Люся, которая всех бесила (СИ) - Алатова Тата

А сейчас она просто стояла, прислонившись плечом к ростовому зеркалу у входа, и дышала как можно тише, боясь нарушить хрупкую тишину этого странного и завораживающего мгновенья.

Левый сапог, правый, рука вверх, по гладкому капрону колготок, под юбку, чуть кривоватая улыбка некрасивого лица, которое в темноте казалось особенно зловещим. Как будто Люся была той самой красавицей, которая попала в лапы к чудовищу. И это заводило отдельно.

И плавное смазанное движение Ветрова вверх, снова поцелуи, ладонь между ее ног, настойчивая, уверенная, умелая, которая по-змеиному просочилась и под колготки, и под трусики.

Он успевал все одновременно: целовать ее губы, лицо, шею и плечи, гладить грудь и живот, ласкать клитор, время от времени скользя пальцами внутрь.

Это было как тискаться в подворотне — грязно, стремительно, бездуховно и очень возбуждающе. Люся не собиралась кончать в коридоре, среди брошенных курток и обуви, даже толком не раздевшись, когда юбка перекрутилась, блузка сбилась, колготки спустились. Никакой изысканности, аромасвечей, роз, вычурного белья, неторопливой прелюдии, шелковых простыней.

Пальцы и губы, горячее тело, по-школьному порывистый петтинг, набухший член, трущийся о ее живот откровенно, напористо.

Скручивались под ребрами жгучие вихри, хлесткие, болезненные, как спазмы. Дыхание срывалось с присвистом и хрипами, как у астматика, и в этом не было никакой неловкости.

И можно было стиснуть ветровский член прямо сквозь брюки, можно было дернуть вниз ширинку, можно было вообще все, что придет в голову.

Это была безудержная свобода, которую Люся редко себе позволяла. Без правил и ограничений, без попыток выглядеть лучше и без желания сохранить лицо.

И она стискивала и хрипела, цеплялась за его плечи, норовя сползти по зеркалу вниз, тянула за волосы и насаживалась на пальцы, скалилась и кусала губы.

И поймала первый за эту ночь мокрый и ослепительный оргазм.

Потом все-таки был душ, и вот это уже определенно было прелюдией, со всеми этими совместными намыливаниями и смехом, и лужами на полу, и полотенцем, которое Люся бросила себе под колени, когда ей приспичило отсосать Ветрову прямо возле стиралки.

До кровати они добрались, уже уняв первый острый голод, и начали все сначала, разгораясь по второму кругу медленно, но сильно. Тогда-то Люся и выяснила, что Ветров не ограничивался общепринятыми эрогенными зонами — шея, грудь, клитор, задница, к чему там еще мужчины проявляют интерес. Он с равным энтузиазмом вылизывал ее живот и запястья, покусывал над лопатками и под коленями. Люсе всегда казалось это довольно скучным — что интересного в том, что чужой язык прохаживается по твоей спине, но оказалось, совсем не скучно, потому что про стратегически важные точки Ветров тоже не забывал. Это был секс не из тех, когда ты лежишь на спине и перебираешь список дел на завтра. Это было как заниматься любовью с целым гаремом посреди пропахшей специями базарной площади.

Она проснулась от запаха ванили и корицы, скворчания на кухне, шума воды и щекотки в носу. Некоторое время Люся лежала неподвижно, пытаясь сообразить, почему спит, уткнувшись носом во что-то вроде мягкой игрушки, и почему в такой неестественной позе. А потом вспомнила: они с Ветровым так и заснули, пытаясь найти сухой островок между обильных пятен на простынях, потому что не было сил сменить постельное белье или перебраться на диван. А щекочет ее ноздри густая поросль на ветровской груди, никогда в жизни у нее не было таких волосатых мужчин.

И следом пришло паническое осознание: Нина Петровна готовит на кухне завтрак.

Суббота.

И спальня пропала сексом, спермой, потом, и они оба голые и совершенно не оставляют простора для фантазии.

И на кухне разгром, и в ванной и коридоре тоже.

Как-то очевидно, что ночь была бурной.

И повезло, если их не слышали все соседи.

Пошевелившись, Люся поняла еще одну вещь: у нее болит и ноет все тело, будто ее переехал трактор. Черт, кажется, они дотрахались до мозолей в самых нежных местах.

