Войди в каждый дом (книга 1) - Елизар Мальцев

Все было как перед другими станциями — на последнем перегоне пассажиры стали забивать узкий проход мешками, чемоданами, корзинами, узлами, так что проводница с трудом пробралась через этот завал к выходу. Брызнули из густой темноты огни железнодорожного поселка, выступила, как скала, серая стена элеватора, поезд начал замедлять бег, захлебываясь громкой скороговоркой на стрелках и стыках рельсов. К сердцу Константина вдруг словно подкатило что-то, и он заволновался до тошноты, до одури...

—  Знаете что? — оборачиваясь к Васене, сказал он.— Я, пожалуй, не стану вам мешать... Доберусь как-нибудь сам... Честное слово!..

—   Ой, зачем вы так? — озадаченно проговорила девушка.— Вы и мне поможете — один баян вон какой тяжелый!

Вздохнув, Мажаров молча продел руки в лямки от футляра, встряхнув плечами, уложил поудобнее ящик на спине, поднял два своих чемодана и грузно двинулся следом аа Васеной.

Волнение, замутившее его душу, не проходило, но теперь к нему еще примешивалось чувство растерянности и стеснения. Как ему вести себя, когда он сейчас, через какую-то минуту увидит Ксению?

Он обмер, услышав ее голос, отозвавшийся в толпе на радостный зов Васены, и, уже ничего не разбирая, неуклюжи сорвался с вещами с подножки вагона. Кое-как на лету удержав свалившиеся с носа очки, он выпрямился и уви-дол, что Васена уже тормошит стоящую чуть поодаль от него сестру.

«Как же мне назвать ее? — лихорадочно соображал он,— Ксюшей, как раньше, вроде ни к чему, по фамилии тоже мудобно».

Ои робко приблизился к ним, и тут Васена неожиданно выручила его.

- Здесь один товарищ...— сказала она, когда Константин поравнялся с ними.— Я думаю, в машине   найдется место?

—   Конечно! Пожалуйста! — ответила Ксения, даже не взглянув на Мажарова, и подхватила сестру под руку.— Ну, как там наши? Как мама?

«Она такая же, как прежде,— не сводя глаз с ее дышавшего свежестью лица, думал Мажаров.— Нет, нет, гораздо лучше!»

Он не мог даже сказать, что изменилось в Ксении, это было почти неуловимо, но в каждой черточке сквозило выражение зрелой и чуть вызывающей красоты.

—  Тятя как будто немного стал потише,— громко говорила Васена, приноравливаясь своей плавной походкой к твердому, стремительному шагу сестры.— Первые три дня, как вернулся от тебя, он был не очень-то разговорчив...

Она рассказывала, смеялась по-детски заразительно, но Константин не слушал, весь поглощенный одной мыслью: «Как же дальше-то? Тащу на себе какой-то дурацкий баян и делаю вид, что я никого не узнаю и вроде не собираюсь признавать. Черт знает что! Что она может обо мне подумать, когда обнаружит это притворство?»

Тяжелые чемоданы оттягивали ему руки, одна лямка, подвернувшись, терла плечо, но он, не останавливаясь, шел по чавкающей под сапогами грязи, постепенно как бы втягиваясь в нудную, вступившую в тело боль.

Метель давно стихла, выпавший снег растаял, как это часто бывает перед тем, когда ложится настоящая зима, лишь кое-где известково белели в темноте отдельные уцелевшие островки. На привокзальной площади, освещенной одной качавшейся на столбе под жестяным абажуром лампочкой, сгрудились подводы, пахло навозом, конским потом, волглым сеном. Фонарь на столбе мотался из стороны в сторону, то накрывая площадь крылом гигантской тени, то вновь отбрасывая ее.

—  Товарищ, где вы? — раздался вдруг впереди голос Васены, а через некоторое время она сама появилась рядом, задохнувшись от бега.— Извините, я совсем забыла про вас! Заговорилась с сестрой и... Вам, наверное, очень тяжело?

—  Пустяки,— пробормотал Константин, почувствовав невольную признательность к случайной милой попутчице, и шутливо добавил: — Донесу сам, не беспокойтесь!

У светло-серой, густо забрызганной грязью «Победы» их поджидали Ксения и шофер в ватнике, протиравший руки клочком сена.

—  Ты где сядешь, Ксюша? — спросила Васена, как будто это могло иметь какое-то значение, и, не дождавшись ответа сестры, сказала: — Мы с товарищем устроимся позади, а ты впереди, хорошо?

—  Как хочешь!

Освободившись от тяжелой ноши и сев в машину, Константин не испытал ни малейшего облегчения.

«Я должен в конце концов решиться и сказать ей, кто я,— думал он.— Мое молчание она может неправильно истолковать, будто я чувствую себя в чем-то виноватым перед нею. Но ведь прошло почти десять лет, как мы расстались, оба изменились, стали другими, и я напрасно мучаю себя тем, от чего наверняка уже не осталось и следа».

