Иосиф Сталин. Отец народов и его дети - Нелли Гореславская

Встреча с Эйзенхауэром у Хрущева тогда не состоялась. 1 Мая в небе Урала наш зенитно-ракетный комплекс сбил разведывательный самолёт U-2 американских ВВС. Из этого самолёта выпрыгнул пилот по фамилии Пауэрс. На земле он тут же был задержан местными жителями. Нашим специалистам удалось собрать и часть шпионской аппаратуры, нашли и фотоплёнки со снимками военных и промышленных объектов Советского Союза. Наконец, деталями экипировки Пауэрса, как выяснилось, был бесшумный пистолет и игла с ядом. Словом, сомнений в характере полета быть не могло. Пауэрса судили. Визит президента США сорвался.

А Василия вновь посадили, незадолго до происшествия с Пауэрсом. Не понравилось его поведение, хотя ничего криминального в современном значении этого слова он не совершал. Встречался с Ворошиловым, просил того о работе. Ворошилов написал отчет Хрущеву об этой беседе, вполне для Василия благоприятный: «Василий Сталин вел себя скромно, «немножко испуганно», как мне показалось, но был вежлив и предупредителен в разговоре. Просит дать ему работу, связывая её со своим поведением, – «дайте мне работу, и я исправлюсь», все время твердил об этом».

За эту мягкость Ворошилову от Хрущева потом попало, для Василия же последствия были гораздо хуже. Правда, дело было не в беседе с Ворошиловым – Василий, поняв, что здесь он вряд ли до кого-либо достучится, обратился в китайское посольство с просьбой помочь переехать в Китай, помочь в трудоустройстве там и лечении, оставил там свое заявление, – вот он, главный криминал! Это было расценено как просьба «о политическом убежище» и вновь как «антисоветская агитация и пропаганда».

Непосредственным же поводом стала пустяковая авария, по словам Надежды, которая была в машине вместе с отцом, специально подстроенная – на Арбатской площади Василий нечаянно зацепил машину какого-то дипломата и помял крыло.

…В Лефортове два лётчика оказались рядом, в соседних камерах – капитан ВВС США Гарри Пауэрс и генерал-лейтенант ВВС СССР Василий Сталин. Американский шпион и сын вождя, отвоевавший всю войну, как говорится, «за свободу и независимость Родины». И от имени этой Родины ее новые вожди его, боевого летчика, свободы лишили.

– Обидно было, – рассказывал он потом друзьям об этом заключении. – Пауэрсу жаркое и туалетную бумагу, а мне – баланду!

Ну, как же иначе – ведь Пауэрс потом должен будет в Америке рассказывать, что у Никиты Сергеевича лучшие тюрьмы в мире. А Василий Сталин – что Василий? Еще не решили, стоит ли его вообще выпускать на свободу. Пусть сидит на баланде и под чужой фамилией.

Ссылка. Последний год жизни

Отсидев в Лефортовской тюрьме ещё почти год, весной 1961-го Василий Сталин отправился в Казань. Ему не разрешили жить в Москве. И в Грузии, куда он просился, тоже не разрешили. Вдруг он поднимет Кавказ против кремлёвских владык!

В Казани Василия поселили в однокомнатной квартире на последнем этаже пятиэтажной «хрущёвки» – самое подходящее жилье для человека с больной ногой. Генеральскую пенсию в 300 рублей убавили вдвое, оставив всего 150 – и на жизнь, и на лечение, и на все другие радости жизни. Приехал в Казань Василий один, однако через две недели вслед за ним туда же отправилась медсестра Мария Нусберг (в девичестве Шевергина) с двумя дочерьми от первого брака. С Марией он познакомился в институте Вишневского в Москве, где лежал на обследовании после Лефортова еще в 1960 году. Благодаря Светлане Аллилуевой, которая написала в своей книге, что ей тогда же позвонил профессор Вишневский и предупредил, будто Нусберг – человек КГБ, большинство исследователей жизни Василия Сталина в этом факте не сомневаются.

Действительно, многое в поступках медсестры Маши кажется сомнительным. Влюбиться в опального, постаревшего и полысевшего зэка со слабым здоровьем, склонного к алкоголизму, уехать за ним из Москвы в Казань, чтобы жить там в однокомнатной квартире с двумя дочками на его более чем скромную пенсию – не очень ординарные поступки. Конечно, в жизни все бывает, и женщины Василия всю жизнь любили, но все же чаще к таким порывам склонны молоденькие девушки, а Марии было уже за тридцать, к тому же у нее двое детей, что тоже располагает к осмотрительности в действиях. К тому же Мария не москвичка, она провинциалка из Кургана, которой каким-то чудом удалось попасть в Москву. Как правило, такие люди столицу по своей воле не покидают.

Мало того, как свидетельствуют документы, ордер на однокомнатную квартиру в Казани выписан вовсе не на Василия, а именно на Марию Нузберг, с которой на тот момент он даже не был зарегистрирован! То есть он прибыл в Казань, поселился в чужой квартире и две недели жил там до прибытия хозяйки. Похоже, ему выдали ключи от квартиры, но не документы на нее, чему он вначале, вероятно, не придал значения и лишь после приезда Нузберг с дочерьми понял истинное положение дел. Понял, что ему вместе с убогой квартирой придали новую семью и постоянного соглядатая – человека из органов? Как иначе можно объяснить произошедшее? Даже если у него с Нузберг был роман, даже если была договоренность, что она приедет к нему в Казань, почему ордер на квартиру был оформлен на нее – не родственницу, не жену, а чужого, постороннего человека? Как могли власти поселить его в квартиру, принадлежащую другому человеку? Ну не может быть такого беззакония даже в хрущевском СССР, если только речь не идет о делах КГБ! Не случайно именно тогда, через две недели после прибытия в Казань, то есть тут же после приезда Нузберг, он отправляет Хрущеву письмо, в котором в горьких выражениях жалуется как раз на «беззаконие и бесстыдство», на то, что его просто «хотят заклевать». Хрущев на жалобу не прореагировал.

Что же оставалось делать «казанскому пленнику»? А что он мог? Оставалось только существовать в предлагаемых обстоятельствах. Благо, все же Нузберг-Шевергина была миловидной, говорят даже яркой женщиной, и дочки ее ему, видимо, понравились – детей он любил.

Дальнейшее поведение Марии выглядит не менее странным: забеременев от Василия, она едет делать аборт в Москву. Что, в Казани эту повседневную операцию делать не умеют? И зачем делать аборт, избавляясь от ребенка от человека, которого она так страстно полюбила, что ради него покинула столицу? Мало того, она находится в Москве не неделю, которой обычно с лихвой хватает на восстановление при таком пустяковом хирургическом вмешательстве, а целых четыре месяца. А когда возвращается в Казань, тут же регистрирует брак с Василием, тот получает паспорт на новую фамилию Джугашвили, а через два месяца умирает.

В защиту Марии Нузберг говорит только тот факт, что ее дочери всю последующую жизнь называли Василия отцом, а не отчимом, даже после замужества оставили фамилию Джугашвили, добивались его реабилитации, а также переноса его тела из Казани в Москву. Впрочем, это говорит больше о нравственных качествах Василия, о том, что он хорошо к ним относился, а также о том, что они, маленькие девочки, мало знали об истинной подоплеке событий в жизни их матери и отчима. А если, повзрослев, и узнали, то не стали выносить их на суд охочей до сенсаций публики. То, что они защищают свою мать, естественно и нормально для дочерей.