Замысел - Владимир Войнович

– Вчера я была на станции Москва-Сортировочная. В бригаде, где рабочие взяли на себя обязательство жить и трудиться по-коммунистически. Не когда-нибудь в отдаленном будущем, не послезавтра, а прямо сегодня, сейчас. Вы понимаете, самые обыкновенные на вид люди, а поставили перед собой такую задачу. Я поняла, что не могу не откликнуться на то, что увидела. Стихи сложились сами собой. Придя домой, я их записала.

Сначала В.В. подумал, что поэтесса шутит. Он сам работал в таких бригадах, которые брали на себя обязательства работать сверх меры, они все брали на себя обязательства, и все, кто эти обязательства брал, давал, складывал в ящик и выкидывал на свалку, знали, что это чушь. Но Анна говорила серьезно, и все собравшиеся серьезно при готовились слушать. Приготовился и В.В.

Анна осмотрела зал и стала читать вполголоса, с домашней интонацией:

Вы еще не жили в коммунизме?Ну, так в чем же дело? Поживите.Он теперь совсем не за горами,До него трамвай вас довезет.Да, трамвай, не времени машина,Не ракета и не Сивка-бурка,А простой обшарпанный трамвай…

Голос поэтессы глух и чуть-чуть дрожит. Она смотрит при этом куда-то в дальний угол комнаты, а может быть, еще дальше. Может быть, ее взгляд проникает сквозь эти стены, сквозь толщу пространства и видит зримые черты того, что она описывает. Голос дрожит так, как если бы она сознавала, что это ее последнее стихотворение, что, как только она дочитает до точки, сюда войдут товарищи в кожаных тужурках, выведут ее за дверь и расстреляют тут же на железнодорожных путях.

Но пока этого не случилось, она исполнит свой долг, она расскажет. Она расскажет всю правду. Она расскажет всю правду про людей, которые склонились у станков и раздувают кузнечные меха. Лица у них черны от копоти, руки у них черны от въевшегося в поры мазута, но души у них чисты. Они не дожидаются, когда коммунизм будет построен везде, они его уже построили здесь, они в нем живут и вас готовы в нем поселить, если вы хотите. Но для этого надо уже сейчас:

Так работать, словно в коммунизме,Жить, любить, мечтать, как в коммунизме…

Жить, любить, мечтать, как в коммунизме, В.В. был не прочь. Но работать… Он сюда явился после работы на путях, где восемь часов «грохотал» гравий. То есть набирал гравий на вилы, встряхивал его и сыпал между шпалами. От такой работы потом несколько часов болит спина, а пальцы рук не слушаются и не могут удержать ложку. Неужели в коммунизме надо работать еще больше?

Анна дочитала стихи до конца и немного постояла еще у стола, ожидая, видимо, тех товарищей в кожанках. Но поскольку никто не явился, она с сознанием исполненного долга отошла и села на свое место.

Молчание. Все сидят тихо. Обдумывают услышанное, видимо, устыдившись, что мало работают и любят, может быть, тоже любят, но не по-коммунистически, а как придется.

Зиновий Матвеевич оглядел аудиторию:

– Кто-нибудь что-нибудь хочет сказать?

– Можно я?

Протирая на ходу очки, к столу вышел человек, похожий на Добролюбова, и начал неспешно, как бы с трудом подбирая слова:

– Прошу простить, если моя речь будет не очень гладкой. Мы только что услышали стихи, после которых хочется не говорить, а молчать и думать. То, что мы сейчас услышали, это больше, чем стихи. Это… даже не знаю, как выразиться… Откровенно говоря, я не отношусь к числу очень внимательных читателей газет… То есть я, разумеется, тоже читал о создании подобных бригад, но мне никогда такое событие, при всем политическом значении, не казалось достойным поэтического отклика. И нужен был взгляд человека, который не только сам умеет в малом увидеть великое, но и наш взгляд повернуть в ту же сторону. В самом деле, ну что произошло? Рабочие собрались, взяли на себя обязательство перевыполнять планы и вообще работать лучше, чем раньше. Как бы на это откликнулись наши присяжные стихоплеты? Ну, сочинили бы бездушные и казенные вирши с дежурными рифмами, вроде призма-коммунизма, дали-стали и так далее в стиле барабанного боя. А тут до предела простой, открытый, доверительный, я бы даже сказал, исповедальный разговор с читателем. Разговор тет-а-тет. Без набивших оскомину казенных сентенций. Простыми и удивительно точно выбранными словами. И, по-моему, хорошо, что стихи без рифмы. Возникает эффект максимальной доверительности. И совершенно точно выбранный ритм и тон. Вы только вслушайтесь: «Вы еще не жили в коммунизме?» Патетический напряженный вопрос. И тут же спад в бытовую разговорную интонацию: «Ну, так в чем же дело? Поживите…» И сразу после этого: «Он теперь совсем не за горами, до него трамвай вас довезет…» Та же интонация, но в нее вплетается ритм идущего по рельсам трамвая. Это, я позволю себе выразиться красиво, ритм жизни и ритм правды. По-моему, Аня, это твоя большая поэтическая удача, и я тебя от всей души поздравляю.

Не успел он сесть на место, как к столу, не спрашивая разрешения, выскочил следующий оратор – крупный, кудрявый.

– Сеня, только не очень длинно, – предупредил его Мыркин.

– Два слова, – пообещал Сеня и начал говорить быстро и энергично: – Трамвай, о котором пишет Аня, это тот самый трамвай, на котором я каждый день езжу на работу. Он обычно страшно гремит. Он обшарпанный. Пассажиров, как сельдей в бочке. Я всегда наступаю кому-то на ноги и мне наступают. И я вижу перед собой только озабоченные, иногда даже злые лица. Для того чтобы я посмотрел на этих людей другими глазами, мне понадобилось слово, сказанное поэтессой.

– Не поэтессой, а поэтом, – поправили его с места.

– Прошу прощенья, – согласился Сеня. – Конечно, поэтом. Я сам ненавижу это жеманное слово «поэтесса». Так вот поэт увидела то, что мы, погруженные в наши будничные заботы, не замечаем… Поэт заметила, что этот обшарпанный трамвай идет не из пункта А в пункт Б, а из нашего прозаического быта прямо в коммунизм. Какое смелое столкновение образов обыденного и необычайного!… Я сейчас не припомню ничего похожего в современной поэзии. Здесь слышится что-то балладное, может быть, идущее от Жуковского, а может быть, тут даже стоит поискать музыкальные аналогии, в звучании этого стиха есть что-то скрябинское, что-то напоминающее начальные аккорды «Поэмы экстаза»…

– Чепуха! – вскочил похожий на Добролюбова. – Причем тут музыка? Причем тут Скрябин? Если уж сравнивать, то с живописью. Здесь уместно вспомнить Пластова или Дейнеку.

Тут в спор вступили другие семафорцы и стали приводить еще всякие аналогии, наизусть цитируя каких-то неизвестных В.В. поэтов, потом почему-то ударились в теорию стихосложения, и зазвучали слова «хорей», «анапест», «амфибрахий», «верлибр», «лирический герой», «консонансная рифма», «имажинизм» и «интровертивность» – для всех выступавших эти слова и их значения не были секретом.