Потопленная «Чайка» - Ордэ Соломонович Дгебуадзе

На чистом небе сияла полная луна. Усыпанные белыми цветами деревья как-то особенно торжественно серебрились в свете луны. В комнату ворвался теплый ветерок, принес ночной аромат цветов.

Петро жадно вдохнул прохладный воздух. Господи, если бы это был просто дурной сон!

Тория подошел к Петро и сказал внушительно:

— Если любишь сына, нужно сделать все, что возможно, для его спасения. Решайся, мне здесь опасно находиться.

Петро вновь объял страх... Господи, скорее бы уж говорил, что нужно делать, чтобы вызволить Андрея из беды. Неужто может погибнуть здоровый парень, добрый, честный, гордость отца, надежда семьи?

— Скажи, научи, как и чем помочь сыну? Ничего не пожалею, только бы спасти!

Неверными шагами Петро подошел к столу, шумно передохнул:

— Пойду к тем, кому доверена судьба Андрея, в ногах буду валяться, чтобы отпустили сына!

Тория усмехнулся:

— Кому нужны твои мольбы и просьбы!.. — холодно проговорил он. — Командование добровольческой армии не заинтересовано в казни Андрея, его не казнят, если мы окажем ему услугу. А так, за красивые глаза, да за то, что Андрей сын кубанского казака Петро Жука и мой друг, только за это никто его не простит.

Петро догадался: офицер таит в душе что-то недоброе.

Гость вкрадчиво спросил хозяина:

— Может ли умный крестьянин обменять пойманную в курятнике лису на медведя, который стал часто наведываться в его двор?

Петро молчал, не понимал, к чему клонит офицер.

— Я тебя спрашиваю, обменяет или нет? — спросил тот, останавливаясь перед хозяином.

Петро медленно произнес:

— Обменяет, конечно, обменяет!

— Так вот, братец мой, — Тория сел в кресло перед Петро и закурил, наслаждаясь папиросным дымом... — Наше командование и хочет предложить тебе такое дело. Если мы окажем ему услугу, — подчеркнул он, — если мы вместо твоего сына подсунем ему более опасного человека...

— Где же такой человек?.. Господи, чем я провинился? — простонал Петро.

— Есть такой человек, — офицер, пристально глядя на Петро, помедлил немного. — И ты можешь отдать его командованию вместо Андрея, — а затем твердо проговорил: — Сергей Вахов, предводитель шайки бандитов, племянник твоей жены. Командование прекрасно понимает, что, если ты пожелаешь, его нетрудно будет поймать.

Офицер не сводил с Петро глаз.

— Сергей? — Петро озирался вокруг, как затравленный зверь. Потом поднял голову и глазами, полными муки, посмотрел на гостя. — Нет, это невозможно! Я, Петро Жук, стану изменником?! Как же так, господин офицер?! — Он поднялся, хотел выпрямиться, но пошатнулся и без сил опустился на стул. Закрыв глаза руками, сказал сдавленным голосом:

— Ради Андрея я готов и душу дьяволу продать!

Глава пятая

ЗЛОЙ ДУХ В ЗАПАДНЕ

— Что же дальше? Вывел вас Петро в безопасное место... — Дата насмешливо смотрел на офицера, — или он и вас продал?

Тория недовольно нахмурился, но, поняв, что роль оскорбленного ему сейчас не к лицу, продолжил свой рассказ:

— Мы остались в семье Петро. Усталый, я проспал, как убитый, весь день. Когда меня разбудили, на дворе уже было темно. Петро торопился: позже, дескать, будут усиленные патрули на границе. Поужинали. Мария после сна выглядела немного спокойнее. Она приглядывалась ко мне, и я чувствовал, что она взвешивает каждое мое слово. Она напоминала оленя, который, идя на водопой на рассвете, с великой осторожностью озирается вокруг. Я боялся, что она откажется идти со мной. Петро или его жена могли сказать ей что-нибудь обо мне, и тогда уговорить ее следовать за мной на ту сторону было бы трудно. Но Петро избегал ее. Наверное, потому, что... — Георгий запнулся.

— Понятно, почему! — Дата прошел в угол каюты, где стоял бочонок с водой. Открыв кран, наполнил кружку и напился.

Между тем Тория продолжал рассказывать:

— Было заполночь, когда я, Петро и Мария оставили дом. Лес, совсем близко подходивший к берегу реки, на первый взгляд казался непроходимым из-за густого подлеска, но Петро быстро вышел на тропу. Мы держали курс на восток. Петро очень хорошо ориентировался в лесу.

Наконец мы подошли к реке, среди густых плакучих ив разыскали спрятанную лодочку, тихо, без всплеска, столкнули ее на воду и через несколько минут были на противоположном берегу.

Поднявшись на косогор, вышли в поле. Я остановился, желая попрощаться с Петро. В части меня ждали срочные дела, и я спешил.

Я протянул руку Петро, но тот, повернувшись ко мне спиной, сказал Марии:

— Ты подожди нас там. — Он указал девушке на одинокое дерево, темнеющее невдалеке на фоне неба. — Я переговорю с господином офицером...

Мария беспрекословно отошла. Петро молча смотрел ей вслед, пока она не скрылась в тени дерева, потом повернулся ко мне и спокойно сказал:

— Мой Андрей вернулся, господин офицер!

— Андрей? — Я был удивлен. Он должен был находиться в Екатеринодарской тюрьме до поимки Вахова. Его никто не мог освободить без меня...

— Да, Андрей. А ты думал, он подохнет в тюрьме? Как видишь, бог нас милует, — закончил он и согнулся так, будто готовился к прыжку. Я отступил и, опустив руку в карман, схватился за револьвер.

— Как он оказался здесь? — спросил я, сжимая рукоятку револьвера...

— Мой сын лучше меня, господин офицер. Он смелый, решительный, настоящий мужчина, такого человека тюрьма не удержит.

— Бежал, значит!

— Да. Пока его друг Георгий Васильевич готовил ему веревку или пулю, он убежал. Теперь я знаю всю правду.

Я не понимал: если он хотел рассчитаться со мной, почему переправил меня на этот берег, туда, где находятся мои люди, и почему ничего не предпринял на том берегу, там ведь расположены передовые отряды красных?

— Ты помнишь, как вы встретились-познакомились? — Он весь напрягся, как натянутая тетива.

— Для чего сейчас ворошить прошлое, Петро?! — спокойно спросил я, внимательно следя за ним.

— Ты еще спрашиваешь?! — усмехнулся он и шагнул ко мне. — В тот день я вырыл себе могилу, стал Иудой! — Он говорил громко, и я опасался, как бы нас не услышала Мария.

— Успокойся, Петро, ты выполнил долг отца, долг родителя, спас от гибели родного сына. Так поступил бы каждый, у кого есть сердце, кто любит семью, кто жалеет себя. — Я отступил на несколько шагов. Меня не волновали его переживания, мне хотелось быть с Марией, и затянувшееся