произведение кулинарного искусства, пытаясь определить, с чем оно. Да, это не было похоже на то явление Дэмиена на свадьбу, которое он рисовал в своем воображении. Он-то представлял себе, как войдет в зал, когда свадьба будет в полном разгаре, как его расцелуют, как ему будут рады невеста и жених, которые примут его как дорогого родственника, потерянного и вновь обретенного, как благодарная Джози, вся в слезах, кинется в его объятия и как затем он, стоя на коленях, объявит потрясенной и зачарованной толпе о том, что их брак возобновлен. Вот как он видел свое появление на этом торжестве. Тут Дэмиен выплюнул в салфетку икру, которую он все же нечаянно съел — если и было что-то из съестного, чего он терпеть не мог, так это рыбьи яйца, — и несчастными глазами посмотрел на выбившихся из сил полупьяных гостей. Взяв другое канапе, которое, как он надеялся, будет лучше предыдущего, целиком запихнул его себе в рот, размышляя над тем, каковы могут быть последствия потребления подряд двух хлебобулочных изделий с разной начинкой.

Гости, закончив хлопать, стали не спеша возвращаться в зал, оживленно разговаривая. Все, надо брать быка за рога! Дэмиен отпил еще шампанского. Ему лучше пойти и посмотреть, где же здесь та женщина, которую он намеревался оставить подле себя в качестве миссис Флинн.

Холли хандрила. Но все же не так, как чуть раньше, и ее хандра несколько сникла, уступая место подобию улыбки. А ее бедро как-то само собой оказалось на сиденье рядом с ним, и это движение знаток языка жестов назвал бы безусловно поощряющим.

Мэт наклонился к ней и улыбнулся.

— Делай что хочешь, — сказал он, — только не улыбайся мне.

Губы у нее начали подрагивать, она крепко их сжала.

Мэт улыбнулся шире.

— Не улыбайся, — предупредил он ее.

Уголки рта у нее поднялись, и показались зубы.

— Не улыбайся!

Холли рассмеялась и забарабанила кулаками по его руке:

— Мэт Джарвис, у меня с души от тебя воротит!

— Никто прежде мне такого не говорил.

— Да неужели! — Холли откинулась на спинку сиденья. — Не представляю, как тебе удается уговаривать меня делать, что тебе нужно.

Он и сам этого не понимал. Пять минут назад она стояла и топала ногой, говоря «нет». И вот они уже едут в новом такси по направлению в Лонг-Айленд. Они уже на расстоянии броска камнем до Дворца свадеб «Яблоневый сад», и Мэт ерзал от нетерпения. Не камнем даже, а маленькой галькой. И весь путь до Лонг-Айленда они проехали без единого препятствия; ничего не произошло — ни автомобильной аварии, ни падения метеорита, их даже никто не похитил, и вот они уже подъезжают к месту назначения.

У Мэта в горле пересохло, но он был спокоен. Инстинктивно он знал, что это именно та свадьба именно той Марты и что на ней не будет ни тех подружек невесты в платьях лимонного или зеленого цвета. Это будет та Марта, подружки которой будут одеты в сиреневый шифон, и среди них окажется Джози Флинн. Сердцем он это чувствовал, чувствовал всеми своими телесными соками, своим костным мозгом.

— Мне уже не хочется на эту свадьбу, — пожаловалась ему Холли.

— Пошли, пошли, — поторопил Мэт. — Нам там будет хорошо. Обещаю.

Ему было совсем не по себе, когда он говорил это Холли. Он ведь притащил ее сюда, гоняясь за другой женщиной. Он пытался сам себя убедить, что сделал это для ее же блага, что без него она просто пропустила бы свадьбу подруги, но куски этой умственной мозаики не складывались в целостную картину.

И что он будет делать, когда они придут туда? Он что, выбросит Холли в мусорный бак, бросившись за обманчивым призраком Джози? Или поставит ее перед собой, как щит, если Джози вдруг набросится на него с кулаками? Оставит ее с этой далеко не прекрасной четверкой придурков, а сам будет ночь напролет танцевать с нафантазированной им женщиной? Так ведут себя эти плейбои Уоррен Битти или Мэт ле Бланк или даже Джонни Дэпп, — те, кого журналы вроде «Хэлло!» выставляют искателями приключений и плохими парнями, заставляя и вас думать так же. Он же приключений никогда не искал. У него, наоборот, ботинки всегда были надеты не на ту ногу: это его всегда бросали женщины, которых он боготворил. Так было всегда, с тех самых пор, когда в четвертом классе Джулия Малвилл разбила ему сердце, уйдя к Кейту Керкби только потому, что у того было больше пластинок компании «Джэм». Да, это Джулия Малвилл подала пример всем остальным, и в дальнейшем это ему разбивали сердце, а он — никогда.

Такси проплыло через ворота с причудливой решеткой из кованого железа и проследовало по широкому подъезду к гостинице, проходившему сквозь шпалеры заиндевевших от холода дубов, возвышавшихся над ним. Небо озарялось радужными фонтанами фейерверка. Это возбудило в нем журналистский инстинкт: ведь только взглянув на место, он уже знал, что гостиница окажется шикарной и элегантной, и пожалел, что на нем его любимое старое пальто и экзотически разрисованный галстук, а не что-то более цивильное.