Из России за смертью - Михаил Рогожин

— Зачем? Панов в миссии...

— Выполняй, что приказывают.

— Есть! — ответил водитель и доехал по новому маршруту.

Генерал Двинский, в отличие от Саблина, Панова и других генералов, жил не на роскошной вилле, а в четырехэтажном доме, расположенном в том же районе. На скамейке, возле опрятного, увитого зеленью подъезда, сидел человек в штатском. Найденов удивился, узнав в нем младшего офицера из миссии. Но вокруг генералитета всегда полно бездельников. Однако офицер стремительно встал и вежливо поинтересовался:

— Товарищ майор, вы к кому направляетесь?

— А в чем дело? — не понял Найденов.

— Вход в этот блок разрешен только по приказу генерала Панова.

— Как раз он меня и послал к генералу Двинскому сообщить результаты операции.

— Вы были там? — удивился офицер.

— Только что прилетел из Менонге.

— А где Рубцов?

— Рубцов?.. — майор замялся, — Задержался.

Найденов хотел закончить разговор, но офицер преградил ему дорогу:

— К генералу Двинскому нужно письменное разрешение.

— Я же русским языком говорю. Прямо в аэропорту Емельянов мне передал приказ Панова. Посмотри на машину, узнаешь чья?

Офицер несколько растерялся. «Газик» действительно принадлежал Емельянову. Но приказ есть приказ. «Хорошо, побудьте здесь. Позвоню дежурному в миссию». Офицер скрылся в подъезде. Найденов немного подождал и пошел вслед за ним. На лестничной клетке располагалось всего две квартиры. Дверь в одну была приоткрыта. Оттуда слышался резкий голос офицера, докладывавшего о появлении майора. Найденов крадучись прошел мимо и поднялся на третий этаж. У генеральских дверей охраны не было. По ангольской привычке Найденов постучал в дверь и, испугавшись шума, вспомнил, что в этих домах электричество не выключают, поэтому можно пользоваться звонком. Дверь открыл Двинский. Он был в легком спортивном костюме. Не представившись, майор ввалился в прихожую и захлопнул за собой дверь. Двинский никак не отреагировал. Он несколько наклонил голову и вопросительно разглядывал Найденова.

— Извините, товарищ генерал, но к вам не пускают.

— Да, я болею под домашним арестом, — подтвердил Двинский.

В коридоре за дверью послышались шаги. Зазвенел звонок. Двинский громко спросил:

— Что вам угодно?

В ответ запыхавшимся голосом:

— Товарищ генерал, вам запрещены контакты. Товарищ майор должен немедленно покинуть квартиру.

Двинский вопросительно взглянул на Найденова.

Тот отрицательно помотал головой.

— Кто вы по званию, товарищ офицер? — спросил Двинский.

— Капитан Рюмин, товарищ генерал.

— Ну вот что, Рюмин, идите-ка вы отсюда, — генерал запнулся и произнес:

— ... к черту. И больше не беспокойте меня.

— Но товарищ генерал... — взмолился офицер.

— Вы приказ расслышали?

— Так точно!

— Выполняйте.

За дверью в полной тишине послышались удаляющиеся шаги. Двинский жестом пригласил Найденова в комнату. Книжные стеллажи составляли все ее убранство. На них до потолка стояло много книг, фотографий генерала и его боевых товарищей, искусственные цветы. Опять же жестом генерал предложил располагаться в креслах. Не спеша раскурил сигарету, спросил:

— Чем обязан?

— Майор Найденов, старший преподаватель военного училища в Уамбо.

Час назад вернулся из Менонге, где принимал участие в захвате Старой крепости.

— Захватили? — строго спросил генерал.

— Уже сдали. Неожиданные людские потери...

Генерал хищной жилистой птицей навис над журнальным столиком, приблизившись к Найденову.

— В таком случае рассказывайте со всеми подробностями. Медленно и точно.

Майор начал рассказ. Двинский не перебивал. Он взял блокнот и периодически делал в нем какие-то заметки. Когда майор закончил, спросил:

— Почему пришли ко мне?

— Прощаясь со мной, Рубцов приказал: «Передай генералу Двинскому, что он прав. Не хрена нам тут делать».

Двинский помолчал, сцепил пальцы рук и уткнулся в них носом.

— Жаль. Я Рубцова по Афганистану помню. Боевой офицер. Этот не привык сдаваться... Как можно такие кадры гробить. Идиоты.

Найденов снова почувствовал себя паршиво, как в самолете, когда на его плече рыдала Женька.

— Что намерены делать далее?

— Это зависит не от меня. Внизу стоит «газик», который должен доставить меня к Панову. Думаю, после визита к вам мне прямая дорога в Москву.

— А там? — поинтересовался генерал.

— Там всю правду доложу товарищу Советову.

