Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина. Перемещенное лицо - Владимир Войнович

Заметив проявляемое к нему любопытство, человек поднял голову и спросил:

– Отец, закурить не найдется?

– Шур, – сказал Чонкин и, достав пачку «Кемела», одну сигарету ловко вытряхнул в грязные пальцы.

– Ого! – удивился человек. – Где это ты, батя, такие сигареты достал, в «Березке», что ли?

– Да так, – Чонкин не стал вдаваться в подробности. И поднес к носу собеседника зажигалку: – Репейр делаешь?

– Чего?

– Хочешь починить и ездить? – поправился Чонкин.

– Не ездить, а летать, – сказал собеседник и закашлялся. – Крепкие сигареты. На воздушной подушке летать буду. Жесть разровняю, сопло выгну. А компрессор ребята обещались в Жуковском утянуть.

– А на чем летать-то? На этом, что ль? – спросил Чонкин, указывая на останки автомобиля.

– А на чем же еще? Это ж «Победа», ты знаешь, что такое «Победа»?

– Ну, – ответил Чонкин уклончиво. Он не знал, что такое «Победа», потому что после победы без кавычек попал в края, где машины этой марки не выпускались, а похожие назывались «Опель-капитан». Чего тогда он, впрочем, тоже не знал, ему было не до того.

А собеседник его на самом деле и представить себе не мог, что кто-то действительно не знает, что такое «Победа». Он не сомневался, что этот пожилой человек знает, что такое «Победа», но предположил, что он может не представлять всех достоинств этой машины. И стал объяснять:

– Настоящая «Победа» – это же зверь! Ей уже тридцать лет, а еще практически на ходу. Вот кузов подрихтую да подварю, и еще сорок прослужит.

На вопрос Чонкина, куда именно он будет летать, хозяин «Победы» ответил, что в Калининской области на озере Селигер купил он избу, а добираться не на чем. То, что катится по земле, использовать невозможно, даже трактор и тот топнет по уши. И без воздушной подушки ну просто никак.

Подивился Чонкин таланту и находчивости изобретателя, вытряхнул ему в боковой карман еще две сигареты, пошел дальше.

15

На широкой улице увидел Чонкин занимавший чуть ли не целый квартал магазин с аршинными буквами «ОВОЩИ-ФРУКТЫ». Огромные окна были до половины закрашены белой краской, поверх которой художник изобразил огурцы, помидоры, дыни, арбузы, вишни, яблоки, апельсины, ананасы и прочее изобилие. Чонкин решил зайти внутрь и купить здесь пару красных грейпфрутов для завтрака.

Магазин был большой, и дверей в него было много, но они все были закрыты, а одна даже забита досками. Только крайняя дверь была отворена, да и то не вся, а наполовину, на одну створку, и в эту одну створку покупатели текли каким-то удивительным образом в два потока. Входящие сталкивались в дверях с выходящими, упирались друг в друга животами, и, казалось бы, никак им не разойтись, но они делали уже отработанные годами вращательные движения и, как две шестеренки, вворачивались внутрь или выворачивались наружу. Чонкин тоже стал в эту очередь и, столкнувшись с очень упитанной женщиной из встречного потока, легко преодолел препятствие, потому что сам-то он был поджарый и живот его представлял собою не выпуклость, а впадину, в которой как раз живот встречной женщины поместился.

Попав внутрь, он никаких грейпфрутов, даже желтых, не обнаружил, и вообще магазин был практически пуст, лишь в дальнем углу происходила торговля чем-то, а чем, он сразу не понял, ему показалось, что просто – комьями земли.

Люди выстроились в очередь один за другим к прилавку, сбитому из деревянных ящиков. На прилавке стояли весы старинного образца, на которые с одной стороны кладут гири, а с другой стороны – товар. Товаром были эти самые комья земли. Продавщица в старом ватнике, в малиновых шароварах из байки, в вязаных перчатках, подрезанных так, чтобы пальцы оставались голыми, и с потухшей папиросой во рту брала деньги, отсчитывала сдачу, набирала комья в пластмассовый тазик, взвешивала и с грохотом высыпала в подставленные сумки или кошелки. Чонкин, обернувшись к стоявшей за ним худой старухе, спросил, для чего это торгуют землей. Та посмотрела на него удивленно, спросила, какой землей, и спросила: а вы не видите, что это морковь? Чонкин, вглядевшись, правда увидел, что что-то похожее на морковь выглядывает из-под засохшей грязи. Он опять обернулся к старухе и поинтересовался, а почему же продавцы не помоют эту морковь, прежде чем продавать. И тут на старуху что-то нашло, и она стала кричать:

– Что? Помыть? А может, еще и почистить? А может, сварить и из ложечки покормить?

