Девочка Дракона (СИ) - Четвергова Юлия

Глава 26

Юлия Снежина

— Как он? — раздавшийся голос стал для меня неожиданностью.

Я вздрогнула, подняв голову с кушетки.

Похоже, снова задремала.

В палату вошла, как всегда безупречная, Элеонора. По крайней мере, мне так показалось поначалу.

— Уже лучше. Уснул час назад. — едва слышно ответила я, крепко сжимая руку Ромы.

Эти дни были страшными. Безумными. Нереальными. Будто были скопированы с экрана кинотеатра, на котором крутился дурацкий фильм.

Кошмар, в котором я держала на руках Рому, истекающего кровью от пулевого ранения в живот.

Кошмар, в котором какие-то мужчины перестреливались, и вокруг царила бойня.

Кошмар, в котором я не могла проснуться. До сих пор.

А потом часы, когда врачи боролись за жизнь Ромы, которые растянулись для меня в один бесконечный ужас.

Белые стены. Белые палаты. Врачи в белых халатах. И мельтешение. Мельтешение. Суета.

Я находилась в подвешенном состоянии до тех самых пор, пока седой мужчина-врач с маской на лице не вышел из закрытых дверей реанимации и не сообщил нам, что Рома будет жить. Что ему повезло и он родился в рубашке. Задержись мы на час дольше и было бы поздно…

С тех самых пор я не отходила от Грозовского ни на шаг. Мне казалось, что если я это сделаю, то больше никогда не увижу взгляд разноцветных глаз, направленный на меня.

— Тебе нужно отдохнуть, детка. — мама Ромы подошла ближе и положила мне руку на плечо. — Ты не спишь уже третьи сутки.

— Сплю. Иногда, — не согласилась.

— Это не сон, а истязание. С ним уже все более-менее хорошо. Ты же знаешь, что Рома не обрадуется твоему состоянию, когда окончательно придёт в себя. Я тебя сменю, — Элеонора настойчиво сжала предплечье ладонью. — Олег ждёт в машине. Скажи ему, чтобы отвез тебя к нам.

Женщина позволила себе улыбнуться уголком губ, но её взгляд, направленный на сына, оставался такими же печальным.

Стоило вновь посмотреть на впалую линию скул на любимом лице, бледную кожу и потрескавшиеся губы, как в голове набатом забил только один ответ — нет. Я ни за что не покину палату. Буду здесь до тех пор, пока он не придёт в себя окончательно. Пока я не увижу на его лице хотя бы подобие улыбки. Пока не загляну в гетерохромные глаза, которых мне так не хватало.

— Я останусь здесь. — не менее твёрдо заявила, хотя меня уже прилично трясло от усталости, а глаза слипались так, что казалось, прикрой я их дольше, чем на две секунды, и усну мгновенно.

Но стоило кому-то вот так вот попытаться оттащить меня от Грозовского, как я разъяренной кошкой готова была наброситься на незадачливого доброжелателя. Медсестры и врачи сразу уяснили это момент и оставили меня в покое. Больше никто не предпринимал попыток.

— Упрямица, — раздалось мягкое.

Элеонора присела рядом и тяжело вздохнула.

Какое-то время мы провели в полной тишине.

— Оказывается, мой сын не такой уж и балбес. Жизнь себе испортил знатно, конечно. Но вот девушку нашел хорошую.

— Вы же так не считаете. — вырвалось.

— Разве? — усмехнулась женщина и наклонилась, чтобы погладить руку приёмного сына.

— А разве нет?

Я перевела взгляд на статную женщину, которая сейчас вся сгорбилась. Несмотря на макияж, под её глазами залегали темные круги. Лицо будто осунулось, стало выглядеть на свой возраст, обозначив все морщинки, прятавшиеся до этого момента.

— Нет, детка. Всё не так, как кажется. Обычно человек видит лишь обложку, и не все хотят узнать содержание книги. — философски заключила Элеонора. — Ты прости за те слова. Так нужно было. — она грустно улыбнулась, поглаживая ромину руку. — Мужчины, они такие — до последнего не знают, чего хотят от жизни. И всё это до тех пор, пока не загонишь их в жёсткие рамки. Тогда они сразу понимают, нужно ли им то, за что они боролись, или же это было обычное желание пойти наперекор. И неважно чему: родителям, судьбе или же всему миру.

