Комитет-1991. Нерассказанная история КГБ России - Леонид Млечин

Он участвовал в заседании штаба при ГКЧП. В протоколе № 1 его фамилия упомянута вместе с фамилией Олега Даниловича Бакланова, одного из руководителей ГКЧП. В протоколе записано: «Принято к сведению согласие т. Ахромеева… принять участие в работе штаба при ГКЧП». Штабу было предложено получать информацию от Министерства обороны, МИД, МВД, КГБ, правительства и ЦК КПСС и готовить обобщенные сводки для ГКЧП – одну утром в половине восьмого, другую вечером – в половине седьмого.

Сергей Ахромеев вместе с министром обороны Дмитрием Язовым и заместителем министра по чрезвычайным ситуациям Владиславом Ачаловым изучали план захвата Белого дома, где находилось все российское руководство во главе с Ельциным. Три крупнейших военачальника страны готовили штурм здания, охранявшегося горсткой милиционеров… Ахромеев сам составил план мероприятий, необходимых для введения чрезвычайного положения. Попросил хозяйственников принести ему раскладушку и постельное белье, собирался ночевать в Кремле.

Но Сергей Федорович быстро понял, что из этой затеи ничего не выйдет. Путч провалился. Руководителей ГКЧП арестовали. Маршал приезжал в Кремль. Сидел в своем кабинете. Но никто к нему не заходил. Когда встречал знакомых в коридоре, они отводили глаза. В окружении Горбачева он один поддержал ГКЧП.

22 августа он своим аккуратным почерком написал Горбачеву письмо:

«Мне понятно, что как Маршал Советского Союза я нарушил Военную Присягу и совершил воинское преступление. Не меньшее преступление мной совершено и как советником Президента СССР. Ничего иного, как нести ответственность за содеянное, мне теперь не осталось».

У маршала началась тяжелая депрессия. Он конечно же нуждался в помощи опытного врача. Но ни ему самому, ни окружающим и в голову не приходило, что в такой ситуации надо обратиться к медицине. В письме, адресованном родным, Ахромеев фактически объясняет, что лишает себя жизни ради того, чтобы избавить семью от позора, связанного с его ожидаемым арестом и тюремным заключением.

Дежурный офицер охраны в 21 час 50 минут доложил коменданту первого корпуса Кремля Михаилу Ивановичу Барсукову, что в двери кабинета № 19/а торчит ключ, а света в комнате нет. Барсуков пришел. Они открыли кабинет и увидели мертвого маршала.

Эпидемия самоубийств в августовские дни 1991 года казалась настолько заразительной, что каждый день ждали новых трагических сообщений.

Последний пресс-секретарь президента СССР Андрей Грачев вспоминает: «Арестовывать вице-президента Янаева в его кабинете в Кремле (как мне как-то говорил сам Янаев со смешанным чувством ужаса и гордости, в сталинские времена он принадлежал Лаврентию Берии) по поручению прокурора явились два советника Горбачева – Ярин и Карасев. В кабинете они обнаружили разбросанные вещи и одежду Янаева. Сам вице-президент, закрывшись с головой, лежал на тахте в задней комнате.

По словам Ярина, он даже заподозрил, что Янаев последовал примеру Пуго, своего бывшего коллеги по ЦК комсомола. К счастью, тот всего лишь крепко спал. Когда Янаев потянулся за одеждой, Ярин из предосторожности выхватил у него пиджак, опасаясь, что в нем пистолет. Однако оружия при вице-президенте не оказалось».

И уже после того, как августовский путч закончился, его активные участники были арестованы и страна задумалась о том, как жить дальше, в Москве произошли одно за другим три загадочных самоубийства. В представлении людей они были тесно связаны между собой.

Ранним утром 26 августа выбросился из окна управляющий делами ЦК КПСС Николай Ефимович Кручина. Он не играл никакой роли в августовском путче, и, казалось, ему ничего не угрожало.

Через месяц с лишним, 6 октября выбросился из окна предшественник Кручины на посту управляющего делами партии Георгий Сергеевич Павлов. Ему было за восемьдесят, давно на пенсии, никакого участия в политике он не принимал.

А еще через десять дней покончил с собой бывший заведующий сектором международного отдела ЦК КПСС Дмитрий Андреевич Лисоволик. И он тоже бросился вниз, на асфальт…

Цепочка одинаковых самоубийств представлялась более чем странной. Всех потряс способ самоубийства, требующий отчаянной решительности. В Москве заговорили, что наверняка всем троим помогли уйти из жизни. После путча ждали громких разоблачений.