— Ах, вы же его зять, — нахмурился и не слишком искренне вспомнил генерал. И снова надолго замолчал, что-то решая для себя. Потом продолжил:

— Ладно, майор, поговорим как мужчины. Из твоего рассказа я понял — ты прозрел.

Правильно, что не боишься говорить правду. Но Советову эта правда не нужна.

Поверь, они с Пановым придумают и доложат другую. У меня есть факты их давней совместной деятельности. Они не для твоих ушей. Прослеживаются очень запутанные связи. Советов не тот человек. Он постарается заткнуть тебе рот или избавиться от тебя. Если, конечно, сам не , скурвишься.

— Уже не скурвлюсь, — спокойно ответил, майор Генерал просматривал свои заметки.

— Да... нечего тебе здесь больше делать... Бог даст, в Москве свидимся. Я дам несколько телефонов, позвонишь по ним. Представишься от меня.

Пригласят и выслушают. Расскажешь, как мне, все. Учти, майор, это задание обязан выполнить.

— Не сомневайтесь, товарищ генерал. Я готов.

— Панову и Советову ни гуту.

— За кого вы меня принимаете?

— За офицера, испытанного боем. Такой офицер дорого стоит. У него в голове многое меняется.

Генерал вырвал листок из блокнота, где делал заметки, и протянул его майору:

— Надеюсь, обыскивать тебя не будут. Но лучше выучи наизусть. Иди, майор, и выполни свой долг.

Найденов взял листок, встал, пробежал глазами мелкие цифры и напоследок спросил:

— А как ваше самочувствие, товарищ генерал?

— Практически здоров... И это им еще докажу. Иди...

РУБЦОВ

Сумерки затаились где-то рядом, у стен Старой крепости. Рубцов сидел, привалившись спиной к нагретой солнцем стене. Его пятнистые грубые штаны лопнули на коленях. В дырке левой штанины виднелась запекшаяся кровью большая ссадина. Рубцов курил и щурился на покидающего крепость союзника — солнце. Весь день Рубцов и Сантуш не прекращали вести стрельбу. Вертолетные атаки прекратились, и можно было сосредоточиться на отражении действий противника со стороны шоссе. Сантуш большую часть времени проводил возле орудий. Стрелял без должной точности, но зато перезаряжал быстро. Рубцов, бегая от бойницы к бойнице, пулеметными очередями хирургически отрезал любые возникавшие отростки атаки.

Оба не только не ели, но даже не сделали ни глотка воды. Время для них не существовало. Оно разбилось, рассыпалось на мгновения, которые прихотливо складывались в бесконечно менявшуюся мозаику боя. Иногда Рубцов сам забывал, что они воюют вдвоем. Он громко отдавал команды и тут же бежал их исполнять. Бросал через плечо: «Ударь-ка слева», и через минуту слева начинал работать миномет. Подразделения УНИТА были ошарашены мощью и интенсивностью огня. Даже кубинцы никогда не воевали с такой яростью. Между солдатами пошел гулять слух, что крепость обороняет русский отряд спецназа, переброшенный туда на вертолете. Одного русского уже несколько человек видели в бинокли. Никто из солдат и офицеров с русскими раньше не сталкивался, но были наслышаны об их неутомимой жестокости, злобности и звериной хитрости. Поэтому становились все более осторожными. Никакие грубые окрики командиров не могли оторвать солдат от земли.

Рубцов прикурил сигарету от сигареты. Блаженные минуты расслабления. Может быть, последние. Даже наверное. Ночную атаку вряд ли удастся сдержать. Рубцов всем телом впитывал в себя лучи прощавшегося с ним красноватого диска вечного светила. Незаметно Для себя Рубцов полушептал-полухрипел по своему обыкновению Высоцкого: «Еще несмышленый, зеленый, но чуткий подсолнух уже повернулся верхушкой своей на восток». Вдруг замолчал, вслушиваясь в себя, и закончил: «Восхода не видел, но понял: вот-вот, и взойдет».

И снова в памяти возник двор. Мужики. Портвейн. Как же давно он не пил портвейна. Сладкого. Узбекского. Трехрублевого. Рубцову хотелось о чем-то подумать, но не думалось. Странно. Тем более о чем-то конкретном. Когда теряешь все, нелепо думать о каждой отдельной потере. Рубцов провел языком по сухим губам и вспомнил о пиве, оставшемся в спальне. Сил идти туда не было. Хорошо, что он помирился с Нинкой. Рубцов улыбнулся своему недавнему желанию ее убить.

Пусть теперь дает кому ни попадя. Он свое дело сделал.

Последние лучи солнца котятами ласкались на его груди. Рубцов любил кошек. Совершенно бессмысленное животное. Зачем живут? Неизвестно. Но успокаивает. Ты мордуешься, мордуешься, а они живут.