Сыграй со мной в запретную игру - Элли Лартер

на равных, спокойно и уважительно, не повышая тона, я лучше не стану ее приглашать.

Мужчина прокашливается:

— Да нет, валяй!

— Она уйдет, если вы скажете что-то неприятное, — предупреждаю я.

— Да понял я, понял, — кивает отец девушки, и я поднимаюсь с места, чтобы выйти в коридор и позвать Женю. Согласится она встретиться с отцом или нет — ее дело, ее выбор, и я пойму и поддержу ее в любом случае. Но как же, черт возьми, хочется, чтобы они наконец нормально поговорили!

18 глава

ЖЕНЯ

Мой прекрасный любимый мужчина уходит прочь по бесконечно длинному и ослепительно белому больничному коридору, а я остаюсь послушно ждать… У меня и выбора другого нет.

Честно говоря, я глубоко сомневаюсь, что из разговора между ним и моим папашей может выйти хоть какой-то толк. Я вообще не уверена, что этот разговор состоится. Мне кажется (я прямо картинку в голове представляю! представляю — и ужасаюсь!), что папаша моментально вышвырнет Олега к чертям собачьим, как только тот рискнет переступить порог палаты…

И даром, что это отделение травматологии, даром, что мой дурацкий родитель только что побывал в автомобильной аварии, а в больницу попал с сотрясением мозга и травмами — пусть и незначительными, но все-таки…

Как бы Олегу самому не понадобилась медицинская помощь. Я прекрасно помню, как папаша набросился на него тогда, в клубе, когда я случайно выдала свое присутствие, выйдя из игровой комнаты без маски…

Да уж, поступила я тогда, конечно, глупо, необдуманно, как ребенок.

Но кто мог предположить, что это приведет к таким последствиям?

Что собственные родители сразу сочтут меня шлюхой и воровкой?!

Практически украдут после школьных занятий, запрут в спальне, вломятся к директору, пригрозят домашним обучением?!

Что мне придется сбегать из дома холодной апрельской ночью, без теплой одежды, через окно на пятом этаже, по гребанным простыням и пододеяльникам, связанным между собой?!

Чертово безумие! Сюрреализм!

Я тогда так думала — и сейчас так думаю, ничего не изменилось.

Но что самое паршивое — я скучаю.

По матери и даже по папаше, который не только оскорбил меня, но еще и пощечину успел залепить… Пиздец просто.

Но ведь не всегда было так. До этого у нас были нормальные, даже довольно теплые отношения. Конечно, у родителей с подрастающими или только-только выросшими детьми (все-таки восемнадцать — это уже совсем не подросток) часто бывают секреты, недопонимания, ссоры… Они и у нас были. Например, моя мама была категорически против, чтобы я поступала в академию Министерства Чрезвычайных Ситуаций и становилась спасателем. А отец считал, что я непременно свяжусь с какой-нибудь плохой компанией, если не присматривать за мной как следует, и потому ограничивал меня во всем, контролировал каждый мой выход из дома…

Но такое дно мы пробили в первый раз.

Все вдруг испортилось — причем так резко и так сильно, что я не представляю, как все вернуть обратно.

И можно ли.

Да и нужно ли вообще?

Да, я скучаю, да, мне больно, но я не намерена так просто, без раскаяния со стороны родителей, прощать оскорбления и боль, которые они мне причинили. Я хочу, чтобы мама и папа попросили у меня прощения. Вот только что-то глубоко сомневаюсь, что дождусь извинений.

Когда через десять или пятнадцать минут Олег возвращается, вырывая меня из тревожных мыслей, я сразу же интересуюсь с иронией в голосе:

— Что, тебя уже вышвырнули?! Так быстро?! Честно говоря, я все-таки надеялась, что ты продержишься немного дольше…

— Он хочет поговорить с тобой, — заявляет Олег совершенно серьезно.

Я морщусь:

— Издеваешься, что ли?!

— Нет, — мужчина качает головой. — Это правда. Я ничего не обещаю, но… Думаю, стоит попробовать. Но если он скажет хоть что-то оскорбительное в твой или мой адрес — сразу уходим, обещаю.

— Разумеется, он скажет! — фыркаю я насмешливо. — Иначе и быть не может! Зачем вообще пытаться?!

— Затем, что ты не хочешь потерять связь с родителями раз и навсегда, — Олег закатывает глаза, и я понимаю, что он прав.

Взрослый. Мудрый. Бесит.

— Но если он повысит голос — хоть раз! — я ухожу, — говорю строго.

— Мы уходим, — кивает Олег.

— Ладно… Так, погоди… то есть, ты со мной пойдешь?

— Конечно.

— И в палату тоже? — уточняю на всякий случай. — Не хочу находиться там один на один с ним…

— Я с тобой, да.

— Хорошо, спасибо, — киваю и поднимаюсь с места.

Все это кажется мне сущим бредом. Очень, очень очень плохой затеей.

Впрочем, терять мне все равно нечего: в крайнем случае, меня просто с порога обольют говном. Но тогда я хотя бы точно буду знать, что эту дверь следует раз и навсегда закрыть — и не ломиться в нее больше, несмотря на чудовищную боль в собственном сердце.

— Только не тешь себя напрасными иллюзиями, — просит Олег.

— Что ты имеешь в виду? — хмыкаю я, совершенно не понимая, о чем он говорит. — Мне кажется, я и так жду самого плохого… Какие уж тут иллюзии?

— Даже если этот разговор пройдет не так плохо, как ты ждешь, все равно все не решится в один день, — говорит Олег. — Нужно время.

— Я понимаю, — киваю с усмешкой.

— Тогда идем, — он протягивает мне руку, и я вкладываю свою маленькую ладонь в его большую, теплую и надежную.

Я открываю дверь палаты, делаю первый шаг и вижу его.

Своего отца.

Мы не виделись много недель — а при последней встрече он был со мной так груб и жесток, что сейчас мое тело сразу покрывается мурашками ужаса, и организм как бы кричит откуда-то изнутри: беги! спасайся!

Близость Олега немного помогает: я вцепляюсь в его ладонь так, что наверняка причиняю боль, но он терпит и не говорит ни слова.

Зато папаша вдруг