Там, за гранью. Уолдо. Корпорация «Магия» - Роберт Хайнлайн

– Подойди ко мне, дитя. Дай мне на тебя посмотреть.

Гамильтон чувствовал себя дурак дураком, не зная, сесть ему или удалиться.

Заметив, что он все еще здесь, старая леди повернулась и сказала:

– Вы были очень любезны, проводив меня к своей супруге. Примите мою благодарность.

Церемонная вежливость этих слов странно отличалась от ее первых коротких реплик, однако никакого тепла за этой формальной благодарностью Феликс не ощутил. Он понял, что ему недвусмысленно предлагали удалиться. Что он и сделал.

Вернувшись в свой кабинет, он выбрал фильмокнигу и вставил ее в книгоскоп, собираясь таким образом убить время до ухода Карвалы. Однако вскоре Гамильтон обнаружил, что не в состоянии сосредоточиться на чтении. Он поймал себя на том, что уже трижды нажимал клавишу обратной перемотки, но все еще не понял, с чего, собственно, начинается повествование.

Проклятье! Он подумал, что с тем же успехом мог бы отправиться в свой офис.

Да, теперь у него был собственный офис. Эта мысль заставила его чуть улыбнуться. Он – человек, всегда стремившийся быть независимым, отдававший львиную долю доходов посредникам, лишь бы не заниматься самому деловыми хлопотами – и вот нате! – перед вами добропорядочный супруг, будущий отец, разделивший кров с законной женой, и вдобавок ко всему – обладатель собственного офиса! Правда, офис этот не имел ничего общего с его бизнесом.

Помимо своей воли Гамильтон оказался вовлеченным в Великое Исследование, добиться которого ему обещал в свое время Мордан. Каррузерс Альфред, бывший член Совета Политики, вышедший в отставку, чтобы получить возможность заниматься своими исследованиями, был утвержден в должности организатора расширенного проекта. Он и привлек к работе Гамильтона, хотя тот изо всех сил отказывался, объясняя, что не является ни ученым вообще, ни синтетистом в частности. Тем не менее Каррузерс настаивал.

– У вас непредсказуемое и парадоксальное воображение, – говорил он. – А эта работа требует именно воображения – и чем более неортодоксального, тем лучше. Вам совершенно не обязательно заниматься рутинными исследованиями – для этого есть множество трудолюбивых техников.

Феликс подозревал, что за этой настойчивостью кроется тайное вмешательство Мордана, но допытываться у Арбитра не стал. Гамильтон знал, что Клод переоценивает его способности. Он считал себя человеком достаточно компетентным и высокоработоспособным, однако второразрядным. Карта же, на которую все время ссылался Мордан – его «пунктик», – не может судить о нем точнее. Нельзя превратить живого человека в диаграмму и повесить на стену.

Карта – не человек. И разве, оценивая себя изнутри, он не знал о себе много больше, чем способен узреть любой генетик, уставившийся в свой двуствольный мелкоскоп?

Однако в душе Гамильтон радовался, что участвует в работах – проект его увлек. С самого начала он понял, что исследования по расширенной программе предприняты не только для того, чтобы переломить его упорство – да и стенограмма заседания Совета убедила его в этом. Однако обманутым он себя не чувствовал – все свои обещания Мордан выполнил, а теперь Феликс заинтересовался самим по себе проектом – а точнее, обоими проектами. Двумя масштабными, общеизвестными проектами Великого Исследования – и частным вопросом, касающимся только его самого, Филлис и их будущего ребенка.

На что он будет похож, этот маленький егоза?

Мордан был уверен, что знает. Он продемонстрировал им диплоидную хромосомную схему, происходящую от их заботливо отобранных гамет, и старался растолковать, каким образом будут сочетаться в ребенке характеристики обоих родителей. Феликс в это не особенно верил; неплохо разбираясь в теоретической и прикладной генетике, он тем не менее не был убежден, что вся многогранная сложность человеческого существа может уместиться в крохотном комочке протоплазмы – меньше игольного острия. Это было как-то неразумно. Что-то в человеке должно было быть больше этого.

Мордан, похоже, считал крайне благоприятным то обстоятельство, что они с Филлис обладали множеством общих менделианских характеристик. По его словам, это не только упростило процесс отбора гамет, но и гарантировало генетическое укрепление самих характеристик. Парные гены окажутся подобными и не вступят в противодействие.

С другой стороны, Гамильтон видел, что Арбитр поощряет союз Мокро-Альфы и Хартнетт Марион, хотя они были несхожи друг с другом до такой степени, насколько это теоретически возможно. Гамильтон обратил внимание Клода на это резкое различие. Однако Мордан не реагировал на его сигнал.

– В генетике не существует неизменных правил. Каждый случай – это дискретный индивидуум. И потому правила применяются избирательно. Они отлично дополняют друг друга.

Было совершению очевидно, что Марион сделала Клиффа счастливым – счастливее, чем Феликс когда-либо его видел.

Дубина стоеросовая!

Гамильтон давно уже проникся убеждением, что если Клифф в чем-то и нуждался – так это в хозяине, который выгуливал бы его на поводке, в дождь уводил бы под крышу и ублажал бы щекоткой, когда он дуется. Впрочем, это мнение ничуть не умаляло его подлинной привязанности к другу.

Похоже, Марион удовлетворяла всем этим требованиям. Она почти не выпускала Клиффорда из виду, занимая при нем должность, эвфемистически именуемую «специальный секретарь».

– Специальный секретарь? – переспросил Гамильтон, когда Монро-Альфа рассказал ему об этом. – А чем она занимается? Она математик?

– Ни в коей мере. В математике она ничего не смыслит, однако считает, что я удивителен! – Клифф по-мальчишечьи улыбнулся, и Гамильтон поразился, как изменилось при этом его лицо. – А кто я такой, чтобы ей противоречить?

– Если так и дальше пойдет, Клифф, у вас еще прорежется чувство юмора.

– Она думает, что я и сейчас им обладаю.

– Может быть, и так. Я знавал человека, разводившего бородавочников. Он утверждал, что цветы при этом делаются красивее.

– Почему? – спросил озадаченный и заинтригованный Монро-Альфа.

– Не берите в голову. Так все-таки чем же занимается Марион?

– О, дел ей хватает! Следит за всем, о чем я забываю, под вечер приносит мне чай, а главное – она рядом всегда, когда нужна мне. Когда что-то не получается или я чувствую себя усталым, я поднимаю глаза – и вижу Молли, она сидит и смотрит на меня. Может, она перед тем читала или еще чем-нибудь занималась, но стоит мне поднять глаза – и не нужно никаких слов: она сидит и глядит на меня. Уверяю вас, это очень помогает – я теперь совсем не устаю, – и Монро-Альфа опять улыбнулся.