— То есть, вы хотите сказать, что вам всё равно, что я из бедной семьи и…

— Я слукавлю, если скажу, что это не так. Но и плохого своему сыну я тоже не желаю. Как и его избраннице. — впервые она не просто посмотрела на меня, но и тепло улыбнулась. — Не будь упрямой, когда этого не требуется. Или я скажу врачам, чтобы они насильно уложили тебя спать с помощью снотворных. — сурово нахмурила брови мать семейства Грозовских. — Совсем о себе не думаешь.

Не знаю почему, но я рассмеялась. Тихо и с какой-то обреченностью.

Вот и вправду… Жизнь — совсем не то, чем кажется. Да и вообще штука непредсказуемая…

— Уже все нормально! Хватит носиться со мной, как с писаной торбой! — возмущался Грозовский, завидев вновь протянутую ко рту ложку с кашей. — И дайте мне мяса! Я скоро помру от этих диет, а не от дырки в животе!

— Ешь! Иначе я тебя покусаю, — насупилась, приставляя ложку с вязкой белой массой ко рту этого упрямца.

— Дети, не ссорьтесь, — Элеонора элегантно пила чай из позолоченной кружки, искоса наблюдая за нами, и счастливо улыбалась, считая, что мы оба этого не видим.

— Мам, скажи ей! — запричитал, словно ребенок.

— Я сама тебя сейчас привяжу к стулу, если не будешь слушать эту милую девочку.

— Два изувера в юбках… — обреченно простонал парень и неохотно открыл рот, скривившись.

— Рома. Двадцать три годика. — съехидничала я, сложив губы трубочкой.

Грозовский никого не стесняясь, ловко извернулся и чмокнул меня в них, но потом всё же сморщился.

— Дурацкое чувство, — пояснил на мой злобный взгляд.

— Дурацкое — это ты про боль?

— Может быть.

— Вот… Зла на тебя не хватает! — замахнулась ложкой, на что Рома притворно испуганно зажмурился, ожидая удара.

— А где папа? — решил перевести тему больной пациент.

— Всё ещё разгребает последствия. — звонко поставив кружку из-под чая на блюдце, Элеонора встала из-за стола.

За прошедшие два месяца в допросной мы были чаще, чем дома. На этот раз не всё удалось покрыть немереным количеством денег из бюджета семьи Грозовских. А всё потому, что к произошедшему оказались причастны дети не менее известных богатых семей. Стас, к примеру.

И тут уже шла борьба денег. Кто кого переплатит. А отсюда — отделения полиции, суды.

Рома присутствовал почти на всех, несмотря на то, что врачи советовали ему полный покой. Но, видимо, отец, таким образом, решил поберечь сына.

— Прости, мам, — едва слышно произнес Рома, глядя на напряженную, прямую спину матери, — на этот раз я, действительно, хотел начать жизнь с чистого листа.

— Чистый лист открывают только после того, как разберутся с прошлым. Недостаточно просто забыть о том, что было. Ты забудешь, а другие — нет. — сухо отчеканила женщина. И уже более мягко добавила. — Уже как есть. Нужно действовать, отталкиваясь от того, что имеем на данный момент. Но, смею надеяться, что ты извлек из всего этого урок на всю жизнь.

— Не сомневайся, мама…

Когда за Элеонорой закрылась дверь столовой, Рома устало откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.

— Не делай резких движений, а то швы разойдутся. — я заботливо провела рукой по области ранения. Но в ответ получила отнюдь не болезненный взгляд.

Перехватив мою руку, парень жарко заглянул в мои глаза.

— Швы разойдутся, но не потому, что я буду резко двигаться. А потому, что у меня уже крыша едет от того, что я не могу взять и сделать то, чего желаю прямо сейчас. Грёбанная беспомощность!

— И чего же ты желаешь? — прошептала я, облизнув губы, потому что во рту мгновенно пересохло.

— Кого, — исправил. — Тебя!

Грозовский склонился к моему лицу. Его дыхание опаляло кожу.

Последний месяц и вправду был невыносимым в этом плане. Роме были противопоказаны любые нагрузки. А засыпая в одной кровати было тяжело удержаться от всего того, что происходит между мужчиной и женщиной.