Список на ликвидацию - Лорел Гамильтон

Блин!..

Ники склонил голову, длинный треугольник волос отклонился от лица, и шрамы пустой глазницы стали четко видны на солнце. Он не любит показывать эти шрамы, так что я поняла: он так расстроен, что забыл об этом. Изменилась осанка: перестала быть воинственной в ожидании схватки, ушло напряжение.

— Ты огорчена, и я это чувствую. Ты печальна. Я знаю, ты огорчена тем, что сделала со мной, Анита. Я не хочу, чтобы ты огорчалась.

Он поднял голову и посмотрел на меня. Какое-то страдание было в его лице, напряженное усилие — понять, что же он чувствует.

Я протянула к нему руку, он придвинулся, подставив под нее лицо, пристроился щекой к ладони и выдохнул, будто что-то тяжелое и неприятное исторг из себя. И это снова был мой Ники — или тот, которого я начинала считать своим. Прижав мою руку своей к лицу поплотнее, он шепнул:

— О господи!

— Жутковатое зрелище, — сказал Бернардо.

— Ты его укротила, сделала домашним котом, — отметил Олаф.

Мы с Ники оба к нему обернулись, и Ники снова подобрался. Я ощутила в руке вибрацию его зверя. Прижимая к лицу мою руку, он смотрел на Олафа недобрыми глазами. Трудно быть грозным, когда обнимаешься, но Ники вроде бы и в голову не приходило выпустить мою руку. Или желание быть рядом было сильнее желания быть грозным?

— Я слышал, ты Ника перевоспитала. Хорошая женщина перевоспитывает плохого мужчину, но это еще не все, я вижу. Нику необходимо было, чтобы ты перестала огорчаться. Он вынести не мог этого.

Олаф смотрел на меня, и у него на лице было выражение, которого я раньше не видела. Тихий ужас.

— Вы друг друга знаете? — спросила я.

Ники отодвинул мою руку от лица, не выпуская. Может быть, я слишком мало к нему прикасалась, когда он приехал сюда? Он смотрел на Олафа, поглаживая большим пальцем мою руку.

— Друг о друге знаем — да, — сказал он.

— В смысле?

— В том смысле, — пояснил Олаф, — что мы знаем о работе друг друга. У прайда Джейкоба есть репутация в определенных кругах. Его львы выполняли задачи, за которые другие наемники даже не взялись бы. И свою репутацию они оправдывали, пока не схлестнулись с тобой, Анита.

Интересно, сколько знает Олаф о том, что пытались сделать соплеменники Ники прошлым летом и какое жестокое фиаско потерпели.

— Ты и правда убила Сайласа ножом? — спросил Олаф, показывая, что кое-какие подробности знает.

На самом деле я его только ранила, а потом он меня послал в нокаут и чуть не убил. Второй шанс ткнуть его лезвием у меня возник лишь тогда, когда он от кого-то другого получил пулю. Я не знала, насколько быть откровенной, но Ники за меня ответил:

— Да, правда.

— Сайлас отлично владел ножом. То, что ты смогла его так убить — впечатляет.

Я сжала руку Ники, он пожал мою в ответ. Он мне советовал просто согласиться?

— Это легче было сказать, чем сделать, — ответила я, и Ники снова сжал мне руку, будто говоря: «а теперь хватит». Он не хотел, чтобы я рассказывала Олафу лишнее. Наверное, это разумно, а разумному советуя всегда готова последовать.

— Уж конечно, это должно было быть трудно. Я работал с Сайласом, когда он еще не был в прайде Джейкоба. И когда он еще не был львом-оборотнем, убить его было нелегко. Ты больше умеешь, чем мне показывала.

— Разве не Анита тебе руку сломала? Насколько больше надо было тебе показать? — спросил Лисандро.

Олаф повернул к нему голову, посмотрел. Просто посмотрел — но, наверное, своим многозначительным взглядом глаз-пещер. Лисандро ответил твердым взглядом холодных глаз, от которого почти всякий запнулся бы, но Олаф — не всякий. Лисандро, впрочем, тоже.

— Страшные глаза показывай гражданским.

У кого-то зазвонил телефон, и я не сразу сообразила, что у меня. Он заиграл мелодию «Плохой до мозга костей» из Джорджа Торогуда. Я давно уже сообразила, как убрать песню «Дикие ребята», поставленную основным рингтоном, но Натэниел выбрал много других индивидуальных рингтонов, и я еще не все их отловила. Ники нехотя выпустил мою руку, когда мне нужно было достать телефон, и это было ответом на вопрос, действительно ли ему не хватило внимания, когда он приехал.

— Да! — ответила я, когда наконец нажала кнопку.

Должна признать, что даже не ответила, а рявкнула.

— Анита?

Голос был Эдуарда, но интонация — вопросительная.

— Да, я здесь. То есть это я. В чем дело?

