Король ничего не решает (СИ) - Марс Остин

Вера молчала, ощущая, как его разрывает от этих воспоминаний, и стараясь не шевелиться и даже не дышать. Он говорил быстро, как будто хотел успеть до того, как способность говорить его оставит:

— Мой десятый год — это год злости. Я злился просто до рвоты. Представляете себе такую злость? Меня реально рвало от неё, приступами. Я сначала психовал и всё ломал, разносил мебель, двери, стены, орал и разрушал, пока не падал от усталости, сил уже не было, а злость была, а когда нет сил её выплеснуть, она превращается в боль, такую, как… как будто стальная проволока по всему телу, обмотана и сжимается. И в голове. И потом от этой боли начинается рвота, потом я теряю сознание и просыпаюсь в постели, слуги всё убрали, мебель поменяли, отец всё оплатил, но не пришёл, потому что он не может ко мне каждый день мотаться, он король, это сложная работа. Меня накачивают зельями, и я ещё пару дней хожу как снулая рыба, потом зелья отходят, и я опять впадаю в ярость, потому что мне суп пересолили, или небо слишком синее, или птица плохо поёт.

Он замолчал, часто дыша, как будто на гору взбирался за этими словами. Вера посидела тихо и спросила:

— Что за проблемы у вас с птицами?

— Не надо об этом, Вера, пожалуйста. Вы мне почитать хотели? Я и так болтлив без меры, Док дал мне какой-то чаёк успокаивающий, но что-то он нифига не успокаивает, зато язык развязывает. Читайте, ради всех богов, сказка значит сказка, пускай. Я буду представлять, что мне девять лет. Георг ещё не родился, мать меня ещё любит, Йори не существует. Красота какая. А вас кем представлять?

— А кто вам читал?

— Никто мне не читал, меня запирали в комнате, и я лежал смотрел на догорающую свечу, и слушал, как под полом бегают мыши, а за дверью стражники в кости играют и дамам кости моют. Они думали, что я не понимаю по-карнски. Из-за них мой карнский начался с самого дна, я не знал, как вежливо поздороваться, зато мог в красках описать продажную женщину и её навыки.

— Супер. Насыщенное детство.

— Мы читать будем?

— Как только вы представите себя девятилетним и счастливым.

— Я пытаюсь.

— Вам помочь? Лежите вы, значит, в своей кровати…

— Нет, я буду лежать в этой кровати. Тогда я спал на полу, ничего приятного.

— Хорошо, в ваши девять лет прилетел волшебник в голубом вертолёте и подарил северскую кровать. Счастливы?

— О, да, — он тихо рассмеялся, глубоко вдохнул, как будто спеша ощутить спиной кровать, — продолжайте. Что он мне ещё подарил?

— Он выгнал стражников от двери, и заменил их бдительными и молчаливыми собаками. Они не играют в кости, и не топают, только дышат, язык высунув.

— Отлично. Дальше.

— Вы укладываетесь спать, и вам читают книжку.

— Кто?

— Воображаемый друг.

— У меня не было воображаемого друга. Я знаю, что они бывают, но мне не попадались.

— Они не должны попадаться, их надо самому выдумывать.

— Серьёзно?

— Абсолютно. Представьте, что вы меня придумали.

Он усмехнулся, этот смешок прокатился по Вериной коже волной дразнящих мурашек. Министр сказал загадочно-неприличным тоном:

— Если бы я вас придумал, я бы с вами не книжки читал.

— В девять лет?

— Вы недооцениваете девятилетнего меня.

— Тогда пусть я буду кот.

— Говорящий?

— Учёный. Вы ложитесь спать, и к вам приходит кот, и читает вам книжку. Так пойдёт?

— Нормально. Читай, кот. — Он рассмеялся, вздохнул. — Ох и маразм… Вот это приложил меня Анвар, надо было ему ещё что-нибудь сломать, мало я ему всыпал. Так, сосредоточьтесь, кот, читает сказку девятилетнему мне, вперёд.