Все трое покончили с собой в тот момент, когда общество заинтересовалось судьбой «золота партии», когда открывались партийные секреты и многие боялись суда над КПСС. Общественное мнение легко обнаружило нечто общее между тремя выбросившимися с балкона: все они имели отношение к «золоту партии», огромным деньгам, которые руководство КПСС загодя спрятало как внутри страны, так и за рубежом.

Накануне смерти Кручины – 24 августа, в субботу – было опечатано здание ЦК КПСС на Старой площади. Может быть, Кручина боялся, что всплывут секретные и разоблачительные документы? Многие тогда предположили, что это цепь преступлений, совершенных чьей-то умелой рукой.

На журнальном столике в холле Николай Ефимович оставил прощальную записку:

«Я не преступник и заговорщик, мне это подло и мерзко со стороны зачинщиков и предателей. Но я трус.

Прости меня, Зойчик, детки, внученьки.

Позаботьтесь, пожалуйста, о семье, особенно о вдове.

Никто здесь не виноват. Виноват я, что подписал бумагу по поводу охраны этих секретарей. Больше моей вины перед Вами, Михаил Сергеевич, нет. Служил я честно и преданно».

Трудно сказать, заранее ли Николай Ефимович принял решение уйти из жизни или это произошло ночью, когда человек остается наедине с самим собой, когда все проблемы приобретают безысходный характер и когда некому его поддержать…

Единственную вину, которую он признал за собой, – это то, что в дни путча обеспечил охраной, транспортом и всем прочим членов ГКЧП, которые выступили против своего генерального секретаря. Невелика вина. За это не наказывают.

Перед тем как покончить с собой, он, видимо, думал о том, что его ждет. Наверное, боялся ареста, допросов, суда, тюрьмы, конфискации имущества, позора. Того, что лишат квартиры, испортят жизнь родным…

Но еще удивительнее была смерть его предшественника Георгия Сергеевича Павлова. Персональный пенсионер союзного значения Павлов 6 октября 1991 года выпрыгнул из окна своей квартиры на улице Щусева, дом 10. Ему шел восемьдесят второй год. Что же с ним случилось?

Павлов ушел на пенсию в 1983 году и не имел ни малейшего отношения к тому, что делалось в управлении делами ЦК накануне крушения реального социализма. Люди, знавшие Георгия Сергеевича Павлова, убежденно говорили мне, что причиной самоубийства было что-то личное. Просто личная трагедия совпала с революционными переменами в стране. И это лишь усилило депрессию.

А что произошло с Дмитрием Андреевичем Лисоволиком? Совсем непонятная история. Ему было всего сорок четыре года, он не занимал высоких постов в партии, работал в международном отделе ЦК. К августовскому путчу не имел никакого отношения, как и международный отдел в целом. Во время путча на Старой площади вообще жизнь замерла. Но отчего же он 17 октября 1991 года прыгнул с балкона собственной квартиры?

Тогдашний помощник первого секретаря ЦК компартии Украины Виталий Константинович Врублевский предложил свое объяснение: «Диму Лисоволика я хорошо знал еще с того времени, когда он работал в Киеве. Честный, скромный человек, очень чувствительный и деликатный. Мы в шутку называли его „красной девицей“. И я не верю, что он был замешан в каких-то детективных историях. Думаю, что его тонкая натура не вынесла столь резкого краха иллюзий. Он не сумел адаптироваться к реальностям жизни, остался безработным. Психологический шок толкнул его к единственно возможному, как ему казалось, выходу».

Виктор Иваненко:

– Я не участвовал в расследовании этих дел. Ими занимались органы прокуратуры. Знаю, что версии отрабатывались всякие – и злой умысел, и попытки скрыть какие-то следы. Но ни одна версия не получила подтверждения. Для многих августовские события были психологической контузией, и кто-то просто не выдержал. Конечно, людей тяготило начавшееся расследование деятельности КПСС. Наверное, были какие-то злоупотребления. Не хотели, чтобы вышло наружу. Но версии о заказных убийствах, о желании спрятать концы в воду, чтобы завладеть золотом партии, не подтвердились. Потом обо мне говорили, что это я был диспетчером этих самоубийств. Но я не имел к этому отношения.

Сомнения были порождены способом самоубийства, который был выбран: все выбросились из окна.

– Вам это не казалось странным? – спрашивал я генерала Иваненко.

– Когда человек находится в состоянии аффекта и думает о самоубийстве, ему не до логических рассуждений. Логика уступает место внезапному порыву.

– Им было чего опасаться?

– Радикалы в тот момент настаивали на жестких мерах, запрете КПСС, люстрации. Но значительная часть старой номенклатуры сразу перескочила в новый поезд. И вот эта новая элита не позволила событиям пойти по радикальному пути.