Гобелен - Белва Плейн

– Почему ты не взяла машину, я спрашиваю?

– Мне хотелось побыть одной.

– Это безумие. Что ты скрываешь? Утром ты плакала.

– Я не плакала. Кто тебе это сказал?

– Тимми.

– Не он, Донал, – твердо сказала Мэг.

– Ну хорошо, это сказала Хельга.

Естественно. Прислуга всегда предпочитает хозяина хозяйке, особенно если хозяин выглядит как Донал.

– Когда ты задержалась и я стал беспокоиться, она рассказала, что произошло утром. Не пытайся выкручиваться, Мэг. Ты больна? Что ты скрываешь?

Они стояли совсем близко друг к другу. Она еще не сняла пальто и все еще сжимала полуоткрытую сумочку. Так как он был немногим выше ее, их глаза были почти на одном уровне. Возможно ли, что в глубине его глаз скрывалась угроза? Тем не менее она заставила себя выдержать его взгляд.

– Я не знаю, уместно ли слово «больна». Я чувствую себя подавленной, вот и все. Как будто я не могу больше выносить…

– Выносить что? Тяжелую жизнь?! Она выкрикнула:

– Почему тебе хочется иметь столько детей? Что это значит для тебя? Скажи мне, я пытаюсь тебя понять.

– А тебе не надо понимать меня. Я такой… Женщины куда лучше тебя и из более известных семей и те хотят иметь детей!

– Хорошо! Пусть, но я – это я.

Они снова глядели друг другу в глаза. Тыльной стороной ладони Мэг смахнула слезы.

«Если вы сами себе не можете помочь, то вы не сможете помочь и никому другому», – вспомнила она слова доктора.

Донал подошел к двери и щелкнул замком.

– Я не хочу, чтобы дети вошли сюда и увидели мать в таком виде.

– Я тоже не хочу, чтобы они видели меня такой. Ты не можешь себе представить, какой это ужас – иметь каждый год ребенка!

– Ты в истерике! – произнес он. – Посмотри на себя.

Она обернулась к зеркалу: ее лицо покрылось пятнами. Ей полагалось быть спокойной, очаровательной и послушной, а она хочет быть честной, но все это бесполезно. Не пробить эту каменную стену. Единственный выход лежал в ее сумочке, и она воспользуется им! Кроме того, было еще одно, что хотело выплеснуться, что требовало решения.

– Прости, если я вела себя странно, – начала она. – Но я беспокоюсь, Донал. Мысли не дают мне покоя! Я стараюсь отогнать их…

– Мысли? О чем ты говоришь?

– Иногда мне кажется, мне кажется, что то, как убили Бена…

Он схватил ее за плечи:

– Что значит «то, как убили Бена»?!

– Ты знаешь, в газетах писали, что убийство могло быть связано с повесткой в суд. Я понимаю, что все утихло, но остались некоторые сомнения.

– Итак, моя жена, лежа со мной в постели, подозревает меня в убийстве человека! Черт возьми, вы слышали что-нибудь подобное?!

Его пальцы впились в ее плечи.

– Донал, я не говорила, что это сделал ты! Но я не могла не задуматься об этом: некоторые люди, которые приходят сюда, выглядят способными на все. Это жестокие люди! Разве ты не можешь допустить мысли, что это могли сделать они?

И она начала плакать.

– Кто вложил тебе в голову такие мысли? Кто? Ли, эта хитрая плутовка? Или твой кузен, надутый Поль, высший жрец морали? Кто?

– Никто, никто, клянусь…

– Это самое ужасное из всего, что я когда-нибудь слышал. Жена обвиняет своего мужа… Бен и я никогда не сказали друг другу резкого слова. Мы были в одной команде, мы бы были вместе еще пятьдесят лет, а ты… У тебя хватает безрассудства предположить…

– Донал, я не хотела, правда…

Силы покинули ее, и она опустилась на край кровати.

Его голос был тих, дрожал от волнения.

– Моя собственная жена больше не уважает меня. – Он остановился и пристально посмотрел, как будто видел не ее, а что-то между ними. – Ну, я не скоро забуду это!

Она не могла понять, чего было больше в его словах – гнева или огорчения. Он вышел, хлопнув дверью.

Она сказала слишком много. Возможно, ее слова были несправедливы… Она смутилась. Но одна проблема, самая насущная, была все-таки решена. Маленькое резиновое приспособление должно освободить ее. И она встала, чтобы спрятать его.

Потом она снова сидела в оцепенении, сомневаясь, победила ли.

Недели проходили в холодной вежливости. Робкие попытки Мэг помириться не принесли успеха. Она искала на лице мужа признаки прощения и не находила их.

Было ясно, что он не желает ссор, она же все время чувствовала себя на грани срыва. Она ходила по дому с покорным выражением лица, разговаривала непривычно высоким голосом.

Как-то она сказала:

– Донал, сколько может это длиться?

– О чем ты говоришь?

– Донал, пожалуйста. Твое лицо как холодный камень.

Он изобразил улыбку:

– Так лучше? Тебе это больше нравится?

Со вздохом она опустила голову. Он был такой сложный человек! Может быть, ей больше подошел бы совсем простой человек. Спокойный человек, возможно, учитель.

Но она продолжала его любить…

По ночам, лежа рядом с ним, она прислушивалась к его ровному дыханию. Ничто не трогало его. Нет, неправда. Своими подозрениями она обидела его. Но меньше всего ей хотелось его обидеть. Мэг испытывала к нему такую нежность.

Раз, когда она намеренно подвинулась поближе и ее рука задела его, он отодвинулся. Даже во сне, если он спал, он отталкивал ее. Сколько будет он так холоден и отдален? И если он будет так себя вести, сможет ли она вынести это? Его наказание не соответствовало ее проступку. Что такое ужасное она сказала? Ему не следовало так обижаться на нее. Он действительно мог бы защитить Бена получше. Может быть, глупо было говорить ему об этом. Наверное, он во всем прав. Но теперь он никогда не простит ее. Ей известно, каким жестким он может быть. Но она все равно любила его…

Она смотрела на серый потолок широко раскрытыми глазами. Она лежала без сна, прислушиваясь, как отбивают каждые полчаса часы на лестничной площадке. Однажды утром она проснулась с твердым решением уйти от него. Она покажет ему, что с ней нельзя так обращаться.

В растерянной голове Мэг возник план. В доме родителей в Лорелл-Хилл достаточно места, по крайней мере на время. Потом – одежда, коляска, детская кроватка, велосипеды, игрушки, школа, новый дантист и врач… Донал вернется домой и обнаружит, что их нет. Она покажет ему. Он пожалеет…

Все приготовления займут неделю или две. Она сосредоточенно посмотрела на календарь на письменном столе. Да, к середине ноября, как раз перед Днем Благодарения, все будет сделано.

Что-то происходило в Америке в эти дни золотой осени, когда люди шили наряды ко Дню всех святых[4] и в магазинах толпились покупательницы, разглядывающие новые длинные юбки из Парижа; когда мальчишки играли в футбол около школ, когда жирели индюшки ко Дню Благодарения, когда поднимались небоскребы на улицах Манхэттена, – что-то происходило.