Пять граммов бессмертия (сборник) - Аркадий Неминов

Когда прогремел взрыв, который услышала в трубке Лена, она все поняла и приняла все необходимые меры, вызвав охрану, пожарных и «Скорую помощь». Прибежавшие первыми охранники успели вытащить из огня Профессора, часть живности, включая попугая, и ворох каких-то бумаг из открытого сейфа. Но основная часть документов была безвозвратно утеряна. Выгорело поллаборатории прежде, чем пожар был потушен.

Кеша тоже немного обгорел: у него было опалено лицо, пострадали руки, но все-таки ему повезло, если так можно сказать про человека, побывавшего в самом эпицентре пожара. В момент взрыва он упал под дубовый стол, и именно этот факт спас ему жизнь Охранники сумели его вынести из задымленного помещения раньше, чем ядовитые продукты горения сделали свое черное дело. Задохнулись лишь кролики и часть мышей.

Кеша все время пребывал в забытьи. Периодически приходя в сознание, он открывал глаза, просил пить и снова отключался. Лена не отходила от него. Хуже всего было то, что его болезнь, словно почувствовав свободу, навалилась с удвоенной силой. Не помогали уже и лекарства, которые хоть как-то тормозили ее. Случай с пожаром спровоцировал новый толчок, и Кеша буквально угасал на глазах, что подтвердил и его лечащий врач Андрей Анатольевич, последние дни дежуривший возле постели больного вместе с Леной.

Вот и сегодня врач отвел Лену в сторонку и проговорил охрипшим от волнения и недосыпа голосом:

– Елена Дмитриевна, мужайтесь! Викентию Сергеевичу осталось совсем недолго. Возможно, несколько часов, и вы должны об этом знать. Я бы посоветовал пригласить всех родственников, чтобы они успели с ним попрощаться.

Этот врач был старым другом ее Кеши. Когда-то давно они, кажется, учились вместе в институте. И в последние годы он частенько наведывался к ним, пристально следя за самочувствием своего давнего товарища и подопечного.

Лена и сама понимала, что Кеша уходит. Поэтому она вняла совету Андрея Анатольевича и позвала дочь и Севу. Теперь они все собрались в комнате, где лежал больной глава семьи. Наступила гнетущая тишина, время от времени прерывающаяся хриплыми вздохами Викентия Сергеевича.

– Лена! – раздался вдруг слабый голос больного. – Лена, Сева здесь?

– Я здесь, Викентий Сергеевич! – наклонился к нему ассистент.

– Сева, слушай и не перебивай! Я хочу, чтобы ты женился на моей дочери и ни при каких обстоятельствах не оставлял нашу семью. Позаботься о них обеих.

И еще! – Он прикрыл глаза, переводя дыхание. – Я знаю, что все сгорело… Но я в тебя верю, как в ученого. Мы с тобой многое прошли вместе, я уверен, ты не отступишься и продолжишь… – он помолчал. – Сева! Я нашел эту формулу, понимаешь?! Нашел! Мне оставалось только получить состав лабораторным путем… Не успел… Я ее записал в мою тетрадь… но теперь ничего не помню… Ты мне обещаешь, что закончишь? Обещаешь?

– Да, да, конечно, обещаю! Обязательно, не волнуйтесь! Я и сам этого очень хочу! Сделаю все, что смогу!

– Надо больше, чем сможешь, Сева. Извини, я виноват… Мне следовало тебя дождаться. Не делать одному, но… я был, как одержимый… Прости меня… – Викентий Сергеевич снова устало прикрыл глаза и после продолжительного молчания позвал:

– Катя, дочка!

– Я здесь, папочка! – Катя, не скрывая слез, взяла отца за руку.

– Катюша, и ты, Лена – простите меня, если я вас чем-то когда-нибудь обидел. Я всегда хотел чего-то добиться в жизни и… не успел! Жаль. Я так хотел! Лена, ты для меня всегда была лучшей женщиной на свете и ею останешься даже там, – он попытался улыбнуться и показал глазами на потолок. – Не горюй, я читал, что и там жить можно. Жить и любить вас обеих! Катя, держись Севы. Он…

Викентий Сергеевич не договорил. Голова его упала на грудь.

– Он потерял сознание, вам надо уйти, – сказал доктор, подходя к Профессору, – если что, я позову вас.

После похорон Лена была сама не своя. На работу она ходила через силу. К тому же намечались кадровые перестановки. Директор института уходил на пенсию, и в НИИ наблюдались разброд и шатания. На место директора объявились сразу три кандидатуры: два его старых зама – они уже давно примеряли на себя директорское кресло, – и новый помощник директора по хозяйственной части Грошев, который хотя и не имел прямого отношения к науке, но научное звание у него было – в институт он пришел, будучи доктором наук. Ему и прочили директорское кресло представители наиболее осведомленной части институтского электората.

