Нерушимый 7 - Денис Ратманов

Когда вернулся на место, принялся мериться часами со Смоловым, насколько я увидел издали, они были разными и подходили своим владельцам.

Настал мой черед. На меня навели объективы журналисты, и я начал восхождение на сцену. Каретников улыбался, чуть прищурившись, если бы не два амбала на сцене, не сказал бы, что это такая важная персона. Обычный человек, без пафоса и понтов.

Рука у него оказалась прохладная и чуть шершавая. Никаких тебе запонок с бриллиантами. Простая одежда.

Я сосредоточился на желаниях Каретникова — чисто из любопытства — и ощутил уже знакомый белый шум. Так и есть, передо мной одаренный.

— Александр, — проговорил Илья Львович, протягивая коробку с часами, — уверен, тебя ждет великое футбольное будущее!

— Спасибо, — улыбнулся я, мы еще раз пожали друг другу руки, замерев на миг — для журналистов, и я вернулся на место.

Мои часы были круглыми, золотыми, но строгими, с рыжим кожаным ремнем. Над цифрами 6 и 12 блестели два крупных камня, и что-то подсказывало, что это самые настоящие бриллианты, а на обратной стороне было написано: Александру Нерушимому от ЦК КПСС и правительства СССР. И подпись. Надо полагать, самого Горского. И не лень ему было… Или она скопирована? Да, скорее всего.

— Че у тебя? — спросил Дзюба.

Я показал подарок, он самодовольно улыбнулся и продемонстрировал громоздкие квадратные часы, вместо кожаного ремня была золотая цепь.

— На тебя похожи, — констатировал я, надевая подарок.

Все радовались, как дети. Что удивительно, часы будто были заряжены позитивом, и никто не остался обиженным, что у него меньше и хуже, чем у других.

Последним подарок получил Антон Бако. После этого Каретников с нами распрощался, и тренеры расселись за столы. Посыпались вопросы журналистов — в основном удобные, в отличие от тех, что спрашивали в Англии и Уругвае. Впечатление, что на западе они стараются максимально уязвить опрашиваемых.

Длилось мероприятие дольше часа. Футболисты заскучали, особенно тяжко пришлось Кокорину и молодняку, мне самому от них передалась зевота, и казалось, что челюсть сверну.

От скуки я полез в телефон и обнаружил кучу сообщений от «титанов», от Кагановского, что жаба требует со мной встречи, и от Семерки: «Жду в 17.00. Пропустят». Сейчас начало третьего. Успею десять раз.

Среди кучи сообщений чуть не затерялось уведомление о пополнении счета на 100000. Блин, я богат! Я никогда не был так богат, как сейчас! Вспомнились первые дни в этом мире, когда мне нечего было есть. Потом вспомнились голодные девяностые, и появилось ощущение, что я на Олимпе.

В пересчете на российские рубли, за полгода я заработал больше пяти миллионов! А тратить их некогда. Если человек счастлив, ему хочется, чтобы все были счастливыми. Когда вернусь, надо забабахать пир на весь мир. Как там поется? Выкинуть хлам из дома и старых позвать друзей.

Наконец мероприятие закончилось, и я отправился к Семерке. Купил фруктов, разнообразных сыров и огромный букет белоснежных роз. Надеюсь, меня с этим добром пропустят к ней.

* * *

Семерка лежала в отдельной палате, но все так же, на вытяжке. Увидев букет, за которым я наполовину мог спрятаться, девушка заулыбалась. Выглядела она намного лучше, чем раньше. На табуретку я определил угощения: персики, виноград и малину, и тарелку с сырной нарезкой.

Сотрудники больницы оказались прогрессивными и поняли, что положительные эмоции способствуют выздоровлению даже в большей степени, чем лекарства, потому позволили пронести букет в палату.

— Ты круто сыграл! — воскликнула она. — Я смотрела.

— Мы все молодцы.

Я протянул ей коробку с именными часами. Семерка прищурилась, рассматривая их, присвистнула.

— Офигеть! Подпись Горского! Я б за такое душу продала! Все, заживу, пойду в футбол.

— Как успехи вообще? — спросил я, опершись на спинку кровати. Правая нога, поднятая и заключенная в аппарат Илизарова, была напротив моего лица.

— Да вот. Делали операцию. Вскрыли голень, удалили обломки, соединили целые фрагменты, вытянули, чтобы нога не стала короче левой. Сказали, что вместо малой берцовой поставят титан. А я лежу и все кручу в голове, что если бы ногу отняли, это ведь не конец жизни. Вот, смотри.

Она отдала мне планшет, где блог вела девушка, которая попала в автокатастрофу и лишилась ноги. У нее была целая коллекция протезов, несколько — на каблуке. Пристегнула такой — и не видно, что протез. Идет мускулистая красотка.

— Параолимпийская чемпионка, — сказала Семерка. — А мне повезло.

Она отправила в рот кусочек сыра, зажмурилась от удовольствия. Полежала с закрытыми глазами, а потом по ее лицу будто пробежала тень.

— Еще шестеро, — проговорила она, не открывая глаз.

Я сперва не понял, о чем она, но вскоре дошло. Семерка жестами показала, что ей нужен листок бумаги и ручка. Написала:

«Все самородки из разных регионов. Преимущественно телепаты и суггесторы».

Я написал рядом: «Похоже, это не совсем уж близкий круг, раз обо мне ничего не знают».

«Не факт, — письменно ответила она. — Хотя скорее ты прав. Если так и дальше пойдет, через год никого не останется».

«Подозрительно мало одаренных среди убитых. Только самородки. И это подозрительно».

Мне подумалось, что координатор на меня так и не вышел, наши агенты со мной и не побеседовали. Или так и надо? Или, может, меня держат как запасной вариант, и никто со мной и не свяжется? Говорить этого Семерке нельзя, это наши с покойным Кротовым дела. Вряд ли вербовка меня — его единоличная инициатива. Кто-то стоит над ним, и этот кто-то в курсе. Так чего он ждет? Или имя этого человека есть в списке убитых, и цепочка обрывается? Но ведь, черт побери, мне надо кому-то доложить, если со мной свяжется Березка!

Не успел я додумать мысль, как у Семерки пискнул телефон, лежащий у изголовья. Ворча, что нет покоя грешнику, она прочла сообщение и побледнела еще больше, выругалась.

— Что? — спросил я.

Она молча открыла ссылку и дала мне.

«Личный автомобиль Ильи Львовича Каретникова был обстрелян террористами из РПГ. По предварительным данным, в этот момент Илья Львович ехал в Кремль другим маршрутом. Автомобиль использовался его заместителем. Количество жертв уточняется. Личности преступников устанавливаются».

— Совсем охренели, — проговорила Семерка. — Теперь им точно хана. Говорят, Каретников — правая рука Горского.

— Он только руку мне пожимал, — сказал я и уточнил: — Каретников. Говорил, что планы изменились, раньше приехал. Так что, возможно, что живой.

Мне очень хотелось бы, чтобы он выжил, Каретников показался приятным человеком.

Глава 19. Милиция!.

Когда я распрощался с Семеркой и отправился на вокзал, со