Гибель гигантов - Кен Фоллетт

— Но ему не обязательно работать в военной разведке. Он может заниматься другим видом дипломатической деятельности.

— Любой вид дипломатии предполагает секретность. И кроме того, мое положение тоже будет под угрозой.

Это удивило Мод. О карьере Отто они с Вальтером не думали.

— Я доверенное лицо кайзера. Он может перестать питать ко мне доверие, узнав, что мой сын женился на подданной британской короны.

— Не должен…

— Может быть, и нет, если я займу жесткую, однозначную позицию и отрекусь от своего сына.

Мод ахнула.

— Вы этого не сделаете!

— Я буду вынужден! — вскричал Отто.

Она покачала головой.

— У вас есть выбор, — с отчаянием сказала она. — У человека всегда есть выбор.

— Я не согласен буквально всем, что нажил — положением, карьерой, уважением соотечественников, — жертвовать ради девчонки! — презрительно сказал он.

Мод почувствовала себя так, словно ей дали пощечину.

— В случае брака с вами Вальтер потеряет и семью, и страну, и карьеру. Но он пойдет на это. Он сделал вам предложение, не обдумав должным образом последствия, и раньше или позже, он поймет, какую страшную ошибку допустил. Вне всякого сомнения, он считает себя неофициально помолвленным с вами, и слово свое не нарушит. Он слишком благороден. «Хорошо, — скажет он мне, — отрекайся!» Иначе будет считать себя трусом.

— Это правда, — сказала Мод. Она была в смятении. Этот ужасный старик понимал происходящее лучше, чем она.

Отто продолжал:

— Поэтому разорвать помолвку должны вы.

— Нет! — Его слова ранили ее в самое сердце.

— Это единственная возможность его спасти. Вы должны от него отказаться.

Мод попыталась снова возразить, но поняла, что Отто прав, и не нашлась, что ответить.

Отто наклонился к ней и настойчиво, с нажимом спросил:

— Так вы с ним расстанетесь?

По щекам Мод заструились слезы. Она знала, что ей делать. Она не могла погубить Вальтера.

— Да, — ответила она, рыдая. Сохранить достоинство не удалось, но она и не думала об этом — слишком больно ей было. — Да, я с ним расстанусь.

— Вы обещаете?

— Да. Обещаю.

Отто встал.

— Благодарю вас за то, что вы так любезно выслушали меня, — сказал он и поклонился. — Всего наилучшего.

И вышел.

Глава восьмая

Середина июля 1914 года

В новой спальне Этель в Ти-Гуине стояло большое зеркало. Старое, с потрескавшейся рамой и мутноватым стеклом — но она отражалась в нем во весь рост. Это казалось ей невероятной роскошью.

Она часто рассматривала себя в белье. Ей казалось, с тех пор, как она влюбилась, ее формы стали более пышными. Она немного раздалась в бедрах и талии, груди стали более округлыми, — возможно, из-за того, что Фиц так любил их ласкать. Когда она подумала о нем, у нее заболели соски.

Фиц приехал утром с графиней Би и леди Мод и шепнул ей, чтобы она пришла в Жасминовую комнату после ланча. Этель поселила Мод в Розовой комнате под предлогом того, что в спальне, где Мод привыкла жить, требовалось поменять паркет.

Сейчас Этель зашла к себе помыться и надеть чистое белье. Она так любила готовиться к встрече, предвкушая, как он будет гладить ее тело и целовать ее губы, представляя, как он будет стонать от желания и наслаждения, вспоминая запах его тела и нежные ткани его одежды.

Она выдвинула ящик комода, чтобы достать чистые чулки, и ее взгляд упал на стопку тряпочек, лоскутков белой ткани, которыми она пользовалась во время месячных. И ей пришло в голову, что давненько она их не стирала, после переезда в эту комнату — ни разу. Страшное подозрение зародилось в ее душе. Она тяжело села на узкую кровать. Была середина июля. Миссис Джевонс уехала в начале мая. Десять недель тому назад. За это время она должна была вспомнить о тряпочках не раз, а дважды.

— Только не это… — сказала она вслух. — Господи, только не это!

Она заставила себя подумать спокойно и хорошенько все вспомнить. Королевский прием был в январе. Сразу после него Этель сделали экономкой, но миссис Джевонс тогда чувствовала себя слишком плохо, чтобы переселяться. Фиц уехал в Россию в феврале, вернулся в марте, и тогда они впервые по-настоящему занимались любовью. В апреле миссис Джевонс стало получше, и из Лондона приехал поверенный Фица Альберт Солман, занимавшийся ее пенсией. Она уехала в начале мая, через несколько дней после того, как «Кельтские минералы», чтобы покончить с забастовкой, привезли в Эйбрауэн штрейкбрехеров-иностранцев. Как раз тогда Этель переехала в эту комнату и положила в комод эти злосчастные тряпочки. Десять недель назад. Этель попробовала пересчитать снова, но как ни считай, результат выходил все тот же.

