Измена. Найти свое счастье (СИ) - Аля Драгам

трикотаж наверх, освобождая идеальное тело.

Лиза вздрагивает. Даёт себя раздеть и уложить спиной на плед.

Крошечные белые трусики с изображением котёнка и мои черные боксёры — всё, что разделяет нас.

Трогаю. Глажу. Целую.

Руки напряжены до боли, потому что передо мной самый хрупкий цветок. Я боюсь её сломать.

Целую. Глажу. Трогаю.

Дыхание сбито, и вырывается шипением сквозь зубы. Лиза проглатывает стоны, кусая губы. Я тоже кусаю, чтобы сразу зализать.

Мне хочется облизать её полностью, однако это точно её испугает.

Позволяю своей руке скользнуть между Лизиных бёдер, разведя их в стороны.

— Идём дальше?

— Да…

Она выдыхает своё согласие и одновременно касается меня, притягивая к себе.

Отодвигаю в сторону тонкую ткань и касаюсь влажной плоти.

Раскрываю, размазывая влагу между складок. Очерчиваю вход, проникая на одну фалангу.

— Уверена, Лиза?

Она бормочет что-то непонятное, требуя, кажется, немедленно вернуть ей мои губы.

Тихо смеюсь, возвращаясь в горизонтальное положение.

Углубляю поцелуй и одновременно углубляюсь в её тело. Горячо и тесно. Мне кажется, больно будет обоим, потому что я для неё большой. А она узенькая и маленькая.

Но…

Бл#дь…

Выпускаю текущий смазкой член из трусов и перехватываю у основания, сдерживая собственное возбуждение. Я не уверен до конца. Не уверен.

— Лёв, — то ли зовёт, то ли просит Лиза.

Её тело готово. Готова ли она?

Рискую провести головкой по мокрой промежности, надавливая сильнее на клитор. Тонкий вскрик и шире раскинутые бёдра снимают мои сомнения.

Мы оба готовы.

Под звёздным небом и шумящим на фоне морем, в собственной вселенной, я делаю своей ту, без которой даже дышать не получается.

— Продолжать?

— Да.

— Будет неприятно, — втягиваю в рот сосок, отвлекая.

Протолкнув головку и дав привыкнуть, подаюсь вперёд, уничтожаю последнюю преграду. Подцепив зубами, убираю повязку, чтобы видеть Лизины глаза.

Они светятся. Отражают луну и… меня…

Двигаюсь, не отпуская взгляда. Связываю нас не только телами, но и душами, сплетая из лунного света самую прочную нить.

Под собственный хриплый стон кончаю, изливаясь на живот и бёдра Лизы.

Она улыбается. Смотрит на меня, не моргая. Раскрывает губы, проводя по ним языком.

В нас горит общий огонь. И он накрывает с головой, когда она, приподнявшись, шепчет:

— Лёв… Я люблю тебя… Я так тебя люблю…

Эпилог

POV Лиза Ларина.

— Счастливая ты, Ларина, — бросает на меня смеющийся взгляд акушерка, подрываясь с места и помогая повернуться на бок, чтобы встать на ноги.

Я похожа на слона. Очень неустойчивого и очень непропорционального слона, у которого есть живот… и, пожалуй, всё. Это самая выдающаяся часть моего тела сейчас, кажется, стала ещё больше.

— В чём? — пыхчу, хватаясь за бок и старательно дыша так, как учили.

Раз, два — вдох. Раз, два — выдох.

Ни фига не помогает, если честно.

Все практики, которые мы с мужем освоили в совершенстве в центре подготовки молодых родителей по факту оказались пшиком.

Интересно, забавно, но непродуктивно.

— Не так. Смотри, — пожилая Нина Борисовна, своим задором заразившая половину отделения, делает вид, что надувает воздушный шарик.

— Куда мне больше? — смеюсь и тут же громко охаю, согнув колени и хватаясь за стойку для капельниц, потому что боль адская.

Невыносимая!

И это я ещё преуменьшаю.

— Так с чем повезло, Нина Борисовна-а-а?

Я, не сдерживаясь, кричу.

— Ляг, Лиза. Лучше приляг.

— Да не могу я! — психую, хотя акушерка, конечно, ни в чём не виновата.

Мне действительно лучше лечь, но я не могу. Когда хожу, проще держать себя в руках несмотря на то, что у меня уже десять часов идут схватки с интервалом в пять минут.

Схватки идут, а раскрытия нет!

И мой муж… Мой Лёва… Его тоже нет!

Вообще ничто не предвещало, как говорится. До родов оставалось еще около двух недель, мы спокойно заканчивали обставлять детскую, покупали вещи малышу на первое время и с удовольствием проводили вечера вдвоём.

Пока позавчера не раздался звонок. Ничего не обычного, если не считать напрягшихся рук мужа.

Пробормотав что-то невнятное, он практически выбежал на лоджию, где очень долго разговаривал. Вернулся взвинченный и слегка побледневший.

И, естественно, не хотел мне ничего говорить. С его стороны это естественно, а с моей…

Ненавижу тайны! В моей жизни их было столько, что хватит ещё на несколько поколений вперёд. И Лев сознался.

Ему звонили из колонии, где моя мать — Суворова Елена Радоевна — отбывает наказание. Её осудили по нескольким статьям за связь с организованной группировкой, занимающейся покупкой и продажей людей. Живых людей… И это всё мне довелось узнать лично, когда та, что родила меня, привезла в логово чудовищ, творящих самые ужасные вещи.

Я не вспоминаю про эти дни, как не вспоминаю и про Елену. Уже несколько лет мамой я зову ту, которая заменила мне биологических родителей. Я обожаю свою свекровь, и она платит мне тем же.

А та… Елена… Она скончалась от сердечного приступа. Возможно, не выдержала мук совести. А, возможно, вынашивала планы мести. Я не знаю. Последний раз мы виделись в зале суда, и она кричала мне, что выйдет и доберется до меня.

Я пыталась держаться, а после рыдала до икоты. Лёва тогда очень сильно испугался и увёз меня в Италию. Я тогда пропустила год учёбы, а позже перевелась на другой факультет и защитила диплом бакалавра на отлично. А потом…

Потом сделанный тест показал две полоски, и наша жизнь в очередной раз круто изменила своё направление.

— Так вот, — Нина Борисовна всё-таки заталкивает меня обратно на кровать-кушетку и начинает аккуратно массировать поясницу, пытаясь облегчить моё состояние. — Муж у тебя чудесный. Не каждый так печётся о мамочке и будущем наследнике. Признаться, слышать слышала, но за всю свою практику впервые увидела настоящую заботу. Ты себе хоть можешь представить, сколько пар я повидала?

— Сотни? — пищу, переживая очередную схватку.

— И даже не тысячи. Тридцать пять лет практики, Лиза. Тридцать пять. Больше, чем жизнь.

Я округляю глаза и уже собираюсь сказать комплимент, но дверь в палату открывается без стука, и на пороге возникает высокая фигура моего мужа.

Мужа, который вылетел в город, где скончалась его тёща и пропавший со всех радаров…

Он бледный, даже белый.

Его лоб покрыт бисеринками пота, а губы сжаты в тонкую полоску.

— Лёва, — бросаюсь к нему, забыв о том, что десять минут назад мне было не подняться самостоятельно. — Лёвка!

Я смеюсь и плачу, обнимаю его щёк ладонями и целую везде, куда только могу дотянуться губами.

— Ну всё, ожила наша