Нариманов - Илья Дубинский-Мухадзе

Приготовленная согласно требованиям службы улыбка мигом стерта с лица Томсона. Подчеркнуто сухо, двумя-тремя ничего не говорящими официальными фразами отвечает на витиеватые приветствия. Затем не хуже сержанта на плацу чеканит команду: «Опустить!.. Убрать!!» Перст указующий нацелен на флаг «азербайджанского государства», поднятый в конце пристани по распоряжению министра внутренних дел Бехбуда Ага Джевашнира. За самовольство он будет смещен.

Дабы яркость встречи не потускнела, в правительственной газете «Азербайджан» 18 ноября помещено:

«К населению г. Баку!

Во вчерашнем номере нашей газеты появилось на том же месте, где печатается сие разъяснение, сообщение о том, что европейские правительства признали независимость Азербайджанской республики. Это сообщение неправильно, ибо такого признания не было».

То-то и оно, что ни признания, ни снисходительности. Одни строгости, попреки. При том, что нефть Апшерона, порты Каспия в особой цене. Или как раз потому.

Некоторые надежды на будущее подает заметно постаревший, но еще достаточно шумливый Али-бек Агаев. Тот, кто с начала века постоянно грозился «разнести, пригвоздить к позорному столбу» Нариманова. Теперь идеолог пантюркизма, пренебрежительно махнув рукой на повалившуюся Оттоманскую империю, объявляет, что открыл возможность свершить истинное чудо. «Мы, как нация, должны докричать о себе до ушей культурных европейских народов…» А поскольку «культурные европейские…» не станут слишком напрягать слух, «докричать о себе» надобно в Париже, снарядив чрезвычайную на такой случай делегацию. Али-бек и сам готов в ней участвовать.

Неизбежное в подобных деликатных обстоятельствах соперничество между государственными мужами. Проводы достойных, благополучное их прибытие в Константинополь. А дальше… Французский консул в Константинополе, смешливый месье, любезно обещает непременно затребовать просителей, ежели его правительство разрешит им следовать в Париж.

Переписка всегда требует времени. В данном случае — трех месяцев. В Баку генерал Томсон успевает перетасовать карты. Массовое увольнение министров. Набор новых. Хан-Хойский отправлен в министерство иностранных дел. В кресло премьера определен Насиб-бек Усуббеков. Не сказать добрый, но давний знакомый Нариманова и медицинскому факультету, кавказскому землячеству в Одессе, по бурным их схваткам на мусульманском съезде.

Усуббекову и адресовано письмо главы чрезвычайной делегации, все-таки добравшейся до Парижа. Али-Мардан-бек Топчибашев отписывает, что ужасно тесно в приемных на берегах Сены. Конкуренция злейшая. «Мы видим, что народы, более нас известные, сорганизованные и даже жившие самостоятельно, ищут себе не только союзников, но и покровителей, протекторов, мандатариев и стремятся в этом отношении ориентироваться на ту или другую сильную державу. Ориентация всегда оставалась в своей силе и значении, как важный очередной жизненный вопрос».

Гибкий, не хуже игрушки из гуттаперчи, многоопытный «редактор-издатель» Топчибашев грубых слов никогда не употребляет. Любой гнили подберет привлекательную красочную обертку. Пишет «ориентация», подразумевает «торгашеская сделка». Когда дело касается власти и собственности, мигом побоку все медоточивые разглагольствования о служении нации, о ее независимости. Национальное достоинство, национальное богатство, самое существование национальной государственности — все пойдет с молотка. Турции, Англии. Попутно Франции с Америкой. В ближайшие месяцы еще Италии. Только бы уцелеть, сохраниться в наимладших компаньонах. Можно и просто в обслуге…

А уже грядет неизбежное. Все более политически прозревают бакинские рабочие. Эсеро-меньшевистские «Известия Стачкома» перепуганно взывают:

«На последней рабочей конференции один из ораторов обмолвился, что надо послать водный транспорт за большевиками, причем его наградили аплодисментами. Почему бы это? Почему аплодировали тому, что несколько месяцев назад встретили бы шиканьем и свистками? Да очень просто. Наши иностранцы-гувернеры делают все от них зависящее, чтобы оправдать положение, высказанное большевиками относительно их. И как бы по существу ни были неприемлемы остальные положения большевизма, но справедливость их суждения о роли и задачах «союзников» возвращает к ним симпатии некоторой части рабочих масс. Знатные иностранцы явились к нам, чтобы заарестовать анархо-большевизм, а на деле занижаются совсем другим… Признаться бы им, этим лучшим агитаторам за дело большевизма, сказать прямо, чью работу они делают — дело демократии, дело анархии или дело мировой реакции?.. Мы это знаем, но пусть это не будет секретом и для других».

Таким же «лучшим агитатором за дело большевизма» оказывается «Мусават» — самая сильная из буржуазно-националистических партий Закавказья в восемнадцатом-девятнадцатом годах. Вся государственная деятельность мусаватистов, все устройство жизни в их «самостоятельной республике» неизбежно способствуют тому, чтобы спала пелена национального дурмана и при трезвом размышлении взяли верх непреходящие классовые интересы трудового люда.

На первых порах сила «Мусавата», его привлекательность в глазах азербайджанского населения, политически незрелого, отравленного религиозными предрассудками, доходящими до фанатизма, в клятвенном обещании создать свое национальное независимое государство. На зеленом знамени начертано: «Религия и нация!» Народу, до предела замордованному — при царизме, при Временном правительстве, при Закавказском сейме, твердят: «Крестьяне, помещики, заводчики — те же люди, те же мусульмане, те же турки. Между ними нет вражды. В своем Азербайджане они станут жить в любви и братстве, одной нацией».

Любовь и братство… В родном селении Маштагах под Баку схвачен Мамед Мамедъяров, балаханский бурильщик. Единственная вина — принадлежность к «Гуммет». С 1902 года член РСДРП. До того участие в революционных кружках, в первомайской демонстрации. Случались аресты, жандармские ночные допросы, тюрьмы — по горло хватало издевательств. Но такого ада наяву, таких зверств, как в «своей республике»…

«Ничего не спрашивая, мне сразу всыпали 75 ударов палками. Содрали всю мою одежду, взамен бросили лохмотья. Снова били в каком-то подземелье, заменявшем тюрьму… На третью ночь привели 16 товарищей — большевиков, но они оставались недолго. Через несколько часов за ними пришел конвой, и спустя небольшое время послышались выстрелы. Всех 16 расстреляли. Сердце мое обливалось кровью за них, о себе ничего не думал.

В следующие пять дней беспощадно били палкам, топтали ногами, стараясь попасть каблуками в лицо…