Открыватели - Геннадий Сазонов

— А вас, миленькие, начальник-то сам помоет, — пообещал взрывник Колготка, прикрывая тяжелые веки. — Ох, он вас прополощет… Собольком засветитесь. Вишь, шалаш!

— Как? — вздрогнула Инна. — Зачем?!

— Для повышения производительности, — подмигнул Колготка, тот самый взрывник Колготка, который ювелирно, как сейфы, вскрывал взрывчаткой «гнезда» и «дупла» хрусталя и твердо, непоколебимо был уверен, что в нем самородно живет тонкий юмор. — Это он специально баню задумал, — доверительно сообщил девушкам взрывник, затачивая топор на шершавом песчанике. — Навек ты, Инка, эту баньку запомнишь, навек!

Инна боялась засыпать по ночам, боялась покушения. И все знали, что она боится и что засыпает лишь под утро, перед подъемом. Это было не очень-то смешно и почему-то раздражало. Никому в голову не приходило — да разве придет, когда ходишь в геологической сбруе с четырехпудовым рюкзаком, — никому не приходило отнимать у Инны то, что она берегла, и было немножечко жалко ее и смешно, когда она залезала в спальник в шароварах, завязывая себя шнурками под корень. И никак она не могла понять, что никто не рискнет на такое покушение в четырехместной палатке, куда мы набивались, как шпроты в банку.

— У тебя парень-то — геолог? — неожиданно спросил взрывник, покрывая пихтой шалаш.

— Нет. Он архитектор.

— Архи-тек-тор? — протянул взрывник. — Ага, дизайнтер… понятно. Это тебе, девонька, крепко не повезло… — сочувственно вздохнул Колготка.

— Почему же?! — насторожилась Инна.

— Он же тебе такую форму придаст, так тебя, милую, изукрасит, что ты на него походить станешь! — пригрозил взрывник, вгляделся в излучину, где начальство размахивало руками и никак не могло окончательно откорректировать место. — Вот я у Алексея Иваныча только третий год, а уже мордой на него смахиваю. Вглядись… Но пусть он у тебя дизайнтер, все одно начальник тебе спинку помоет… помоет он тебе.

— Вот место! — доносится голос Алексея Ивановича.

— Наконец-то, — вздохнул взрывник, ногтем попробовал лезвие топора, подвигал челюстью и по-отечески присоветовал: — Так что, Инка, готовси…

— Пусть попробует! — задрожала Инна.

— Ну и дура же ты, — рассердилась Клара. — Да он на тебя и не глядит.

А место-то какое отыскали! На просторной пойме в разогретом розовом песке тонут зеленые гладкие валуны, на самом мыске, где река круто повернула и подмыла берег. Вот оно, место, — под тремя кедрами, высветленное и теплое, как подмышка. Здесь река погружается в холодный вскипающий зеленовато-голубой омут — не видно дна. Вверх по реке — перекат, внизу — водопад.

— Ванна! — решили согласно. — Аквариум!

Бросили мужчины веточку в течение, разом взглянули на часы, еще швырнули щепочку, и так трижды, а потом сложили и поделили в уме, и вот эти измерения дали среднюю скорость двадцать метров в секунду — курьерский поезд, а это значит, через три секунды — раз… два… три! — ты будешь выброшен на водопад, будто ты летучая рыбинка. Из бани прямо ласточкой, а хочешь — солдатиком, хочешь — матрацем, как хочешь бросай себя в омут.

— Чтоб не выкинуло — ныряй с камнем! — посоветовал прораб.

— На шее, что ли? — пытают новички. — И какой возможен исход, если на шее?

— Решено — привязать капроновый шнур, — смеется прораб. — И можешь болтаться себе на кукане.

Всемером, приподнимая ломами, подтащили широкую, как кузов, диабазовую глыбу, рядом уложили обломок поменьше, что под силу пятерым, а сверху водрузили гранитную плиту и возвели арку-свод. Гроссмейстеры бань — прораб и главный геолог — въедливо подбирают материал для такой деликатнейшей вещи, как каменка — осматривают породу в лупу, определяют структуру, текстуру, плотность и примерный удельный вес. Сюда, в каменку, идут гладкие, как черепа, круглые валуны из мелкозернистых диабазов, массивных кварцитов и габбро. Не дай бог засунуть сюда сланец, жильный кварц или фельзит — стекловатую породу.

Пирамидой, ячеистым конусом воздвигается из глыб стержень всей бани, лоно ее, душа — каменка. Под аркой разводится костер из сухой, как кость, листвянки, она медленно разгорается, но дает много жару, а по бокам и сверху на пирамиду уже укладываются стволины, сухостоины, смолье кореньев — лиственница, кедр, немного елки для пыла. И все это поджигается враз — снизу, с боков, сверху.

Костер принимается тихонько, крадучи разгораться упругим и упорным мальчишечьим дыханием, начинает о чем-то пришептывать и припевать. Вот огонек вскинулся в еловой стволинке, стрекотнул угольком, зверовато перепрыгнул на бересту, и та, морщась, набухает, закручивается туго, а пламя уже зализывает щели, входы и выходы, приподнимается на метр… на два… на три. Чуть-чуть, какой-то миг оно будто стоит на одной ножке, раскачивается, боясь оторваться, повисает и… прыгает — ух ты! Взвивается пламя, вздрагивает пятнистым звериным хвостом, мелко и нервно бьет по горячему крупу, взмывается раскидистым деревом, и вот его уже не видно — хрустнуло, ухнуло, оторвалось и умчалось, протянулось к солнцу, раскачав воздух… Теперь пламя погудывает баском, покойно, по-доброму, довольно прикашливает; оно затопляет все щели, трещинки и дырки, и костер уже не огненный куст, не деревце — это уже жерло, разверстая, оскаленная пасть, а вокруг пасти жесткие гривы, развевающие дымные космы, жадные, ненасытные языки. Пламя раскаляет себя, рождая в себе расщелину, в которую затягиваются все новые, едва поспевающие глыбы и лавины холодного воздуха. И те тают. К костру не подойти, в его ненасытную пасть швыряют Стволины, и он хватает их красно-рыжими лапами, накрывает собою, раздирает вдоль, обкусывает, причмокивает, хрустит, глотает целиком — и все это в реве, в подголосках, в треске дерева и камня. Камень лопается и облезает, как яичная скорлупа, шрапнелит осколками. Те, простреливая пламя, вычерчивая параболу, вспарывают воду. Пшик… шик… пшик…

Три, четыре часа прокаливается камень, темнеет, розовеет пятнами; становится малиновым, багровеет, желтеет вдруг и наконец белеет.

— Стоп! Хватит! Довольно! — кричит взмокший главбаня. — Гаси!

Кольями, жердями сбрасываются с каменки дымные, угарные головешки. Легонькими березками выметаются крупные угли, и перед тобой открывается потрескивающий, полыхающий камень. По нему, трассируя, проступая изнутри, пробегают черточками, звездами, лапчатыми пятнами, иглами синевато-прозрачные искры. Камень готов.

— Готов камень! — оповещает главбаня.

— Инна! — позвал начальник, та вздрогнула и отошла к кедру, вот-вот готова спрятаться за него. — Вон там смородина красная и малина…