Том 4. Начало конца комедии - Виктор Конецкий

— Лейтенант Скотт слушает!

— Немедленно доставить останки в Чикаго!

— Поздно!

— Имеете право включить нейтринный двигатель!

— Тогда я не смогу затормозить в Чикаго!

— Меньше разговоров!

— Есть!

— Во имя Разделения Времени и Пространства! — И лейтенант Скотт включил нейтринный двигатель. Он знал, что сломает голову, но что ему оставалось делать, если Кольцо решило сохранить голову Сейса?

Через секунду атомопед миновал Детройт и вышел на заблокированную специальным сигналом нейтринную трассу Лос-Анджелес-Чикаго. На второй секунде Скотт включил тормозящую систему, но все равно было поздно. Они врезались в амортизаторы контрольно-пропускного пункта Института Составной Хирургии со скоростью двести миль в час. Голова лейтенанта разлетелась вдребезги.

— Великолепно! — сказал приемный врач.

— Это как раз то, чего нам не хватало! Молодое, тренированное тело! — воскликнул Главный Хирург и даже зачмокал от удовольствия, когда останки бывшего звездолетчика положили на операционный стол рядом с головой Сейса.

— У нас было несколько трупов, но все уже в пожилом возрасте, — объяснил хирург Представителю Кольца, прибывшему в Институт для контроля за ходом операции.

Сознание медленно возвращалось к профессору. Боль в области шеи, ломота в висках, зуд в пояснице и свербение в затылке мешали ему сосредоточиться. Но все это было мелочью по сравнению с неприятным состоянием раздвоенности. Мелькали в мозгу формулы, гипотезы, длинные ряды цифр. Они уводили его в привычный мир проблем по буксировке Бетельгейзе, Но кроме них и кроме мыслей о Мэйв, о том, как она волнуется за него, кроме всего этого Сейс настойчиво ощущал внутри нечто совершенно лишнее. Он просто-напросто стал тяжелее на тридцать три фунта.

— Где я? — спросил Сейс.

— Все о'кэй! — сказал Хирург.

— Что здесь «о'кэй», скотина? — спросил Сейс голосом лейтенанта Скотта, грубо, хрипло и вызывающе. — Задрыги! Хари! Вы у меня попрыгаете, кретины! — Он хрипел так минут пять, потом ослаб и затих.

— Обратная речевая функция, Мэйв. Большой кусок чужой глотки. Это пройдет, — весело объяснил Хирург. — Вы не беспокойтесь, мэм! Тело еще сопротивляется, но голова есть голова, дорогая. Голова подчинит себе тело. Правда, некоторое изменение словарного запаса и тембра голоса останется, но это пустяки, мэм! Хотите виски?

— Конечно, док! — услышал Сейс веселый голос Мэйв. — А сколько ему теперь лет?

— Новый возраст устанавливается как средний между возрастом головы и тела. Ваш супруг помолодел на сорок лет.

— Это меня устраивает, док! — со своей обычной откровенностью сказала Мэйв. — А как быть с хвостом?

— Не буду врать, мэм, это сложная проблема. Закон есть Закон. Масса юридической путаницы бывает в таких случаях…

— Сейс, дорогой, ты слышишь меня? — ласково спросила Мэйв.

— Да, дорогая! — тихим и нежным голосом ответил Сейс. И ощутил теплые губы на своем холодном лбу. — Прости, — продолжал он. — Я, кажется, забыл дома парашют… сука ты этакая!

— Выкиньте все это из головы! — приказал Представитель Кольца. — Проблема Альфы Ориона ждет вас!

Юридическое разбирательство между Головой профессора Сейса и Телом лейтенанта Скотта началось через две недели после выписки Сейса из Института. Сложность и казус заключались в том, что никто не мог освободить Тело Скотта от хвоста, так как оно несло часть вины прежнего хозяина. В то же время Голова не имела никакого отношения к грехам Тела.

Жена Сейса требовала освободить мужа от хвоста, потому что тень позора падает и на нее.

Сам Сейс, как настоящий ученый, плевать хотел на свой внешний вид.

При разборе дела Тело было представлено адвокатом Смайлсом. Голова — супругой профессора Мэйв.

Все это время Сейс напряженно работал. Кроме изменения словарного запаса и тембра голоса внутренне органический обмен между молодым телом и старой головой намного увеличил продуктивность мозга Сейса. И к концу процесса он нашел решение проблемы Тепла.

Когда было объявлено, что Тело лейтенанта Скотта имеет право освободиться от придатка только в том случае, если Голова докажет свою чрезвычайную нужность обществу, Сейс попросил слова и встал.

Его глаза сияли. Руки немного тряслись. Хвост он небрежно закинул на плечо. Он знал, что расстанется с ним в самом близком будущем.

