Я клянусь тебе в вечной верности - Мария Сакрытина

Ну вот, воровство и добавим ещё убийство. Война войной, но меньшим убийством оно не становится. Ворий-то воинов защищает на Суде, однако только если они погибли с честью на поле брани. А не с клинком предателя в спину, как я. Ну кто за такого идиота вступится?

Первое, что я увидел, когда глаза открыл, была волчья морда. Громадная – нос чёрный подрагивает, принюхивается прямо у моей переносицы. И, скажу я вам, под описание бездны это вполне подходило. Волк живенько бы сошёл за демона. Хотя… при ближайшем рассмотрении вряд ли. Больно взгляд у него был… человеческий. Серьёзно – я волков повидал. У южной границы в лесах их предостаточно. Зимой эти твари периодически наши запасы разоряли – и отлично это у них получалось, умные, сволочи. Случалось и в глаза их во время охоты смотреть, когда ты от остальных отстал, а свора за тобой соответственно и припустила. Сидишь на дереве, коченеешь потихоньку и смотришь. А они на тебя… Или когда пристрелил кого-нибудь из них неудачно. Он уже издыхает, но ты знаешь, что мучиться будет долго – добить милосерднее. И сдуру в глаза посмотришь. Но вот ни у кого из них глаз человеческих не было. Волки смотрят настороженно, смотрят отчаянно, с болью, может быть. Обычно по одной эмоции. Но настороженно-заинтересованно-жалостливо – это только человек. Я уж молчу про разум во взгляде, из-за которого я и принял зверя за демона.

А вот когда неподалёку какая-то девушка произнесла что-то на овидстанском, я слегка опешил. Волк отодвинулся, замер. Повернул голову куда-то влево. Я тоже попытался, но смог только глаза скосить.

И спустя мгновение рядом с волком возникла девочка-небожительница… совсем уже и не девочка, старше лет так на десять. Но точно она. Ну вот точно – я сразу узнал. Хотя черты лица и взгляд словно Артий-скульптор выточил из тех детских, сглаженных, что раньше были.

На меня смотрела девушка-богиня с улыбкой Матери, невинная, чистая – как и раньше. И в бездне ей точно было не место. О чём я вслух и сказал, забывшись.

Девушка нахмурилась, а волк снова потянулся к моему лицу. Небожительница его локтём отпихнула, что-то быстро произнесла на южном наречии. Потом, поглядев на меня, повторила-спросила – опять на овидстанском. Я в принципе понимал этот чудной язык на уровне «моя-твоя-говори-да-нет». Команды знал, с пленными так-сяк мог объясниться, пока переводчика ищут. Но небожительница шпарила на южном быстро, даже когда повторяла вопрос. А не дождавшись ответа, отодвинулась, собираясь уйти.

Я понимал, что ей, может, пора на Небеса, там, где её дом, но отпустить это чудное видение, единственную богиню, которой я поклонялся бы охотно, а не в угоду другу или товарищам, я просто не мог.

У неё была маленькая рука, гладкая, тёплая. Пальцы узкие, тонкие – наверное, на Небесах струны какой-нибудь арфы перебирать очень удобно. И ни колец, ни перстней, в отличие от леди. Непривычно – обычно только у аристократок такие ручки, без мозолей. Но леди их всячески украшают, в перчатки надевают. А тут даже на ногтях краски не было – короткие ноготки, кругленькие, розовые. И запястье тонкое, хрупкое – на такое ни один браслет не наденешь, свалится.

Её рука дрожала в моей, как пойманная пташка. Я удивился: боится? Устремил на нее взгляд: её синие глаза отражали те же эмоции, что и глаза волка. Только настороженности теперь было больше.

У меня сердце забилось чаще, когда я накрыл её руку своей и, смотря в глаза, тихо попросил: «Не бойся».

Её глаза расширились сильнее, а мне на мгновение показалось, что ещё чуть-чуть, и я утону в них… но честно, я был не против!

Её свободная рука потянулась к моему лицу, пальчики пробежались по щеке, подбородку. А мне безумно захотелось поймать их ртом и долго-долго выцеловывать каждый… Словно поняв это, богиня вздрогнула и отпрянула, прижав руки к груди.

А я мысленно надавал себе пощёчин за кощунственные мысли. Человек, он и есть человек. Нельзя небожителям к нам спускаться. Может, Валентину и удавалось раньше не думать о ней так, но на то он и король. Хотя она тоже была ребёнком. Хм, а небожители тоже, выходит, растут и меняются? Ни о чём таком в храмах никогда не рассказывали…

– Почему ты говоришь на мальтийском? – искоса глядя на меня, спросила вдруг богиня, хмурясь. И тут же добавила: – Ты мальтиец? – и её глаза снова расширились.

Я кивнул, не в силах справиться с голосом. Почти детское счастье: она, богиня, со мной разговаривает!

– То есть мы в Мальтии, – пробормотала богиня на высоком мальтийском.

– А разве не на Небесах? – выдохнул я. И, снова завладев её взглядом, добавил, чувствуя, что краснею: – Или… ну… в бездне?

Богиня моргнула. Озадаченно посмотрела почему-то на волка и поинтересовалась:

– А он точно уже очнулся?

Волк шумно вдохнул и отрывисто, по-человечьи, кивнул.

Ничего себе! То есть всё-таки демон?

– Нет, волк не… – богиня запнулась. – Я имела в виду: не бойся, он тебя не тронет.

– Я не боюсь, – пробормотал я, вздрогнув, когда человековолк ткнулся мне под руку.

Богиня хихикнула и спокойно схватила демона за холку.

– Волк, хватит! Оставь его. Иди с конём разберись, – и, обращаясь уже ко мне, добавила: – Конь у тебя очень недоверчивый. Он уверен, что я тебя в печи поджарю и съем. Смешной, – и улыбнулась, красавица.

– Конь?.. – пробормотал я, глядя на её улыбку.

Богиня кивнула. Окинула меня внимательным взглядом.

– Ты можешь встать? Уже должен. Я попыталась тебя подлечить, но я не целитель. Может, попробуешь?

Я непонимающе смотрел на её протянутую руку, пока богиня не выдержала, схватила меня сама, толкая на себя.

И вот тут я ясно понял, что не Небеса это и не бездна и что я вообще не умер. Потому что так болеть может только живое.

– Тише… тише, – шептала богиня, укладывая меня обратно на скамью. – Рано ещё, извини. Я виновата, прости. Но ты хотя бы в себя пришёл. Вчера твоя лихорадка сильно меня напугала… Вот, выпей. Тебе должно стать легче.

Отвар был горький ужасно, но, глядя в её синие глаза, я бы и уксус выпил и не поморщился.

В голове почти сразу прояснилось.

– Меня зовут Элиза, – улыбнулась богиня, забирая кружку. – А тебя?

Я смотрел, как она идёт к печи, как поворачивается, как поправляет мимоходом шёлковую – по овидстанской моде – рубаху. И думал, что не дело человеку представлять богиню без одежды.

– Ланс.

– Ланс, – кивнула богиня, и моё имя её голосом сладким эхом отдалось в моих мыслях. – Ты не очень-то разговорчив, Ланс. А что ты там говорил про богов и небожителей, когда очнулся?

– Я не ожидал увидеть богиню в бездне, – усмехнулся я. – Впрочем, – я огляделся, – в хижине ей тоже не место.