Амазонка (СИ) - Елена Золотарева

— Эсми, все взрослые люди. Даже если нарядишься в монашку, по твоим глазам все поймут, чем ты сейчас грешила. Ты великолепна! Особенно сейчас! Идем!

Ох, надеюсь, отец Дора не посчитает меня бесстыжей девкой. Все же не стоило провоцировать Дора именно сейчас.

47. Ты должна это слышать

Но отцу Дора было явно не до меня. Дария, вот кто занял все его внимание. Нет, конечно, он поприветствовал меня, как и подобает будущей невестке, но сразу же переключился на молодую девушку, что была поглощена анализом окружающей атмосферы и бродила по окрестности с датчиками, не обращая на него никакого внимания.

Мы сели в узком местечке между скал на дорогу, вымощенную отшлифованными булыжниками, судя по цвету которых я предположила, что их подобрали здесь же. Пройдя по короткому ущелью, мы вышли на открытую площадку, с которой открывался вид на великолепную долину, залитую солнцем. Вдали паслось стадо белоснежных овечек, белыми пятнами разбредающихся по лугу, а еще дальше у подножия горы посеревшая от времени и воды мельница. Ее лопасти зачерпывали воду прямо из реки, и крутили скрипучее колесо, создавая вокруг себя радугу.

Дом, сложенный из бревен, вернее, его фасад, был немного выдвинут вперед, а остальная его часть погружалась в скалу, что бело-серой стеной стремилась к небесам. Но самым необычным была лестница, что начиналась на крыше дома и заканчивалась где-то в бесконечности облаков.

Первозданная природа, не изуродованная благами цивилизации, звенящий воздух, глубина красок леса, переливистый шум реки и свободно пасущиеся животные наводили сомнения в том, что я в реальном мире.

Я взглянула на крепкого мужественного мужчину, пытаясь найти в нем черты священнослужителя или монаха, ведь весь этот антураж, созданный вокруг него, вопил о том, что мы в преддверии храма, а лестница, выдолбленная в меловой породе, ведет к самому богу, но так и не находила искомого. Отшельник — да, но точно не монах. Достаточно одного его взгляда на Дарию, чтобы понять, что ничто мирское ему не чуждо.

— Здесь, конечно, не дворец, — Маркус, отец Дора, вовсе не извинялся, наоборот, его тон был саркастичным, даже издевательским, но шестое чувство мне подсказывало, что причиной этому разлад в их семье, и ко мне это не относится.

— Ничего! Я привыкла спать на песке. От императорских перин спину ломит, — улыбнулась я, чем вызвала искреннюю улыбку на лице чуть постаревшей копии Дора.

— Мы поладим! — Маркус подмигнул мне и указал рукой путь.

Надо сказать, что он очень поскромничал, обещая мне удобства вроде тех, что были на моем острове. Для нас отец выделил большую комнату на мансарде, балкон которой выходил во двор все с тем же потрясающим видом на долину. Доски, которыми был устлан пол, нагретые лучами солнца, проникающего сквозь балконную дверь, источали приятный смолистый аромат. Огромная кровать занимала часть ниши и треть комнаты, обещая вместить нас троих.

— Там душ, и небольшая гардеробная, если не будет достаточно, внизу есть еще один шкаф, — отец смахнул невидимую пыль со столика, — я еще помню, сколько вещей необходимо женщине для счастья…

— Пап, — Дор прервал его бурчание, — ты говорил, у тебя есть хорошие новости.

Ностальгия в глазах мгновенно сменилась напряжением. А мое сердце больно кольнуло.

— Не очень хорошие… — Маркус несколько секунд отводил взгляд, избегая смотреть в мою сторону, но все же решился, — за то время пока вы добирались сюда, я, имея некоторые данные, смог вычислить имена твоих отцов, Эсми.

Сердце, до того замершее в ожидании, резко всколыхнулось и неритмично забилось, сбивая с мыслей.

Имена моих отцов…

— Я был очень обрадован, когда вычислил, кто бывал на Земле в год твоего зачатия, даже нашел карту их полета, но…к сожалению, они погибли, Эсми. Мне очень жаль.

Вот так второй раз за жизнь я потеряла отцов, которых у меня оказалось двое, и которых у меня никогда и не было.

Я глубоко вдохнула прохладный вкусный воздух, и сердце вернулось к нормальному ритму. В моей жизни ничего не изменилось. Я все та же сирота, не знавшая своих отцов.

— Но я нашел еще кое-что, дочка. Ты должна это слышать. Идем со мной.

48. Мы сдохнем счастливыми

Тесная коморка, спрятанная в глубине дома, с трудом вмещала меня и троих рослых плечистых мужчин. Стены были напичканы самой разнообразной аппаратурой: что-то устарело даже на мой взгляд, а некоторые машины поражали своим внешним видом, напоминая реквизит из голливудских фильмов.

— Вспомнишь юность? — Маркус нарочно задел плечом сына, подталкивая его к стулу, единственному предмету мебели в этой несчастной комнатке два на два метра.

Дор улыбнулся, словно вспомнил что-то из далекого прошлого, оглядел приборы и принялся включать тумблеры. Треск, писк, голоса…мгновенно работающие приемники создали какофонию, из-за которой помещение казалось, сократилось вдвое, но Маркус быстро исправил оплошность сына, снизив шум, открутив круглую черную ручку влево.

— Д. Ф. 505, — скомандовал отец, и Дор, надев наушники, пробежался пальцами по кнопкам, от чего на крошечных черных мониторах возникли световые полоски.

Дор прижал динамик плотнее к уху, и, замерев, вслушивался в чьи-то переговоры. Его ничего не выражающий взгляд пугал. Я смотрела на Шанго, зная, что благодаря их связи с Дором он слышит то же, что и его атмос, поэтому пыталась получить объяснения от него, но скорбящий взгляд моего мужчины говорил лучше слов.

Маркус осторожно надел на меня наушники с заклеенной перемычкой, и поджав губы, опустил взгляд.

— Здесь запись последних минут их жизни. Если сможешь, прослушай до конца.

Дор снова нажал нужную комбинацию. Противный кратковременный свист, бьющий по перепонкам, заставил съежиться, но сквозь звон в ушах послышался тихий разговор.

— Это бесполезно, Стэллус, их слишком много.

Незнакомый голос. Будто я случайно поймала волну чьих-то переговоров, как когда-то в детстве, вместе с дедушкой в его гараже, пропахшем бензином. И только восторженные мурашки по спине, от того, что я сейчас узнаю чью-то тайну.

— Вижу. Не успеем.

Несколько секунд тишины.

— Гар, почему сейчас, скажи…

В этом голосе столько горечи…Жажды жить. Дышать. Любить…И даже я сквозь годы чувствую боль этого человека.

— Это был самый счастливый день. Наш день!

— Радуйся, что мы сдохнем счастливыми!

Второй пытается держаться, это слышно по неестественно смеющемуся голосу, а мне становится труднее дышать, будто это мой корабль атакуют, будто я должна умереть.

— А что подумает Элен? Мы даже не успеем отправить ей вести. Она же совсем одна останется!

При упоминании имени моей мамы что-то острое вонзается в грудь.

Правда. Все, что я