— Итак, глубокоуважаемые коллеги! — торжественно начал Сейс. — Слушайте, ублюдки, что скажет вам командир! — вдруг зарычал он, но сразу спохватился. — Простите, коллеги! Я буду краток. Следует подогнать звездолет к Альфе Ориона с тыла, со стороны, противоположной созвездию Феникса… Эй, свинья, ты куда смотришь, когда командир говорит?! Простите, коллеги!.. Звездолет должен облучить жестким излучением лазеров дальнюю от нас сторону звезды. Цепные реакции синтеза вызовут гигантские выбросы материи с гигантскими скоростями в сторону, противоположную нам. Реактивный эффект, самый обыкновенный реактивный эффект, открытый еще сто тысяч лет назад самоучкой Циолковским, сдвинет звезду к чертовой матери с орбиты и пихнет ее в созвездие Феникс! И пусть семь чертей жарят меня… Простите, коллеги!

После того как рассказ «Профессор Сейс и судьба Альфы Ориона» был напечатан газетой «Литературная Россия», посыпались отклики читателей.

Алексей Ю. из Кудымкара, например, просил сообщить биографические данные автора. Некоторых интересовали тайны творческой лаборатории Незуагхнюма, некоторых — его творческие планы. Но я не решился тогда беспокоить Адама, ибо мы еще не входили в Авторскую конвенцию и обещать Незуагхнюму заслуженный им гонорар было невозможно.

Предстоящая поездка к ученым оживила мой интерес к Адаму.

Мне удалось связаться с ним по телефону. Незуагхнюм находился на острове Эльба, где собирал материал для философского футурологического романа, главным героем которого будет Наполеон. Адам не сомневается, что люди эпохи теплового изобилия легко будут оживлять и давно умерших. Называется роман «Назад, Время!».

О своем творческом методе Адам твердил одно: «Смелость, коллега! Смелость! И еще раз смелость!» Особое удовольствие ему доставляло подчеркивать, что новеллу «Профессор Сейс» он написал за двенадцать часов восемь минут. Причем за это время новелла была им самим дважды перепечатана oт корки до корки.

Безапелляционностью суждений и внешне примитивной, но внутренне терпкой и многозначительной наглостью Адам напоминал Боба Фишера. Как и Фишер, Адам изучил русский язык, ибо не мыслит творчества без опоры на сборник «Будущее науки», ежегодно издаваемый в Москве издательством «Знание». Кроме того, он выписывает нашу «Литературную газету», которую считает уникальнейшим печатным органом по стойкости попыток объять необъятное в каждом номере.

Я спросил Адама о влиянии огромного количества научных знаний на художественную свежесть его мировосприятия.

— Любой творческий мужчина, конечно, знает, как зависит его творчество от полового воздержания, полового пресыщения или полового безразличия, — ответил Адам. — Ужасно сознавать зависимость вдохновения от материальной оболочки. Особенно если вдохновение чуть теплится! — Здесь он замолчал, и в телефонной трубке слышался только шорох электронов и позитронов, болтающихся в кабеле между островом Эльба и Ленинградом. Через тридцать секунд Незуагхнюм продолжил крепнущим от слова к слову голосом: — В параллельном пути познания наукой и художественностью, Виктор, всегда была борьба, но она велась с равным успехом. Сегодня младенец Геракл науки своей детской ручонкой прихватил образ за глотку, наука побеждает образ, разнимая его на рационально и неопровержимо доказываемые составляющие. Однако меня, Виктор, вполне утешает пример мужчин-гинекологов. Они все про все в интимных вопросах знают с глубоко научной дотошностью, но это им не мешает любить, быть любимыми, быть счастливыми и красивыми. Я всегда умиляюсь, глядя на счастливую семейную жизнь гинекологов, сексологов, венерологов, акушеров и патологоанатомов. Зрелище влюбленного сексолога наполняет мою художественную душу оптимизмом… Жду тебя в Нью-Йорке, дружище! Благодарю за внимание!

В этот же день я телеграфировал в Академгородок согласие на приглашение и сформулировал тему выступления «Проблема делитанского интереса к науке у писателя-прозаика и способы его борьбы с этим интересом в век НТР». Благородство обязывает признаться, что в слове «делитанского» я сделал три ошибки. А ведь сколько уже раз залезал в словарь по поводу этого термина! У Даля «дилетант» — «охотник, любитель; человек, зажимающийся музыкой, искусством, художеством не по ремеслу, а по склонности, по охоте, для забавы». Раньше, таким образом, дилетантство в ремесле или науке не мыслилось вовсе даже. Оно только области искусств принадлежало. Теперь для области искусств применяется «самодеятельность», а дилетантство перекочевало в науку и относится до тех людей, которые высказывают научные соображения, не имея научного базиса, то есть диплома. Таких людей, по аналогии с «графоманами», я предлагаю называть «физиоманами» и отношу к ним себя.