Боги ждут жертв - Ростислав Кинжалов

Великан еще раз тяжело вздохнул и начал рассказывать. Отрывистые, короткие фразы падали тяжело, как камни.

– Войско накона напало на нас неожиданно; никто не заметил, как они приблизились. Наши дрались изо всех сил, но сил-то уже ни у кого не было. Ты помнишь, какую битву мы выдержали перед этим. Сразу стало ясно, что долго мы не продержимся. Некоторые не выдержали, ударились в бегство. Я сражался неподалеку от тебя и Шбаламке. Когда твоего названого брата ударили копьем, он вскрикнул, и ты обернулся. Тут тебя ударили палицей по затылку. Я видел, как вы оба упали, и решил, что наше дело проиграно. Поэтому, когда меня стали вязать, я не очень сопротивлялся – мне уже было все равно: смерть, плен, рабство, – раз вас нет. Воины накона взяли много пленных – не меньше сотни. Всех нас отвели в сторону. А потом я увидел, как након шел по улице, где была битва, и осматривал трупы. И он сказал: «Раненых рабов добить». Тут вдруг я подумал: а если тебя или Шбаламке только ранили, и вы лежите, беспомощные, воины вас добьют. Мне стало очень грустно, и я пожалел, что так легко дался, когда меня связывали. Мне очень захотелось освободиться, но я сказал себе: «Не спеши, Ах-Мис, не торопись, подумай!» – как будто это ты мне говорил. Я начал думать и наконец придумал. Стемнело, воины расположились на отдых, пленных никто не сторожил. Я лег на землю, согнулся так, чтобы веревки на руках оказались около зубов. Я их перегрыз очень быстро, а развязать путы на ногах было уже совсем просто. Так я освободился и осторожно отполз от пленных. Мне очень хотелось найти вас и убедиться самому, действительно ли вы мертвы. Потом я встал и пошел по улице, совсем не прячась. Никто из воинов не обращал на меня внимания. Только когда я начал наклоняться и осматривать трупы, один из них крикнул мне: «Ты что ищешь?» А я ему ответил: «Свою палицу». – «Ищи, ищи, – снова крикнул он, – может, к утру найдешь!» И засмеялся. Чему он смеялся, скажи мне, Хун-Ахау? – Он принял тебя за одного из своих, – сказал юноша. – На тебе ведь была одежда, воина, которую ты получил после битвы с Ах-Печем.

– Должно быть! Я долго искал вас. Шбаламке был мертв и уже закоченел. А у тебя тело было мягкое, я пощупал сердце, оно билось слабо-слабо. Я понял: тебя надо спасать! Но как? Если я поташу тебя на спине – сразу заметят и задержат! Тогда я лег рядом с тобой и стал передвигаться ползком, тащя тебя. Ты очень легкий, Хун-Ахау, мне было совсем не трудно. Так я добрался до края дороги, а там, за домом, встал и взвалил тебя на спину. Как я бежал – наверное, никогда в жизни я так не бегал! В лесочке, у ручья, я обмыл раны и попытался привести тебя в сознание, но мне не удалось. Я сильно испугался за тебя – вдруг все-таки ты умрешь – и поэтому немедленно отправился в путь. Шел я в сторону от главной дороги, по которой мы двигались из Тикаля. Мне хотелось уйти подальше от места сражения и тогда уже попросить помощи. Я шел всю ночь. Утром я спрятался на чьем-то поле, и там нас обнаружил хозяин. Он очень хороший человек! Если бы не он и его жена, ты бы умер! Вукуб-Тихаш – так зовут его – ухаживал за тобой, как за родным сыном. Ты и сейчас лежишь в его хижине. Вот и все!

И, закончив непривычно длинное для него повествование, Ах-Мис облегченно вздохнул.

– Ты рассказал ему, что мы беглые рабы? – спросил Хун-Ахау.

