Охота на тигра - Николай Далекий

— Мы поможем им заслужить доверие. Для отвода глаз посадим кого-либо в карцер.

— Это хороший прием, — кивнул головой Нестеренко. — Но я предпочту другое — не десять-двадцать примитивных доносчиков, а человека два-три образованных, пользующихся у пленных авторитетом и доверием, и уже как-либо связанных с тайными группами. Карцер и пайка помогут мне сломить и таких патриотов.

— Пайки будут выделены, — кивнул головой Витцель. И, видя, что Нестеренко не собирается уходить, удивленно спросил: — У вас есть что-то еще?

— Да, унтерштурмфюрер, — торопливо и несколько смущенно заговорил Нестеренко. — Я надеюсь... я хотел бы быть уверенным, что моя преданность будет оценена вами, и в случае выполнения возложенной на меня задачи я смогу рассчитывать на место старшего переводчика.

Витцель усмехнулся: вот чего добивается Нестеренко, везде свои интриги, тонкие ходы.

— Поживем — увидим, господин Нестеренко. А пока делайте свое дело.

Нестеренко готов был покинуть кабинет коменданта, но у самого порога остановился.

— Осмелюсь высказать еще одну мысль. Не следует ли использовать Бетси? Возможно, она смогла бы взять след...

У Витцеля это предложение не вызвало энтузиазма. Версия о самоубийстве Баглая казалась ему более вероятной и устраивала его во всех отношениях.

— Вы по-прежнему считаете, что кто-то помог Баглаю отправиться на тот свет?

— Убежден, — после короткого колебания решительно заявил Нестеренко.

— А что вы скажете, если Бетси, взяв след, приведет к вам? Ведь вы ходили по комнате, открывали окно?

Нестеренко, не проявляя какого-либо замешательства, кивал головой в знак согласия.

— К сожалению, по комнате ходили многие, — раздумчиво сказал он. — И если не ошибаюсь, первым, кто прикасался к дверям и окну, был помощник Баглая — этот самый Баранов? Затем... А вторым... да, вторым были вы, унтерштурмфюрер.

Витцель молча смотрел на переводчика. Странные глаза у этого украинца, какой-то туман гуляет в них, как будто Нестеренко все время пьян. А может, он тоже меняет неведомо как добытые коронки на самодельный шнапс?

Нестеренко перевел взгляд на начищенные до глянца сапоги коменданта, произнес с сожалением:

— Конечно, чепуха. Собаку нужно было использовать и самом начале. Сейчас это ничего не даст.

Новый староста четвертого барака тряхнул головой, вытянулся, щелкнул каблуками и вышел из кабинета.

Стоявший у крыльца эсэсман проводил его до ворот лагеря — из всего внутрилагерного начальства, навербованного из пленных, правом выходить из лагеря без конвоя пользовался только один человек — старший переводчик Цапля.

Чья очередь умирать?

Побудка. Барак ожил, наполнился тяжелыми вздохами, кашлем, стонами, короткими невнятными ругательствами. «Так, наверно, просыпаются грешники в аду. Нет, мы не грешники, мы праведники, грешники сторожат нас», — подумалось Юрию. Он вспомнил, что сегодня — понедельник и в 24.00 Петра должны выпустить из карцера, что вчера Язь через Ивашина повторил телеграмму: «Не паниковать! Продолжать подготовку», что вчера же новый староста барака господин Нестеренко через своего помощника Баранова громогласно, на весь барак, потребовал Чарли к себе в канцелярию и, когда Юрий явился, передал ему с глазу на глаз десяток галет и сказал с подлой, покровительственной улыбочкой: «Я вас не тороплю, не подгоняю, Юрий Николаевич. Я только напоминаю — уговор дороже денег. Напоминаю только... Так что получайте второй авансик и отдыхайте благодаря воскресному дню».

Все это вспомнилось, обрушилось на Юрия пестрой лавиной, но сейчас же унеслось в сторону, и он, заправляя постель, уже расставлял мысленно своих «оловянных солдатиков».

На проходе № 1 появляются: солдат-автоматчик, комендант с Бетси, фельдфебель и врач, второй солдат-автоматчик и староста — тут ничего не изменилось, фигурки расположены по-прежнему, только гориллоподобного Баглая заменил более изящный Нестеренко.

