Не стреляйте в рекламиста - Иосиф Гольман

— А первый раз хозяин заходил?

— Я не помню, как его звать. У него глаза разного цвета, кстати.

— Как это?

— Я не помню даже какого, но разные. Один светлый, другой — темный.

— Вот про что Ивлиев говорил… — сообразил Ефим. — Два веселых гуся.

— Что?

— Песня такая. Про гусей. Один серый, другой белый.

— Да! У них, наверное, дача была!

— С чего ты решила?

— Ты сказал про гусей. Я вспомнила.

— Ассоциативные связи, — щегольнул Ефим. — Вот что могут замечательные отечественные психологи.

— Подожди ты. — Лена и в самом деле загорелась. — Она зашла в третий раз за атласом автомобильных дорог СССР.

— Почему СССР? Сашка ж каждый год атласы России новые скупает.

— Им нужна была Украина. Домик у моря.

— Может, снимали, а не купили?

— Может, и снимали. Это в начале лета было.

— Атлас вернули?

— Да.

— Где он? — Береславский аж дрожал от нетерпения и азарта.

— В машине.

— Где машина? Живее, Ленка! А то ты, как горячий финский парень!

— В нашей «ракушке». Правда, там искать сложно: она вся забита вагонкой. Мы собирались на дачу отвезти перед самым…

— Отлично, Лен! Пошли за атласом. — Ефим взял пистолет в руку и приготовил его к стрельбе. Он не сомневался в отсутствии киллеров за дверью, — иначе бы не пошел, — но перед красивой женщиной со «стволом» — это было романтично.

Через десять минут они изучали потрепанные страницы старого дорожного атласа.

По первому заходу не нашли ничего. С особым тщанием прошлись по второму разу, по третьему. Опять пусто. Этого и следовало ожидать. Береславский со злостью швырнул атлас на диван. Тоже мне, Шерлок Холмс доморощенный.

Он включил телевизор, послушать новости, а атлас принялся разглядывать Атаман.

Ящик вещал на полную мощность. В Чечне наши шли вперед, и было похоже, что на этот раз солдат обратно не повернут. Во внутренней политике все, как всегда. Один олигарх льет помои на другого, а второй в ответ поливает дерьмом первого. Потом все вместе дружно ругали московского мэра. «Восемь чемоданов компромата», обозначившие в свое время конец первого посткоммунистического этапа, казались мелкой дитячьей шалостью.

На закуску в который уже раз показали отрывок из порнофильма про генерального прокурора. Атаман даже отвлекся от привлекшего его внимание атласа. Ему очень нравился позор ментов и прокуроров.

Береславский переключил на московский канал. Здесь было все то же самое. Только ругаемые на первом канале тут ругали своих обвинителей. Примерно теми же словами.

Скучно. Ефим вздохнул, собираясь заткнуть глотку сразу всем профессионалам контрпропаганды, как вдруг объявили, что вместо снятого начальника столичного ГУВД через месяц появится новый. Но не назначенный, а выбранный населением мегаполиса. Прямым тайным голосованием. Так сказано в последнем указе президента.

Береславский замер. Его опять посетила гениальная идея.

— Мы выдвинем Сашку в полицмейстеры! — чуть не заорал он.

— Ты что, спятил? — участливо поинтересовалась Лена.

— Мы выдвинем его в полицмейстеры, — уже спокойнее повторил Ефим.

— Он же в тюрьме!

— Ну и что? Он не осужден. Только суд признает человека виновным или невиновным. Зато он отстоял свой дом и детей от бандитов.

«И жену почти отстоял…» — с горечью подумала Лена. Воспоминание о пережитом страхе и унижении затуманило глаза. Но Ефим не замечал подобных душевных нюансов. Он весь был охвачен новой идеей.

— У него даже юридическое образование есть, у дурака! — вспомнил Береславский. Здесь он был непоследовательным. Ему казалось, что Толстый зря теряет время, пять лет мучаясь на вечернем отделении юридического. Что он не раз в свойственной ему невежливой форме другу и сообщал. Но коли понадобилось, значит, не такой уж и дурак!

— Ты думаешь, его выберут? — пыталась остудить энтузиаста Лена.

— Думаю, нет, — честно признался Ефим. — Но, представляешь, какую волну можно поднять? Да еще за государственные деньги! Какой присяжный после этого его осудит! Я Сашку так разрисую, что он иконой при жизни станет!

«Мне бы живого мужа в дом. Обошлась бы и без иконы», — с тоской подумала Лена. А Ефима она теперь ближе, чем на метр, к себе не подпустит. Но идея Береславского начинала нравиться и ей.

Пойманный по сотовому телефону Климашин сначала был ошарашен предложением, однако подумав, сказал, что это свежо и он поддерживает.

