Чума на оба ваши дома - Сюзанна ГРЕГОРИ

Они вышли на улицу подышать свежим воздухом, подальше от зловонных тел. Немного погодя Бартоломью начал отходить от ощущения нереальности, которое охватило его, когда он взглянул в разложившееся лицо Августа, и обтер о мантию липкие холодные руки. Грей с тревогой ждал.

Вдохнув полной грудью свежий воздух, Бартоломью обернулся к студенту.

– Это Август, – сказал он.

Грей озадаченно нахмурился, потом лицо его просветлело.

– А-а. Коммонер, который пропал после того, как вы объявили его мертвым! – Он оглянулся на конюшню. – Теперь он мертв, да?

– Он и тогда был мертв, – отрезал Бартоломью, пытаясь унять дрожь в руках. – А теперь и вовсе мертвее некуда.

Бартоломью повел Грея обратно в конюшню, отметив, что опасливый взгляд студента все время притягивается к тюку, в котором спрятано тело Августа.

– Ты не должен никому об этом рассказывать, – сказал Бартоломью. – Я не понимаю, что происходит, почему его тело подкинули сюда спустя столько времени. Но я считаю, что его убили и убийца до сих пор жив, иначе тело Августа так и не нашлось бы. Нам нужно быть очень осторожными.

Грей кивнул; его всегда веселое лицо помрачнело.

– Просто зашьем его обратно. На случай, если кто-то следит за нами, будем делать вид, что мы не заметили лишнего тела, – сказал Бартоломью и подошел к двери, пытаясь разглядеть что-то сквозь щели в дереве.

Возможно, уже слишком поздно, подумал Бартоломью, – если убийца видел, как они затаскивали тело Гилберта обратно в конюшню, когда поняли, что дело нечисто. Он собрался с мыслями. Непонятно, почему появилось тело Августа. Ни для кого не было секретом, что Уилсон перед смертью довольно долго разговаривал с Бартоломью с глазу на глаз. Убийца вполне справедливо предположил, что Уилсон расскажет ему о лазе на чердак – где, возможно, и лежал Август с тех пор, как его тело похитили. Это объясняет неприятный запах, который чувствовался там. Если, как предполагал Бартоломью, тело спрятали в узком проходе, Уилсон едва ли наткнулся бы на него: у мастера не было причин заглядывать в проход, который – как было ему известно – заканчивался тупиком. Если только, подумал врач, Уилсон не знал обо всем и не рассказал Бартоломью о лазе нарочно, чтобы он нашел там Августа. Что именно говорил Уилсон? «Узнайте, кто в колледже знает о потайном ходе, и вы найдете убийцу».

Бартоломью провел рукой по лицу. Он понимал: как только убийца узнал, что Бартоломью стало известно о лазе, и как только он понял, что врач собирается обыскать чердак, ему пришлось избавляться от трупа, пролежавшего там несколько месяцев. Момент представился почти идеальный. Трудно ли избавиться от трупа, если вокруг такое множество других неубранных тел? Если бы Уильям не пожаловался, покойники ждали бы завтрашнего приезда чумной телеги, и никто так бы и не узнал, что один из них умер вовсе не от чумы.

Выходит, тот, кто принес тело Августа в конюшню, и тот, кто убил его, – одно лицо. Это не Элфрит, который давным-давно мертв. Это не Уилсон, поскольку тело Августа появилось в конюшне после его смерти – а Бартоломью не сомневался, что Грей не обманул его и в самом деле вывез все предыдущие тела. Неужели Абиньи? Неужели он вернулся оттуда, где скрывался, когда услышал, что Бартоломью узнал о существовании потайного хода? А не мог это быть Суинфорд, возвратившийся из своего не тронутого чумой убежища? Или Майкл, так странно отреагировавший на смерть Августа? Или Уильям, который вообще-то и побудил Бартоломью заняться телами? Или Элкот, затворившийся в своей комнате?

Грей протянул Мэттью иголку с ниткой, чтобы он зашил саван Августа обратно. Но у Бартоломью было еще одно дело.

– Начинай перетаскивать остальных на тачку, – велел он. – Мне нужно посмотреть получше.

Глаза Грея расширились от ужаса, но он послушно принялся перетаскивать тела на улицу, как сказал его наставник. Бартоломью опустился на колени рядом с Августом и, распоров весь шов, откинул одеяло; показалось серое высохшее тело. Август до сих пор был в ночной рубахе, которая была на нем, когда Бартоломью последний раз видел его. Однако одеяние было разорвано до пояса, открывая ужасающую картину. Бартоломью почувствовал, как внутри у него все заклокотало от гнева. Тот, кто похитил тело, располосовал его, вытащил внутренности и перерезал шею и горло.