Годун — первое место слева, задача — оглушить поравнявшегося с ним первого солдата-автоматчика (упала фигурка Годуна, и вместо нее вырастает большой черный траурный вопросительный знак. Ладно... Увидим, как оно будет). Через три-четыре человека от Годуна стоят по обе стороны прохода друг против друга Коваль и Ивашин —задача этих двоих удушить Бетси. Третье место слева через одного человека от Коваля занимает фигура Ключевского, задача — тюкнуть булыжником по темени коменданта; почти рядом с Юрием находится Татаринов, он должен успокоить фельдфебеля, а напротив Татаринова сторожит врача Скворцов, такой же низенький, как и гитлеровский эскулап. Места тех, кто должен будет свалить второго солдата-автоматчика и старшину, оставались пустыми. И место Годуна... Юрий увидел картину, преследовавшую его третий день: открывается узкая, зарешеченная вверху дверь одной из одиночных камер карцера, где человек может поместиться только стоя, и на зацементированный пол вываливается скрюченное тело Петра, не выдержавшего пытки голодом. У Юрия перехватывает дыхание. Ужасно, лучше об этом не думать.

Торопливое посещение уборной, перекличка, пайка в руки и черпак желудевого кофе в котелок. И в 07.50 команда: «На выход, строиться!» У ворот стоят комендант, его заместитель и старший переводчик Цапля. Сегодня обошлось без «чепе», комендант смотрит на часы, солдаты открывают ворота, в 07.55 колонна первого барака покидает лагерь, за ней — вторая, третья, четвертая. Часовые закрывают ворота, комендант «орлиным» взглядом провожает колонны, смотрит на часы — ровно 08.00. Порядок.

Колонна движется, кряхтит, кашляет, гудит, словно телеграфный столб на ветру — сдержанно, скрыто. К Юрию доносятся, как тихие всплески, отдельные слова — колонна мыслит, обсуждает, строит предположения, комментирует: «Чья сегодня очередь умирать?» — «Подчищают «мусульман», доходяг». — «Морда не понравится — тоже». — «Ешь пирог с грибами...» — «Осторожно с новенькими, хлопцы сладенькие, липкие». — «Учи ученого...» — «Баглай... не ясно... Сам или оформили?» — «У коменданта спрашивай». — «Почил в бозе — и все...»

Утром, подкрепившись кружкой кофе и половинкой пайки, большинство пленных чувствует себя если не бодро, то терпимо, их хватает даже на юмор. По отрывкам фраз, отдельным словам Юрий безошибочно определяет, о чем думают, говорят в колонне, но он-то думает о своем. Возникает масса чисто технических проблем, крупных и мелких.

Люди. Нужны еще хотя бы восемь человек. Отбирать придется с превеликой осторожностью. Малейшая ошибка — и провал. Как избежать проникновения в группу предателя?

Размещение. Даже если сократить число дублеров до четырех, все равно необходимо разместить в проходе № 1 еще семь-восемь человек... Утопия!

Оружие. Когда лучше всего принести в лагерь камни, где их прятать? Что говорить, если чей-нибудь камень будет найден при обыске на воротах или в бараке? Кому следует вручить оружие, взятое при удачном нападении на коменданта и его свиту, и какие цели нужно поразить в первую очередь? Ведь каждая пуля будет на счету.

Неожиданности. Их появится много, но все-таки некоторые можно будет предусмотреть: кто-то из немцев увернется от удара, побежал по проходу... Стрелять? Овчарка вырвалась из петли... Что делать? В бараке доносчиков предостаточно. Увидев, что пленные расправляются с немцами, кто-нибудь из них может выскочить из барака и начать звать на помощь. Что нужно для того, чтобы сделать невозможной или вовремя пресечь такую попытку? По каким целям будет самым разумным открывать огонь, если их маскарад будет разоблачен на том или ином этапе после выхода из барака? Все это нужно было обсудить и разработать на каждый случай наиболее правильный план действия.

А может, отказаться, пока еще не поздно? Убедить Язя что замысел невыполним, что это бессмыслица, самоубийство. Как легко бы стало ему дышать, какое облегчение было бы его напряженным до отказа нервам. Нет, нет, отступать нельзя. Плевать на то, что он не верит в успех, видит всю вздорность своего плана — в его план поверили другие, и он должен сделать все, что в его силах. И никаких мыслей о том, что он ведет людей на самоубийство. Иначе самое страшное — предательство. Нужно заставить себя поверить в успех и действовать упорно, планомерно, не огорчаясь неудачами, какие неизбежно встретятся на пути к цели.

И Юрий начал действовать. Как только их колонна •вошла в карьер и пятерки рассыпались, смешались, он сумел до начала работы переброситься несколькими словами с Ивашиным и Скворцовым, задав им один и тот же вопрос: за кого из своих знакомых пленных четвертого барака они могли бы поручиться, как за самих себя? Ивашин назвал двоих, Скворцов троих. Немного позже удалось встретиться с Татариновым. Этот назвал одного — Суханова. С Ковалем Ключевский решил поговорить в бараке. Юрий был готов к тому, что Коваль может отказаться порекомендовать кого-либо, но и так набралось прилично, если даже исключить Годуна — одиннадцать человек, три из которых будут запасными. Это воодушевило его.