Волчья Радуга - Елена Жаринова

— Венсид… — задумчиво протянул Ольвит. — Ты же бывал там и знаешь, какие это гиблые места. Один Волшебный лес чего стоит. Эти сказки о лесной Хозяйке… Думаю, и для Морэф эти края — враждебная территория. Не случайно после смерти старого герцогство Венсидского никто не претендует на его фамильный замок. Нет, мы туда соваться не станем. Но и Морэф не будет рисковать. Итак — три герцогства выступят против двух…

Фаргит похрустел длинными пальцами и продолжил, пристально глядя на собеседника:

— Находящихся под десницей темной королевы, крестницы Домгала Всемогущего.

Герцог Наурфелский, не моргнув глазом, ответил:

— Зато на нашей стороне выступит король — крестник самой Морэф. Не так ли, ваше величество?

Ольвит поднялся и отвесил Фаргиту церемонный поклон.

Над церковью Преображения спускалась ночь. Луна серебрила верхушки тополей. Земля еще не остыла после жаркого дня, и воздух был теплый, как парное молоко.

— Господи! Услышь молитву мою, и вопль мой да придет к Тебе. Не скрывай лица Твоего от меня, в день скорби моей приклони ко мне ухо твое; в день, когда воззову к Тебе, скоро услышь меня. Ибо исчезли, как дым, дни мои…

Отец Георгий творил молитву перед иконой Николая Чудотворца. Именно доброе чудо было необходимо троим отважным мужчинам, отправившимся за Грань спасать женщину и весь мир. Ничем, кроме жаркой молитвы, отец Георгий не мог им помочь, но молился он истово, как никогда в жизни.

Сын и внук священника, отец Георгий Успенский последний раз задумывался о смысле своего служения в юности — когда вслед за старшим братом выбрал эту стезю. Его с детства воспитывали в православных традициях, и вера была для него скорее одной из необходимых сторон жизни, чем горячим откровением. Он добросовестно проводил поминальные и заздравные службы, крестил и отпевал, принимал исповеди от своей паствы — ведь это была его работа. Даже узнав от умирающего предшественника страшную тайну двух миров, отец Георгий не перестал ощущать себя рядовым сельским священником, рожденным не для подвига, а для долгой, разумной, праведной жизни.

Но сегодня ночью его сердце отчаянно стучало, напоминая о запущенной стенокардии. Он точно знал, он чувствовал: этой ночью они придут. Этой ночью ему предстоит настоящее служение во имя добра.

И все-таки он вздрогнул, услышав, как кто-то скребется у стены храма. За окнами раздавались тихие всхлипы, вздохи… Потом чье-то тяжелое тело с разбегу ударилось, навалилось на дверь. Ну вот, началось…

Отец Георгий оглядел церковь. Свечи тихо горели перед строгими ликами святых, глядевших на священника то ли с укоризной, то ли с надеждой. Он заранее решил, что спускаться в погреб не станет. Демоны его все равно выследят, а показывать им святое убежище с чудотворной иконой совершенно незачем. Кто знает, может, через триста лет оно снова сослужит хорошую службу.

— Открывай, священник, — раздался шипящий голос.

Отец Георгий возвысил голос в молитве. Дверь задрожала. Это была хорошая, добротная дверь, но долго выдержать она не могла. Прежняя, восемнадцатого пока, была куда надежнее.

«Они пришли меня убить, — думал отец Георгий. — Господи, отпусти мне грехи мои, вольные и невольные…» В золотом свете свечей вдруг появились образы далекого прошлого. Детство в многолюдной, дружной семье. Школьная юность и столкновения со сверстниками — пионерами и комсомольцами. Учеба в семинарии… Встреча со Стасенькой — студенткой техникума, королевой двора одного из рабочих районов Твери. Вот уж не думал семинарист Георгий, что веселая барышня, не вылезавшая с танцплощадок, согласится на нелегкую жизнь попадьи, в далекой деревне… А он до сих пор не удосужился устроить в доме водопровод, хотя живут они здесь почти пятнадцать лет. Впервые отец Георгий порадовался, что Бог не дал им с Анастасией детей: ему гораздо тяжелее было бы исполнить долг Хранителя…

Дверь трещала под ударами острых, мощных когтей. Твари снаружи скулили и хныкали, а иногда гнусаво ругались. У отца Георгия мелькнула мысль: а не попробовать ли вылезти в окно? Может, еще не поздно? Они уверены, что он здесь, они не услышат… Потихонечку, огородами, нет, конечно, не домой, но поближе к людям… И тут же свечи потускнели, святые словно поджали губы… Неужели это мысли о родной, теплой Стасеньке сделали его таким малодушным? Нельзя ему уходить. Эти твари все равно унюхают, разыщут. Они пришли за ним. Они его убьют и больше никого не тронут. Страшно? Стыдно, сказал себе отец Георгий. Стыдно христианину бояться мученической смерти. Он прошел между колонн к двери, не замечая, как за его спиной ярче вспыхивают свечи, а взгляды святых теплеют, становятся ласковыми. Он молча отпер дверь.

Коротко взвизгнув от неожиданности, два зверя, похожие на огромных росомах, перевалились через порог. В дверном проеме тут же показались еще три или четыре косматые, оскаленные морды. Желтые глаза с вертикальными зрачками плотоядно смотрели на священника.

Отец Георгий отступил на шаг, словно пропуская незваных гостей. И тогда свет, отраженный огромной хрустальной люстрой и позолоченным алтарем, устремился навстречу чудовищам. Одни твари мгновенно ослепли и, отчаянно вопя, вцепились когтистыми лапами в свои же ужасные морды. Другие завертелись волчком: сияние прожигало насквозь их толстые шкуры. Поджимая хвосты, бормоча неразборчивые угрозы, давя друг друга, демоны вывалились наружу, а потом, жалобно воя, исчезли во тьме.

Отец Георгий неподвижно стоял на пороге, потрясенный увиденным чудом. В первый раз сила Божья явилась ему не на словах, а на деле. Он хотел прочесть благодарственную молитву, но что-то происходило с ногами, какая-то ужасная слабость заставила его ухватиться за косяк. Лики святых поплыли перед ним; они двигались, отринув канонические позы, они протягивали руки, благословляя его… Грудь давило и одновременно распирало изнутри. Успев подумать, что нехорошо оставлять на ночь церковь незапертой, отец Георгий мягко сполз на пол. И свечи отразились в его застывших глазах…

С неба светила холодная, равнодушная луна. Близилась роковая ночь, а Грань лишилась своего Хранителя.

Глава 16

ПРЕКРАСНАЯ ЛЮБОВЬ

Лицо человека трудно было различить под синяками и кровоподтеками. Но судя по осанке и остаткам одежды, это был рыцарь. Он стоял перед Фаргитом, стараясь сохранять достоинство, хотя было очевидно, что последнее мужество готово покинуть его.

Палач, рыжий верзила в кожаном переднике, скалясь в отвратительной щербатой улыбке, поигрывал громадными раскаленными щипцами. Как ни старался пленник не смотреть на это пыточное орудие, глаза против воли скашивались в сторону палача.