Окрыленный Береславский даже попросил бумагу и ручку, чтобы набросать план дальнейших действий.

И в этот момент Атаман спокойно произнес:

— Я знаю, куда уехал этот мужик.

— Какой мужик? — поначалу не понял Ефим.

— Который атлас брал.

Ефим сразу подскочил к Атаману:

— Ну и куда?

— В Феодосию.

— С чего ты взял?

— Смотри. Сначала он отметил дорогу на Тулу. Видишь?

— Нет, — честно признался Береславский.

— Посмотри сбоку!

Теперь и Ефим увидел. И подошедшая к ним Лена. Действительно, если смотреть на лист атласа не прямо, а в косом освещении, то была видна стрелка, промятая в бумаге карандашом. Грифель потом, видимо, был стерт резинкой, а продавленная линия осталась. Заостренные стрелки на ней явно указывали направление движения.

— Теперь смотри эту страницу. И следующую тоже.

Такие же вытертые ластиком стрелки вели к Курску, далее к Белгороду, Харькову, Днепропетровску, Запорожью, Джанкою — короче, по маршруту, известному каждому, кто на своем автомобиле совершал путешествие от Москвы до Черного моря.

— Ну, ты глазастый, Атаман! — восхитился Ефим. Атаман довольно улыбался, купаясь в лучах внезапно обрушившейся славы.

Последняя стертая стрелка на карте обрывалась левее Феодосии, у самого моря.

Тех краев Береславский не знал, хотя совсем недавно лично проделал за рулем путь от столицы до Севастополя.

Год назад

Все получилось случайно. Стояла летняя душная пятница. Солнце отчаянно жарило через стеклянное окно-стену. В кабинете Береславского недавно установили кондиционер, но и он не справлялся с жарой.

— Чертов Толстый! — в сердцах выругался Ефим. Бухгалтер-соучредитель был в своем репертуаре и выбрал из всей гаммы самый малохольный аппарат. Правда, надо отметить, что себе он вообще отказал в этом удовольствии, ограничившись в 50 раз более дешевым вентилятором на здоровенной «ноге».

— Хочу искупаться, — сказал Ефим вошедшей в кабинет Марине Ивановне. Той тоже было жарко, но она никогда не давала волю эмоциям.

— Сходи в бассейн.

— Нет, на природу хочу.

— Да здесь и природы не осталось! Хочешь — съезди на Бисерово озеро. Могу составить компанию, и остальных позовем.

— Бисерово — это не круто, — задумчиво произнес Береславский.

— А что круто?

— Поехали на Волгу!

— Да ну тебя! — махнула рукой Марина. — С твоими фантазиями. Три часа ехать, пятнадцать минут купаться. А потом опять ехать.

— Скучная ты женщина, — подытожил Ефим.

— Уж какая есть, — поджала губы Марина Ивановна. — Не нравится — увольняй!

Ефим уже пожалел о неосторожно вылетевшей фразе: Маринка всегда была обидчивой. Но одному ехать купаться не хотелось. Он вообще не любил что-нибудь делать один. Оттого и в журналисты пошел. Свой основный инстинкт тешить: пересказывать тысячам то, что затронуло его самого.

Береславский полистал телефонный справочник. Большинство умных людей, в отличие от него, уже купались. Наконец глаз зацепился за нестандартную для России фамилию Фернандес-Самойлов. Если добавить к этому веселенькое имя Теофилло, то получалось совсем неплохо.

Ефим очень хорошо относился к этому никогда не унывающему человеку. Огранщик алмазов по основной профессии, он был каким-то супермастером. А потому после перестройки мог себе позволить месяц работать над особыми и, видимо, дорогостоящими проектами, чтобы потом пару месяцев прожигать заработанное. Судя по всему, он был действительно хорошим специалистом: совсем недавно Ефиму на глаза попался каталог передвижной выставки музея московского Кремля, и там, под цветной фотографией роскошной бриллиантовой броши, было сказано, что создал ее мастер Т. Фернандес-Самойлов.

Ну, да бог с ним, с ювелирным искусством. Береславский любил Тео прежде всего за его неизбывный оптимизм, нечасто встречающийся даже на наших просторах, где никогда не было недостатка в «безбашенных» персонажах. Тео одним из первых прыгнул вниз головой с «тарзанки», как только она начала работать в Парке Горького. Его знали во всех сколько-нибудь стоящих московских кабаках. А машину он водил так, что обычно стойкий в этом плане Ефим едва сдерживался, чтобы публично не продемонстрировать съеденное.

Короче, сын испанца и русской соединил в себе положительные качества обоих национальных характеров, украсив генофонд Родины. Который, кстати, обильно пополнял, постоянно меняя жен и подружек.