Сколько раз они встречались в Жасминовой комнате? Не меньше восьми. Фиц обычно отстранялся, но иногда чуть запаздывал, и она чувствовала начало его оргазма еще внутри. Она была так головокружительно счастлива в эти минуты, что в своем ослеплении и думала об опасности. Вот и допрыгалась.

— Господи, прости! — сказала она вслух.

Недавно забеременела подруга Этель, Дилис Пью. Они были ровесницами. Дилис работала горничной у жены Персиваля Джонса и ходила с Джонни Беваном. Этель вспомнила, что к тому моменту, когда Дилис поняла, что можно «залететь», даже занимаясь этим стоя, грудь у нее уже сильно увеличилась. Сейчас они поженились.

А что будет с Этель? Ведь она не может выйти замуж за отца своего ребенка.

Пора было идти. Не полежать им сегодня в постели. Придется поговорить о будущем. Она надела свое черное платье экономки.

Что он скажет? У него еще нет детей, может, обрадуется? Или придет в ужас? Станет ли он заботиться о внебрачном ребенке или будет его стыдиться? Еще сильнее будет любить Этель или возненавидит?

Она вышла из своей комнаты на верхнем этаже, прошла узким коридором и, спустившись по черной лестнице, оказалась в западном крыле. Когда она увидела знакомые обои с цветами жасмина, ее желание стало сильнее — совсем как у Фица при виде ее трусиков.

Он уже пришел: стоял у окна, смотрел на залитый солнцем сад и курил сигару; увидев его, она в который раз не могла не залюбоваться. Она бросилась к нему и обняла за шею.

— Ах, Тедди, любимый, я так рада тебя видеть! — сказала она.

Ей было приятно, что она одна называет его Тедди.

— А я — тебя, — сказал он, но при этом не потянулся к ее груди.

— Я должна тебе что-то сказать, — сказала она, целуя его в ухо.

— Я тоже должен тебе кое-что сказать. Можно, начну я?

Она хотела ответить «нет», но он разомкнул ее руки и сделал шаг назад, и ее сердце вдруг сжалось от ужасного предчувствия.

— Что?! — спросила она. — Что случилось?

— Графиня Би, моя жена, беременна. У нее будет ребенок.

— Ты хочешь сказать, что ты занимался этим и со мной, и с ней?! — возмущенно воскликнула Этель.

Он удивился. Ему и в голову не приходило, что она может сказать такое.

— Но я обязан быть с ней! — ответил он. — Мне нужен наследник.

— Ты говорил, что любишь меня!

— Люблю, и всегда буду любить, в каком-то смысле…

— Нет, Тедди! — воскликнула она. — Не говори так… пожалуйста, не надо!

— Говори тише!

— Говорить тише? Ты меня бросаешь! Но даже если все узнают — мне все равно!

— А мне — нет.

Этель обезумела от горя.

— Тедди, ну пожалуйста, ведь я люблю тебя…

— Теперь все кончено. Я должен быть хорошим мужем и хорошим отцом. Ты должна меня понять.

— Черта с два! — воскликнула она в ярости. — И ты можешь так легко это говорить?! Старую собаку, которую должны были застрелить, тебе было жаль больше, чем сейчас меня!

— Это не так, — сказал он дрогнувшим голосом.

— Я отдалась тебе в этой комнате, на этой кровати…

— И я никогда… — Он замолчал. Застывшее на его лице выражение холодного самообладания исказила боль. Он отвернулся. — Я никогда этого не забуду.

Она подошла к нему и увидела у него на щеках слезы. Ее гнев прошел.

— Тедди, милый, прости меня, — сказала она.

Он попытался взять себя в руки.

— Ты дорога мне, но я должен выполнять свой долг, — произнес он. Холодные слова, но в его голосе слышалась мука.

— О, господи… — она постаралась сдержать рыдания. Она же еще не сказала ему свою новость. Она вытерла глаза рукавом, шмыгнула носом, откашлялась. — Выполнять свой долг? — повторила она. — Ты еще не все знаешь.

— О чем ты?

— Я тоже беременна.

— Боже милостивый… — Он машинально поднес к губам сигару, но тут же опустил, не затянувшись. — Но я ведь был осторожен!

— Значит недостаточно.

— Давно ты это знаешь?

— Я поняла это только сегодня. Заглянула в ящик, увидела стопку чистых прокладок… — Он поморщился. Очевидно, ему было неприятно упоминание о таких вещах, как менструация. Но придется ему потерпеть. — И вспомнила, что у меня не было месячных с самого переезда в бывшую комнату миссис Джевонс, то есть десять недель.