Пробуксовывая и заносясь задними колесами к самой обочине, машина вырвалась наконец на дорогу и побежала, отпугивая жавшуюся к обочинам косматую темь, с треском отдирая липнувшие колеса от вязкой, жирной грязи.

Васена наклонилась вперед к сестре, обняв ее за шею, что-то вышептывала ей, а Ксения, полуоборотясь, слушала ее, кивала, улыбалась, чуть запрокинув по-цыгански смуглое лицо, освещенное снизу розоватыми бликами от щитка.

Пользуясь тем, что сестры забыли о нем, Мажаров не таясь, с беззастенчивой пристальностью разглядывал близкое и вместе с тем уже далекое лицо Ксении, с таким знакомым очертанием губ, с их волнующей теплой припухлостью, с темными, влажного, мятежного блеска глазами, с невыразимой прелестью кожи, согретой неровным румянцем, возле уха он был блеклым, но потом густел, наливался и уже алым цветом ложился на щеки.

Словно потревоженная его взглядом, Ксения резко повернулась и спросила:

—  А вы из какой организации, товарищ? Константин не совсем вежливо пробурчал, что едет по

споим делам в райком. В лице Ксении что-то дрогнуло — то ли изогнулись черные брови, то ли губы, то ли прошла но нему смутная тень, и Константину показалось, что она узнала его, и душу его охватило смятение, почти испуг. Но это продолжалось какое-то мгновение, словно она сделала иид, что узнала его, или что-то помешало ей утвердиться и этом окончательно, и Ксения лишь встряхнула головой, как бы отгоняя неприятную мысль, и снова с улыбкой обратилась к сестре:

—  Ну, а как дедушка?

—  Он же у нас чуток глуховат,—смеясь, проговорила Васена, украдкой оглядываясь на Мажарова.— Но все же, как узнал, что вроде собираются в деревню переезжать, больше всех обрадовался. Как тятя приехал, он со всей душой прямо к нему — думал, что от него это идет, а не от Ромки. «Осчастливил ты меня, Корней, на старости лет!» —говорит, а у самого слезы на глазах. Тятя-то сначала не понял. «В чем, дескать, дело-то, чему, мол, ты радуешься?» — «А как же мне не радоваться, когда опять на свою землю вертаюсь! Разве для меня тут в городе жизнь? Коли теперь умру, так со старухой рядом похоронишь». Ну, тут тятя обозвал его дитем малым, дедушка тоже рассердился, начал укорять его. Ну и, как всегда, все сгладил Никодим...

—  Н-да, обстановочка там у вас,— вздохнув, сказала Ксения.— Так на чем хоть порешили-то?

—  Ромка с Никодимом, по-моему, уже взяли расчет

на заводе, но я их не стала дожидаться. Взяла свой культ-          

просветовский диплом, баян в руки, и только меня и видели!

— А невестка наша молодая?

—  Клавдия-то? — Васена пожала плечами.— Не понимаю я их — то вроде любят друг друга, водой не разольешь, а то по два дня не разговаривают. Но старшего нашего братца ты знаешь — уж если что он решил, от своего не отступит. Год молчать будет, а сделает все по-своему! Характер у Дыма тятин, капля в каплю.

—  Да, характерами нас родители не обидели,— подтвердила Ксения.

Дорога выплывала из тяжелого мрака, остро поблескивая залитыми водой рытвинами, с густым шелестом расступались под колесами лужи, нудно взвывал на подъемах мотор, а шофер, то и дело смахивая пот со лба, отчаянно крутил баранку руля, чтобы машина не сползала с колеи. Но она уже с трудом слушалась его, еле преодолевая жидкое месиво из грязи и снега,

—  И когда успело развезти? — недоумевал шофер. Впереди зачернел перелесок, и скоро машину с обеих сторон обступил густой частокол осинок, тополей, обнаяш-лись на свету босоногие березки, выбежавшие к самой обочине, и тут же стыдливо скрылись в темноте. Машина, дрожа от напряжения, сделала несколько рывков, пытаясь выскочить из глубокой выбоины, скребнула низом сухую землю и остановилась.                                                                   

Водитель прибавил газу, стараясь раскачать машину и сорвать ее с места, потом, приглушив мотор, раскрыл дверцу.

— Сидим крепко, как дома! — сбивая на затылок плоскую, словно блин, кепку, проговорил он.— Дело траурное, но не будем морально переживать. Тащите побольше веток под колеса, а я поддомкрачу и буду откапывать дифер. Двинули!

Мажаров вылез из машины, перепрыгнул через бурья-нистую канаву и очутился в темном перелеске. И зачем он согласился ехать с ними! Уж лучше бы одному тащиться по этой слякоти пешком, нести свои чемоданы, чем испытывать эту несуразную горькую неприкаянность.