Вера вдохнула поглубже и начала:

— Прошу детей простить меня за то, что я посвятил эту книжку взрослому. Скажу в оправдание: этот взрослый — мой самый лучший друг. И еще: он понимает все на свете, даже детские книжки. И, наконец, он живет во Франции, а там сейчас голодно и холодно. И он очень нуждается в утешении. Если же все это меня не оправдывает, я посвящу эту книжку тому мальчику, каким был когда-то мой взрослый друг. Ведь все взрослые сначала были детьми, только мало кто из них об этом помнит. Итак, я исправляю посвящение: Леону Верту, когда он был маленьким. Когда мне было шесть лет, в книге под названием «Правдивые истории», где рассказывалось про девственные леса, я увидел однажды удивительную картинку. На картинке огромная змея — удав — глотала хищного зверя. Вот как это было нарисовано. — Вера изменила голос обратно на свой и шепнула: — У меня в телефоне нет картинок, фантазируйте. Там змея кушает.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я догадался, — фыркнул министр, — хорошая детская книжка, начинается с картины убийства.

— Слушайте молча.

Министр вздохнул и промолчал, она вернулась к книге.

Он уснул на этапе рисования барашка, но она продолжила читать, потому что это был тот случай, когда остановиться сложнее, чем продолжать. Она не открывала эту книгу много лет, но в библиотеке хранила, в папке "Будет жить здесь вечно", там было не особенно много книг, они почти не занимали места, и тихо переезжали с телефона на телефон, мобильники устаревали, а книги — нет.

Министр излучал зыбкую безмятежность, балансирующую на паутинке над пропастью, но балансирующую достаточно долго и уверенно, настолько, что было не о чем переживать. Её начало клонить в сон, и она решила закругляться, позволив себе обрезать книгу на хэппи-энде, чтобы лечь спать с лёгким сердцем:

— …Так Маленький принц приручил Лисёнка. И жили они долго и счастливо, вместе слушали шелест колосьев на ветру, читали друг другу сказки, любовались закатами, и не было в мире двух более счастливых друзей, — она читала всё тише и тише, потом беззвучно шепнула одними губами: — Спокойной ночи, солнце моё.

И услышала самодовольный до безграничия голос министра Шена:

— Спокойной.

Она поражённо зажмурилась и попыталась хлопнуть себя по лбу одновременно сильно и беззвучно, хотелось убить себя, откусить себе язык, изобрести машину времени и всё исправить, или хотя бы выйти из комнаты — это всё было равно невозможно, поэтому она просто открыла фэнтези и продолжила читать.

Книга казалась бессмысленной, грубой, корявой и избыточной, просто на контрасте, героиня бесила своей тупостью и эгоцентризмом, герой раздражал необоснованной сюжетом брутальностью и замашками рабовладельца, которые совершенно никого не удивляли, а второстепенные герои вообще напоминали цирк, все, кроме одного.

«Ты теперь мой герой, красавчик. Буду болеть за тебя.»

Она прочитала ещё три страницы, постепенно вернувшись с неба на землю и притерпевшись к современной литературной моде, и в конце четвёртой страницы её героя убили.

Она открыла меню читалки и выбрала опцию "удалить файл", задержала палец над экраном.

«Если я это сделаю, я никогда не узнаю, чем закончилась книга. Вообще без шансов, в этом мире нет интернета, а в телефоне нет корзины, здесь всё удаляется безвозвратно.

Не пори горячку, Вера, второго шанса не будет.»

Она медленно выдохнула и нажала отмену, выключила экран и легла на спину, глядя в темноту. Глаза привыкали, на потолке постепенно проступила люстра, лепнина и полоса лунного света, всё выглядело странным — она лежала вверх ногами, сунув ступни под подушку.

«Стоит изменить точку зрения совсем немного, как мир изменится очень ощутимо.

Что вы со мной сделали, девятилетний маленький принц? Я когда-нибудь смогу стать достаточно взрослой, чтобы оставить вас в прошлом? Взрослые — очень странные люди, но, наверное, им легче живётся. Надеюсь. Надо будет когда-нибудь обязательно узнать точно.»

Она закрыла глаза, внутри всходило солнце, заливающее сухим теплом бескрайние поля звонкой пшеницы. Ей ничего не снилось, и это было прекрасно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})* * *

7.41.1 Голый торс и завтрак в большой компании

Она просыпалась медленно и туманно, балансируя между сном и явью, глядя в жемчужные стёкла, за которыми клубилось ничто, ничего не говоря о времени или погоде. Проснувшись в очередной раз, она долго на что-то смотрела, пока внезапно не осознала, что это — мужская нога, и она почему-то на её кровати. Придя в себя, Вера изучила обстановку, немного почитала, заскучала и продолжила созерцать ногу уже осмысленно, через время придя к выводу, что нога на диво хороша, и её очертания достойны музея, этот вывод привёл её в благодушное настроение, и позволил опять уснуть.