Такой марафон на выносливость и, может, на выживание.

Застонав, она укусила его за грудь.

— Нина Петровна, — прошептала с ужасом.

Ветров что-то невнятно промычал, перевернулся, наваливаясь сверху.

— Она уже все поняла, Люсь, — пробурчал сонно, — вряд ли у тебя получится убедить бабушку, что мы тут увлеклись игрой в шахматы.

— Она выжжет мое имя с семейного древа.

— Эй, ты помнишь, что из нас двоих ее родственник — я?

— Это вряд ли.

Люся села, поморщившись. Испуганно поглядела на плотно закрытую дверь:

— Может, сказать, что мне приснился кошмар? А ты меня, ну… успокаивал?

— Приятно иметь дело со взрослой и независимой женщиной, — хмыкнул он, натянув одеяло повыше.

Люся пнула его, встала, натянула халат и прошмыгнула в ванную. На цыпочках. Ненавязчиво так.

Долго разглядывала себя в зеркало.

Губы опухли, конечно, кожа вокруг покраснела от щетины.

Но Ветров не позволил себе ни засосов, ни синяков — очень по-взрослому и довольно уважительно. Люся терпеть не могла носить на себе чужие отметины. В этом было нечто унизительное, как будто партнер писал на заборе: чуваки, вчера я отымел эту телку.

Под горячей водой она проснулась окончательно.

Засмеялась, не в силах поверить самой себе: ай да Люся, ай да джигит. Уж жахнула так жахнула, до сих пор глаза квадратные от потрясения.

Она ощущала невероятную легкость и прилив сил, как будто провела ночь на болотах. Настроение было приподнятым, сожалений — ноль.

Люся вообще не привыкла жалеть о принятых решениях, даже не слишком правильных. Самобичевание — верный путь к унынию, а унылой быть скучно.

Ее авантюрная и любопытная натура торжествовала: ага, теперь можно поставить галочку в списке сомнительных достижений. «Протестировала марена». Не то, что напишут в ее эпитафии, но, определенно, свежая тема для женской трепотни под пиво.

Одевшись в гардеробной, она явилась наконец на кухню с самым невозмутимым видом, на который была способна.

Нина Петровна тут же сунула ей в руки кружку кофе.

— Доброе утро, — произнесла ехидно.

Старушка не выглядела расстроенной, скорее насмешливой.

— Неужели ты теперь пропустишь свидание с порнобояном? — спросила она с любопытством. — По мне так неравный обмен.

— Вы преувеличиваете масштаб трагедии, — бодро возразила Люся. — Мы же не произносили клятв верности до гроба и все такое.

— В мое время за подобное поведение женщин называли не слишком приятными словами. Ах, я родилась слишком рано. Павел! — вдруг закричала она. — Немедленно иди завтракать. Мы что, будем тебя до обеда ждать? В конце концов, это невежливо!

Он появился на пороге спустя несколько минут — заспанный, помятый, лохматый.

— Суббота же, — сказал оскорбленно. — Почему нельзя спать до обеда по субботам?

— Твой дед, — произнесла Нина Петровна наставительно, — всегда просыпался рано утром, делал гимнастику и обливался холодной водой. И совершенно не понимал, что такое секс без обязательств. Твой дед считал, что заниматься любовью можно только с той женщиной, на которой ты готов жениться.

Голодная как волк Люся, которая вожделенно гипнотизировала тарталетку из сыра, мяты и манго, вытаращила глаза. Это еще что за разговоры такие?

— Кажется, — спокойно заметил Ветров, усаживаясь на свое место, — мы давно уже выяснили, что я мало похож на деда. Ты не можешь злиться на меня за это всю свою жизнь.

— Отлично могу, — упрямо объявила Нина Петровна, — он бы ни за что не разбил бедной девушке сердце.

— Какой бедной девушке? — изумился он.

Старушка встала за спиной Люси, положила руки ей на плечи и чмокнула в макушку.

Кажется, у Люси начинался нервный тик. Она настолько обалдела от происходящего, что могла только моргать.

— Ах, этой бедной девушке, — иронично протянул Ветров, — ну что я могу сказать? Боюсь, что разбить сердце нашей Люсеньки способен только бульдозер. И то не факт.