И вся очередь, как ни странно, приняла сторону старухи, и все стали что-то выкрикивать, но старуха оказалась голосистей других.

– Зажрались! – кричала она. – Войну забыли! В землянках жили! Лебеду ели! Блокаду Ленинграда перенесли!

Чонкин от этих криков смутился, почувствовал себя виноватым в блокаде Ленинграда и в том, что ели лебеду, и вообще сам себе показался слишком капризным, забывшим про все на свете. Видя, что народ накаляется и сейчас, того и гляди, ему накостыляют по шее, он съежился и, никому не возражая, двинулся к двери, чем еще больше раззадорил свою обвинительницу, продолжавшую выкрикивать вслед:

– Надо ж какой нашелся! Старый человек, а глупости говорит! Морковку ему помыть надо! Сам поди сначала умойся!

Чонкин вышел на улицу и решил было никакие торговые точки больше не посещать, но мимо попавшегося на пути магазина «Колбасы» пройти не мог. Он вспомнил, что когда-то угощен был привезенной из Москвы «Одесской» колбасой, такой вкусной, что запомнилась на всю жизнь. И в «Колбасы» решил все же заглянуть. Тем более что тут никакой очереди не было. Но и этот магазин оказался вполне удивительным. В нем находились три продавщицы, одна кассирша и – никакого товара, кроме выставленных на всех трех прилавках и за стеклом кассы серых бумажных пачек с надписью «Напиток кофейный». Продавщицы, которые, судя по их комплекции, питались не только напитком кофейным, сейчас были заняты обсуждением виденных ими по телевизору сеансов гипноза какого-то экстрасенса Шапировского, но при виде Чонкина замолчали и уставились на него с удивлением. Никто в магазин давно уже не заглядывал, кроме отдельных покупателей, которые, может быть, в надежде на случайное чудо, приотворяли дверь, но, просунув голову, убеждались, что чуда нет, и усовывались обратно.

А этот, старик в джинсах, войдя, сказал «Хай!» (хохол, должно быть), подошел к продавщице напротив дверей и стал читать, шевеля губами, написанное на пачке.

Все четыре женщины смотрели на чудака, ожидая неизвестно чего. Наконец именно та, к которой он подошел, не выдержала и спросила, что ему нужно.

– Хотел бы покупить «Одесскую» колбасу, – сказал Чонкин, подозревая, что говорит что-то не то.

Продавщица посмотрела на него внимательно, переглянулась со своими коллегами, опять посмотрела на Чонкина и вежливо, очень вежливо осведомилась:

– А вам, дедушка, нужна именно «Одесская»? А «Краковская» не подойдет?

– Или «Докторская»! – крикнула со своего места другая продавщица.

– Или «Отдельная», – подхватила третья.

– Или «Ветчинно-рубленая», – залилась смехом кассирша.

– А вы, дяденька, не из-за границы ли приехали? – спросила первая продавщица.

– Он из Америки, – отозвалась кассирша. – Разве не видите – американец, в джинсах.

Теперь все они покатились со смеху, а Чонкин опять смутился и с растерянной улыбкой вышел на улицу.

Чонкин не замечал (да и не нужно ему это было), что во время прогулки по Москве его сопровождают не меньше четырех человек, идущих пешком, и еще восьмеро передвигались в двух автомобилях, сообщаясь друг с другом по радио. Результатом их коллективного наблюдения был оперативный рапорт о том, что член делегации фермеров, мистер Джон Чонкин, в прошлом Чонкин Иван, он же Иван Голицын, побывал в Мавзолее Ленина, но отказался посетить Третьяковскую галерею. Вместо этого совершил обход города. При этом мало интересовался архитектурой столицы или ее историческими памятниками, а сосредоточил свое внимание на самых неприглядных задворках, свалках и помойках. Заходя в магазины, обращал внимание на временное отсутствие некоторых товаров и критиковал их качество, а в магазине «Колбасы» задавал продавщицам провокационные вопросы.

Разумеется, это донесение было направлено руководству отдела, наблюдавшего за иностранцами, а потом и выше, туда, где сидели люди в генеральских погонах и делали вид или даже думали, что они заняты важным делом защиты отечества, а на самом деле по уму, интеллекту, образу мыслей и кругу исполняемых обязанностей вполне относились к той породе людей, которых в народе называют придурками.

Эти придурки немедленно постановили завести на гражданина США Чонкина Ивана дело оперативной проверки и дали указание не спускать с него глаз. Хотя им было заранее сказано, что Чонкин состоит в делегации, приглашенной самим Генеральным секретарем ЦК КПСС, и уже по одному этому является лицом почти что неприкосновенным, но они и самого Генерального считали неприкосновенным временно и частично.