Мой очень фиктивный муж - Василиса Панина

ни разочарования. Я сделал то, что должен. И не так важно, чего хотелось на самом деле.

Из комнаты до меня донесся тихий, еле слышный всхлип. С трудом подавил желание вернуться. Я почти видел перед собой хрупкую Кати, сжавшуюся в центре огромной кровати. И как же хотелось обнять ее, согреть, прижав к себе.

А может, ты просто трус, Чернышов? Может,ты слишком боишься выйти за пределы привычного мира или взглянуть на него под другим углом? Боишься хоть ненадолго стать таким, как Матвей? Вот уж кто никогда и ни в чем не сомневается. Если любит – то всей душой, если клянется в верности,то до гроба и никогда ни о чем не жалеет.

Мы не общались с ним тех пор, как он узнал, что я использую браслет-блокиратор и о том, что меня берут в специальный отдел.

Про свой артефакт я долгие годы никому и ничего не говорил, даже Матвею. Создал его, носил и молчал. А тут решил рассказать. Думал – Матвей порадуется, но вместо этого…

– Слава, ты идиот, - сказал он тогда. – Ты ухитрился уничтожить единственное средство сделать тебя живым. Я больше ничем не смогу тебе помочь.

А потом он просто встал и вышел. И только позже до меня дошло, что означали его слова на самом деле. Хотя мог бы догадаться и раньше – очень странно, когда единственный на земле маг, неподвластный Великому запрету, с самого детства дружит с мальчишкой, у которого вдруг ни с того, ни с сего пробудился редкий дар эмпатии. Без малейшей склонности к подобному. Какая эмпатия? После гибели отца я почти перестал испытывать сильные чувства. Закрылся. Защитил себя. Может, отчасти перегоpел. Матвея это злило. Мы ведь с детства дружим. С детского сада. Он хотел вернуть меня прежнего. Должно быть, слишком сильно хотел. А маги вне Запрета – опасные ребята. Их желания, даже самые безумные, часто сбываются. Матвей хотел поделиться со мной своей эмоциональностью. Вот и поделился… Я не был рад такому подарку и не почувствовал признательности к дарителю, когда понял, кому обязан своим «счастьем».

К слову, никто так до сих пор и не выяснил, почему Великий запрет дал осечку на Матвее. Пришлось принять как данность и радоваться, что он один такой на всю планету. Насколько нам известно…

Из комнаты опять донесся сдавленный всхлип. Кати изо всех сил старалась не шуметь, но у меня хороший слух.

Какой-то заговор – шеф и Матвей с одной девчонкой справиться не смогли. Или, что вернее, не захотели. Договорились же, что отправят ее подальше отсюда. Нет, отпустили, а теперь…

Я пытался успокоиться. Делал дыхательную гимнастику, но ничего не помогало.

В голове царил полный кавардак. Задавленные эмоции и чувства пытались устроить бунт против рассудка и логики. Бунтовщики проигрывали, но в процессе создавали много хаоса.

Мои метания сейчас напоминали попытку завести автомобиль с разряженным двигательным блоком. Вроде, небольшой запас магии ещё есть, даже работать начинает, а потом опять глохнет. Это было бы смешно, если бы происходило не со мной. Ненавижу ситуации, когда невозможно принять решение и в итоге вынужден буквально висеть в воздухе.

А что бы сделал Матвей? Глупый вопрос. С ним Катрин не плакала бы. Может, и свадьба была бы настоящей. И почему она выбрала меня? Надо их познакомить…

Тут же внутри заворочалась несвойственная мне ревность. Даже смешно. Пытаюсь держаться подальше от Кати и вместе с тем ревную ее, как дурак.

Достал телефон. Открыл фотографию. Ту самую. Когда Кати заснула на кровати среди розовых лėпестков. Усмехнулся.

«Да ты романтик, Славка. Не ожидал», - почему-то на сей раз мое внутреннее «я» выбрало голос Матвея.

Вырубил телефон. Закрыл глаза. Все. Довольно. О Мите и Катрин я подумаю позже. Если останусь жив. А тeперь спать.

***

В напряженной обстановке сон у меня очень чуткий. Волчий. И не всегда удается сразу понять, что именно разбудило в тот или иной раз. Достаточно еле заметного шороха, который отличается от обычных ночныx звуков. Именно так. Я не слышу тиканья часов, не слышу, как в своем вольере копается Плут. Слышу лишь то, чего быть не должно.

То был один из таких случаев. Открыл глаза. Прислушался. Тихо, вроде. Посмотрел на часы – прошло всего два с половиной часа. Внутренний будильник у меня работал так же точно, как артефактный, значит, что-то происходит.

Бесшумно встал. Тихо приоткрыл дверь в комнату. Выглянул.

Луна светила прямо в открытое окно. Ее cвет падал на пустую кровать. Ветер ленивo шевелил занавеску. На подоконнике сидел Плут и смотрел вдаль. Стоило мне пошевелиться, и он исчез. Должно быть, перепрыгнул на карниз и пошел заниматься массовыми грабежами.

– Кати! – позвал я, уже понимая – как здорово меня подставили шеф и Матвей, не уследив за Чумой. Впрочем, за ней пожалуй уследишь.

Выглянув из окна, выругался. Ну за что, за что мне все это?! И где теперь ее искать? Ведь непременно встрянет в какую-нибудь неприятность, не будь она Всадником Апокалипсиса. Или, может, ну его? Кто не спрятался, сам виноват? Чума вышла на охоту, и Армагеддон неминуем?

Потряс головой. Да, Чернышов, шутки у тебя дурацкие, но на той стороне церемониться не будут, а если с Чумой что-нибудь произойдет, ты никогда себе этого ңе простишь.

Быстро оделся, взял ключ от номера и перелез через подоконник. Посмотрел вниз. Второй этаж. Нет смысла идти через ресепшн и показывать, что ухожу.

Спрыгнул вниз, перекатился, гася удар. Вроде, не сильно нашумел.

Осталось понять, куда дальше.

В траве раздался шорох. Потом на мою ногу прыгнула юркая ласка. Цепляясь за одежду коготками, забралась на плечо.

– Ты со мной? – спросил я у Плута.

Тот что-то пропищал, наверное, в знак согласия.

Если учесть, что Катрин вернулась вопреки моему желанию и попыткам Ивана Αлексеевича ее удержать, то вариант «брошу все и улечу куда глаза глядят» исключается. Следовательно, остается две возможности. Первая – ушла гулять на берег. В этом случае вернется сама. Вторая нравилась мне намного меньше – Катрин могла затеять собственное расследование под покровом ночи. Чтобы доказать мне, какой она великолепный агент, и как я ошибаюсь на ее счет. И хоть бы раз что-нибудь хорошее получилось с такой сомнительной мотивацией.

Тем