– Я попытался ему сказать, что мы братья и тебя ранил прыгнувший с дерева ягуар, – выдавил смущенно великан. – Но Вукуб-Тихаш засмеялся и сказал, что он уже стар для сказок и лучше бы мне помолчать. Он прячет меня в сарае, когда уходит на работу, и не велит оттуда выходить, чтобы не попасться кому-нибудь на глаза, – наверное, он знает!

Хун-Ахау задумался. Скорбь и гнетущая печаль переполняли его душу. Лучшие люди, которых он любил всем сердцем, погибли. Дело, за которое они сражались, проиграно. Цель, к которой он так упорно стремился последние полтора года, – свобода для товарищей и себя – казалась теперь безнадежно далекой. Если даже ему и Ах-Мису удастся избежать преследования и благополучно ускользнуть за пределы Тикальского царства – разве принесет это теперь ему успокоение? Нет, не собственная свобода, а освобождение страдавших от непосильного, изнурительного труда, от побоев и издевательств, увечий и позорной смерти – вот о чем он мечтал и чего добивался все это время. Что же им, двоим оставшимся от целой армии, делать теперь?

Приближался вечер. Около хижины послышался тихий говор – очевидно, возвратившийся с работы хозяин говорил с женой. Закончив вечернее купание, он вошел в хижину. Невысокого роста, жилистый, Вукуб-Тихаш напоминал чем-то Хун-Ахау его отца, но выглядел значительно старше. Радостно улыбнувшись, он подошел к ложу юноши.

– Очнулся, сынок? – приветливо спросил хозяин хижины. Его низкий бархатный голос удивительно не соответствовал росту и сухощавой фигуре. Казалось, что говорит кто-то другой, спрятавшийся за ним. – Сильно болит голова?

– Спасибо, мне значительно лучше, – ответил Хун-Ахау. – Благодарю тебя, почтенный Вукуб-Тихаш, за все твои заботы…

Старый земледелец протестующе замахал руками, присел около ложа.

– Не надо мне благодарностей, – искренне сказал он, – только выздоравливай скорее! Сражаться с ягуаром – дело не шуточное, видишь, как он тебя отделал. Но теперь все самое неприятное уже позади – вчера я менял повязку на голове и видел, что целебные травы помогли и на этот раз. Еще несколько дней покоя – и ты будешь здоров, как и до ранения. Тогда вы с братом сможете тронуться в путь.

– Сколько же я пролежал здесь?

– Немногим больше недели. Сегодня девятый день…

Вукуб-Тихаш хлопнул в ладоши, призывая жену. Она вошла, поклонилась, неторопливо расставила около мужчин еду: вареные бобы, приправы из душистых трав, свежие кукурузные лепешки. Как и муж, она приветливо улыбнулась, посмотрев на Хун-Ахау, но не сказала ни слова.

– Давайте есть, – сказал земледелец. – Ты, сынок, наверное, очень голоден – выздоравливающие всегда хотят есть. Ну и намучились мы, кормя тебя, когда ты лежал без сознания. Твой брат каким-то чудом умудрялся вливать в горло жидкую похлебку – этим только ты и жил. Теперь тебе надо наверстывать за все прошедшие дни!

Действительно, при виде пищи Хун-Ахау почувствовал мучительный голод, и хозяину не пришлось повторять ласковое приглашение.

Когда с едой было покончено (Ах-Мис, очевидно, из скромности, ел, как новорожденный младенец, явно опасаясь опустошить горшок с бобами прежде, чем насытятся другие), Вукуб-Тихаш с таинственным видом вытащил из укромного уголка хижины две большие коричневые палочки из свернутых листьев. Одну он предложил Ах-Мису, другую – сунул себе в рот. Еще минута – и оба курильщика были окутаны голубоватым дымом. Хун-Ахау с удивлением смотрел на товарища. За время, которое он провел во дворце властителя Тикаля, юноша насмотрелся на знать, и само по себе курение его уже не удивляло, но курящий Ах-Мис – здесь было чему поразиться!