Так и произошло. Именно Грошев Валерий Петрович и возглавил НИИ. Правда, злые языки утверждали, что тут не обошлось без блата, ведь его тесть занимал определенный пост в министерстве. Эти же языки также намекали, что и научное звание, полученное им накануне его перевода из этого министерства, где он проработал под началом своего известного тестя, также было присвоено ему чуть ли не в кулуарах. Ведь никто никогда не видел ни одной научной публикации ученого с фамилией Грошев.

Новая метла с места и в карьер принялась выметать все старое и устоявшееся в научной среде института. Были закрыты сразу несколько перспективных и не очень направлений. Смещены со своих должностей многие руководители. Был вызван на ковер к директору и новый заведующий лабораторией Наследственных болезней – Колмогоров, которому еще не доводилось посещать столь высокие кабинеты.

– А, проходите, проходите, дорогой Всеволод э-э… Николаевич! – приветствовал директор завлаба, утвержденного на эту должность при прежнем директоре по просьбе самого Осипова, когда тот пришел в себя после взрыва в лаборатории. – Присаживайтесь, пожалуйста. Ну, как, завершили уже ремонт? – он с любопытством разглядывал молодого сотрудника и не мог не отметить, что за внешней скромностью невысокого блондина в аккуратном костюме угадывается твердость характера и внутренняя сила, выраженная в его взгляде, четкой походке, манере держаться. Несмотря на некоторую неловкость, которую испытывало подавляющее большинство людей, приходящих в этот кабинет, Колмогоров не выглядел растерянным, а его серые глаза смотрели открыто и дружелюбно.

– Да, спасибо за заботу, Валерий Петрович! Уже почти все восстановлено, слава Богу. Осталось только совсем немного – оборудование, колбонагреватели, новые лабораторные плитки, опять же, животных подопытных…

– Дорогой мой Всеволод Николаевич, все это замечательно, но больше всего меня интересуют записи профессора Осипова, его последние наработки. Я слышал, что его недавние опыты были очень обнадеживающими. Что вы на это скажете?

– Вы правы. Мы с профессором были на грани открытия лекарства. Не хватало последнего звена, и ингредиент был теоретически выведен буквально в последний день перед взрывом, но, к сожалению, Викентий Сергеевич не успел получить само лекарство – помешала проклятая случайность!

– Так, так, – забарабанил пальцами по столу Грошев, – случайность, значит! А где были вы сами, уважаемый господин Колмогоров? Почему вас с ним не было? Почему он вообще ставил опыты в одиночку, ведь по инструкции это не положено? Молчите? Я понимаю, что вы как бы и не причем! Вероятно, у вас есть какой-то оправдательный документ, подтверждающий правомочность вашего отсутствия на рабочем месте в момент, как вы изволили выразиться, несчастного случая? Опять молчите? Так что же, есть документ или нет?

– Валерий Петрович, вы же сами знаете, что у нас не принято было…

– Вот именно – было! Теперь такого не будет! Бывший директор сильно распустил вас и весь институт, где царили разгильдяйство, выдаваемое за демократичность, и расхлябанность, выдаваемая за доброжелательность! Никакой трудовой дисциплины – и вот результат! Погиб человек, испорчено народное имущество, которое, между прочим, стоит немалых денег, а самое главное – уничтожены результаты многолетних исследований! А кому отвечать, позвольте вас спросить, за все это безобразие? Я вам отвечу: мне – новому руководителю, сменившему быстренько ушедшего на пенсию старого маразматика! И… еще вам, дорогой мой новый завлаб!

– Мне? Почему мне? У меня ведь была уважительная причина отсутствия – я сдавал на права! Вот, пожалуйста! – Колмогоров вытащил из кармана водительское удостоверение и протянул его Грошеву.

Грошев взял его, брезгливо повертел в руках и пренебрежительно бросил на стол.

– Вы все-таки, уважаемый господин Колмогоров, не понимаете всей меры ответственности, свалившейся на ваши плечи, – Грошев встал из-за стола и стал расхаживать по кабинету, заложив руки за спину. – Поймите меня правильно. Мне надо принимать меры. Расследование все еще продолжается, и с меня требуют соответствующие меры по отношению к виновникам, пусть даже косвенным, этого происшествия. А у вас нет никакого официального подтверждения вашим словам. Следовательно, это – прогул, повлекший за собой необратимые последствия! У вашей лаборантки Козыревой, кстати, с этим все в порядке – налицо больничный лист! Такие вот дела! И было бы еще у вас оправдание в виде результатов эксперимента. Но и их нет! Так что не взыщите, дорогой мой Всеволод… э-э э… Николаевич, я вынужден принять адекватные этой ситуации меры. Короче, я бы вам посоветовал написать заявление по собственному желанию, от греха подальше. Поверьте, для вас – это самый лучший выход!