Гридень 5. Огнем и Словом - Денис Старый

мне выбрать даму-королеву турнира. Получалось, что поединок с василевсом был вне турнира, который, по сути, я выиграл. Ну и василевс, когда отойдет от празднования победы поймет, что немало кто из присутствующих определил абсолютным победителем меня, предполагая, что я специально проиграл василевсу.

Наверное, было бы весело, если бы императрица Евдокия, выглядящая величественно и своим поистине императорским поведением удивляющая подданных, получила сразу два признания: от меня и от своего мужа, Мануила Комнина. Подставлять ту, с которой мне было хорошо, я не хотел, поэтому отдал «свое сердце» той, с кем мне было менее хорошо, но, в целом, неплохо. Своей дамой сердца я выбрал Алианору Аквитанскую.

Эта стерва того и ждала, причем, как я понял, не только от меня хотела признания, но и от императора Византии. Ну, да пусть живет теперь с этим, а я — ни-ни, больше не хотел стращать судьбу. Рыжая прислала свою служанку, вновь одну из ряженых амазонок. Королева хотела видеть меня в своей постели, а я… Короче, служанка ушла от меня без ответа, но с туманной улыбкой. Наверняка, Алианора распознает причины глупых улыбок своей служанки, а мне плевать… После боя отчего-то сильно хочется какую-нибудь нимфу осчастливить.

— Я, Федор Палеолог, племянник Михаила Палеолога. Знаешь ли дядю моего? — не успев поздороваться, не удосужившись даже переместиться на мой флагман, кричал из лодки мужик в богатых одеяниях.

Это прибыли переговорщики. Уже то, что они прибыли, а не я отправился разговаривать на их территорию, говорило о том, кому больше нужно мирное решение проблемы.

А что касается Михаила Палеолога, то я, конечно же был с ним знаком, несмотря на то, что по военным делам больше держал связь через Арсака, командующего катафрактариями. Никакого негатива не могу вспомнить о Михаиле Палеологе, ничего величественного, даже памятного, о чем можно было бы говорить и что бы привлекало бы внимание, также не было.

Все это говорит о Михаиле, как о посредственном человеке и служащим. Военный не может быть «не рыба, не мясо», особенно в этом времени, когда военачальник впереди своих воинов. Военачальник — это яркая личность, иначе у меня не укладывается в голове, зачем он нужен, как вести людей в бой, если ты серая мышь? То, что должность командующего всеми войсками все еще остается у Палеологов, говорит за то, что они имеют серьезный политический вес.

— Твоего дядю я знаю, — отвечал я и обратился ко второму переговорщику на итальянском языке.

— Сеньор, кто я, вы знаете, кто вы? — выдал я немудренную фразу.

Смотрящий с презрением, словно он и был главным человеком на моем флагмане, головном корабле, не сразу ответил. Низкорослый, даже со скидкой на эпоху, в которой средний рост был метр шестьдесят, взирал на «меря» с низу вверх, как может смотреть муравей на большого шмеля. Вот она — добыча муравьиная, можно съесть и только некоторое недоразумение не позволяет это сделать. Шмель, то есть я, — живой, и может позволить себе не замечать такую мелочь, как муравей.

— Я Витале Конторини, мой род один из знатнейших в Венеции, — горделиво заявил венецианец на греческом языке.

— Садитесь, сеньоры! — сказал я так же на греческом, указывая на небольшой столик в центре большой палубы одного из венецианского гиганта, ставшего моим флагманом.

На столике лежало аккуратно нарезанное мясо, в будущем имевшее название «пршут», а пока просто «мясо», вино, финики, белый хлеб. Для морского путешествия, в котором и самые знатные аристократы лишают себя роскоши богато питаться, — вполне нормальное кушание.

Но не есть же я собираюсь. Так, дань вежливости. Я собираюсь вести переговоры, наверное, сложные. Нельзя было не заметить того, с какой чуть сдерживаемой злостью, венецианец рассматривал корабль, на котором сейчас находился.

— Мы знаем, какое вероломство произошло в Константинополе. Ты, юный командор Ордена смеешь принимать меня на корабле, хозяина которого я знал лично? — взбеленился Виталька.

— Достопочтенный Федор семьи Палеологов, — предельно учтиво, пока не обращая внимания на оскал венецианца, обратился я к подданному василевса. — Правильно ли я понимаю, что ты предаешь своего императора?

— Да как ты смеешь? — выкрикнул Федор, резко встал и выхватил свой меч, тоже самое сделал венецианец и еще пять воинов, сопровождающих их.

Я не дернулся, проявил максимальную сдержанность, мало того, так с внешне невозмутимым видом, еще и отпил вина. А вот моя команда… дюжина арбалетов в миг была направлена в сторону гостей, десяток Ефрема, заточенный на охрану, встал по бокам от меня.

— Опустите оружие! — обратился я к своим воинам. — Мои гости не такие глупцы, чтобы дать нам возможность убить их или взять в заложники. Они успокоятся и вложат клинки в ножны. Если же взять в плен, — это же так же может сработать? Я пообещаю освободить вас после бояили после того, как зайду в Борисфен, хотя мне более близко название реки Днепр.

— Но ты убийца! — выкрикнул дерзкий венецианский малыш.

В смелости ему не откажешь. Даже в невыгодной ситуации гнет свою линию. Но гибче нужно быть. Мне ли, русичу такие прописные истины дипломатии озвучивать для венецианца и византийца, представителей народа, о вероломстве которого легенды ходили и в будущем.

— И все же, присядьте! — с металлом в голосе, сказал я. — Еще одного предложения о благоразумии не будет. Сами понимаете, что мы разобьем вас, а вы без чести умрете.

— Но при этом и вы потеряете самое малое — три-четыре корабля. Да и у нас есть шансы на победу, — более спокойно, чем его венецианский приятель, говорил Палеолог.

— И византийский флот атакует нобилиссимаВизантии? — выкрикнул я.

Думал, что на переговорщиков озвучивание моего титула возымеет шокирующий эффект, но, нет, они выглядели чуть недоуменно и крутили по сторонам головами. Не сразу я понял, что они ищут того самого нобилиссима.

— Ах, да! Я не уточнил, а вы и не поняли. Перед отбытием из Константинополя, василевс Мануил Комнин даровал мне этот титул. Вот пергамент с дарованием мне права именоваться родственником императора, — я занес правую руку себе за плечо, и в ладонь сразу же вложили увесистую грамоту о даровании мне титула нобилиссима.

Я передал документ в руки Федора Палеолога. Если бы только в единичном варианте была грамота, то, конечно, ничего не давал бы марать пальцами, но у меня оставалась еще одна копия.

На самом деле, это весьма хитрый ход Мануила,