При виде этого в голову Бартоломью пришло только одно – Август каким-то образом заставил своего убийцу поверить, будто проглотил злосчастный перстень сэра Джона, и убийца надругался над телом, чтобы найти печатку. Бартоломью стало тошно. Почерневшие и высохшие внутренности были кое-как затолканы обратно с полнейшим пренебрежением к достоинству мертвого. Кошмарное зрелище заставило Бартоломью усомниться в том, что убийца сумел отыскать кольцо.

Он увидел достаточно. Бартоломью принялся поспешно зашивать одеяло, чтобы убрать страшно искалеченное тело от глаз и своих, и Грея, который осмелел и подобрался поближе. Бартоломью взглянул на лицо мертвого старика. От пребывания на жарком чердаке под нагретой летним солнцем крышей влага, должно быть, испарилась из тела, потому что лицо было высохшим и сморщенным, а не разложившимся. Губы усохли, обнажив зубы, глаза запали, но это, несомненно, был Август.

Бартоломью прикрыл лицо одеялом и прошептал слова прощания. В памяти у него промелькнули сентябрьские похороны Августа, когда гроб, наполненный мешками с песком, со всеми почестями опустили в землю на церковном дворе. Мэттью присел на корточки, глядя на бесформенный тюк и гадая, в самом ли деле слова заупокойной мессы, которую отслужил по старику Элфрит, упокоили его душу. Бартоломью частенько смотрел на скромный деревянный крест на кладбище и ломал голову над тем, где же находится тело, которому следовало лежать здесь. Что ж, по крайней мере, в чумной яме старик будет покоиться в освященной земле, и никто больше не придет, чтобы надругаться над его телом.

IX

Февраль, 1349

Январь завершился чередой метелей, которые укутали все белым покрывалом. В феврале наступила более сырая и теплая погода, превратившая снег в ледяную коричневую кашу, которая просачивалась в башмаки, и от нее мерзли ноги. Бартоломью все так же обходил дома зачумленных, вскрывал бубоны, где мог, но чаще просто смотрел, как люди умирают. Они с Греем посетили последние из известных им притонов Абиньи, потом по второму разу наведались в самые любимые из них, но так ничего и не разузнали. Филиппа и Жиль как сквозь землю провалились.

До Бартоломью дошли слухи, что старшая сестра Стэнмора вместе с мужем и все их семеро детей умерли, а в Майкл-хаузе похоронили Роджера Элингтона, еще двоих студентов и четверых слуг. Колет все так же дни напролет просиживал в церкви Святого Ботолфа и пускал слюни. Как-то раз Бартоломью подкараулил его и потащил с собой к пациентам в надежде, что шок вернет ему рассудок. Но больные смущались, а Колет пришел в такое расстройство, что Бартоломью вынужден был отвести его домой.

День был в самом разгаре, но небо застилали облака и уже начинало темнеть, когда Бартоломью с Греем по пути домой наткнулись на мастера Барвелла. Тот попросил их заглянуть к одному его студенту, который был при смерти. Бартоломью сделал все, что мог, но молодой человек умер, так и не придя в сознание. Еще трое студентов в пансионе Бенета заболели, и Бартоломью помог Барвеллу обустроить отдельную комнату, в которой за ними можно было бы присматривать. Эта комната была заметно просторнее остальных, и Джейкоб Яксли, магистр права, который после смерти своих соседей занимал ее единолично, явно остался недоволен необходимостью переезжать. Он брюзжал и ворчал, пока его студенты помогали ему перенести книги и бумаги в другую каморку.

По пути обратно в колледж Бартоломью показалось, что одно тело, завернутое в саван, пошевелилось, и он пошел взглянуть, в чем дело. Вытащив нож, он распорол грубое покрывало. Женщина внутри оказалась еще жива, хотя едва дышала. Ее сосед крикнул из своего окна, что женщина сама зашила себя в саван, когда поняла, что больна чумой, потому что в живых не осталось никого, кто смог бы сделать это после ее смерти.

– А вы? – крикнул Бартоломью.

Сосед поспешно перекрестился и захлопнул окно. Женщина бессвязно бормотала что-то, пока Бартоломью нес ее обратно в дом. От Майкла он слышал, что некоторые люди, пережившие всех своих родных, из последних сил готовились к собственным похоронам. Но он не поверил монаху, решив, что это очередная досужая выдумка, которыми люди стращали друг друга в такие дни. Он присел на корточки, рассеянно похлопывая больную по руке, не в силах заставить себя не думать об ужасающих исходах подобных действий: а если бы телега добралась до ямы, когда женщина была еще жива, и она задохнулась бы под землей или ее бы разъела негашеная известь? Не исключено, что кого-то постигла такая судьба. Пока он думал об этом, женщина тихо скончалась, они с Греем зашили саван и снова положили ее на пороге.