— Все у тебя там в порядке?

— Ну да, да. Что стряслось?

— Ты в приемном отделении столкнулась с Джеффрисом?

— У Олафа гипс на руке, но проблемы создает не он.

Я отошла в сторону, Ники за мной. Я хотела ему сказать, чтобы остался на месте, но вдруг он и другие охранники решили не оставлять меня одну? Спорить с ними мне не хотелось, хотелось говорить с Эдуардом.

Когда меня мог слышать только Ники, я сказала в трубку:

— Олаф в больнице заигрывал с сестрой. Миниатюрная, длинные темные волосы. Как раз его тип.

— Она на тебя похожа внешне, — сказал Ники, придвинувшись ближе ко мне.

Его широкие плечи закрыли меня от остальных.

Я посмотрела на него, и он был так близко, что пришлось чуть отступить, иначе лицо оказывалось не в фокусе.

— Вовсе нет.

— Что вовсе нет? — спросил Эдуард.

— Ник говорит, что эта сестра на меня похожа. Я считаю, что нет.

— Бернардо тоже думает, что она на тебя похожа?

— Не знаю.

Ники снова придвинулся, положил руку мне на плечо. Я было отодвинулась, но меня остановили две вещи. Во-первых, ему явно надо было меня касаться. Во-вторых, я почти не обратила на него внимания, когда он приехал. И третье: приятно было ощущать его руку у себя на плече. Так почти с каждым, у кого со мной метафизическая связь: приятно и трогать, и чтобы тебя трогали.

— Если Бернардо скажет, что она на тебя похожа, значит, так и есть.

— Не знаю, что скажет Бернардо, но знаю, что я подхожу под профиль жертв.

— Подходишь, хотя не абсолютно. Если он флиртует с сестрой, очень похожей на тебя, это может значить много. И ничего хорошего.

— Вообще ничего хорошего, что он ищет свидания с женщиной, Эдуард.

Ники положил руку на другое мое плечо, я сперва напряглась, потом расслабилась, прислонилась к нему спиной. Как только он почувствовал это, его самого полностью отпустило напряжение, он обнял меня за плечи своими большими руками, закрыл ими меня спереди. И мог бы обвить еще раз. Я положила свободную руку ему на бицепс, поглаживая выпуклые мышцы.

— Плевать мне на чужую женщину, Анита. Либо он с ней заигрывал, чтобы посмотреть на твою реакцию, либо пытается найти замену, поскольку ты его ухаживаний не принимаешь.

— Эдуард, нельзя позволить за кем бы то ни было ухаживать! Потому что он не ухаживает, а мучает и убивает.

Я прильнула щекой к руке Ники, жалея, что куртка мешает. Кожаная, новая куртка, которую я ему купила, но даже мягкая выделанная кожа не так приятна, как была бы его обнаженная рука. Сейчас, начав его трогать, я хотела большего контакта. Вот тут та проблема, что начнешь его трогать — останавливаться не хочется. С Домино было бы то же самое, да и с любым, с кем я метафизически связана. Интересно, будет ли на меня такое действие оказывать Этан. И я на него тоже.

— Он говорит, что хотел бы ухаживать за тобой, — сказал Эдуард.

— Я знаю, что он хочет со мной сделать.

— Я не в этом смысле говорю «ухаживать».

— Ты имеешь в виду ухаживать — как «ухаживать»? Ужин и кино?

— Насчет ужина и кино не знаю, но он попытался бы вести себя нормальнее обычного.

— Он тебе это говорил?

— Да.

— Не могу себе представить, как сидите вы с Олафом и болтаете о бабах.

— Я хотел добиться полной ясности, что он имеет в виду. Иначе бы не позвал его себе в резерв, Анита.

— Так что он тебе сказал?

— Он хотел бы иметь с тобой обычный секс.

Я попыталась отодвинуться от Ники, но он нагнулся надо мной, и я могла стоять прямее, но он все равно просто завернул меня в себя. В его обнимающих руках мне было тепло и надежно, и приятно было так прижиматься к нему спереди, так тесно. Настолько тесно, что он спереди начал увеличиваться. Секс входил элементом в ту «магию», которой я привязала Ники к себе, лишила его свободы воли. Он и его прайд похитили меня и угрожали, что убьют троих мужчин, которых я люблю. И чуть не убили меня, а потом лишили всех моих сил, кроме одной. Этой силой я и воспользовалась, чтобы заставить Ники предать всех и вся, лишь бы спасти своих любимых. До Ники я не понимала, что делаю или что это значит для того, с кем я это делаю, но с ним я действовала сознательно. Я сейчас позволила ему обнимать себя не только потому, что ему от этого было хорошо, но и потому, что мне неловко было за то, что я с ним сделала. Да, он был очень плохой, но нельзя никому взбалтывать мозги так, что не остается никого, даже социопата.