Чудовище - Фрост Кей

наружу, заполнив тихую комнату мрачными воспоминаниями. В одном из них он просыпается и видит, что его мать прижимает подушку к его лицу. В другом она насмехается над ним из-за внешности. В следующем она вонзает в совсем молодого Луку нож, чтобы посмотреть, золотистая ли кровь течет в его жилах, под стать ей. Он отбросил прочь мысли об ужасном прошлом и сосредоточился на рассказе.

– Она называла меня чудовищем, зверем. Мерзким созданием. Но, несмотря на это, я оставался ее сыном, а она отличалась тщеславием и гордыней. Когда я достиг совершеннолетия, она устроила брак между мной и высокородной эльфийкой. Я возлагал на наш союз большие надежды. Я знал, что не все эльфы злобные. Наши слуги – прекрасный тому пример. Я надеялся, что жизнь с женой предвещает начало нового периода. Я готов был над этим работать. – Он опустил голову и горько усмехнулся. – Элира оказалась столь же тщеславной, как и моя мать. Она намеренно вела себя жестоко, мстительно и не выносила одного моего вида. Я старался изо всех сил. В нашу первую брачную ночь… она побежала. Я предположил, что она так со мной играла. – Он провел рукой по лицу. Огонь в камине тихо потрескивал. Даже сейчас Лука слышал ее крики. – Я побежал за ней. И неожиданно догнал на лестнице, но она упала. Ее шея сломалась.

Во рту появился вкус желчи. Скрюченное тело эльфийки у подножия лестницы врезалось в его память.

– Она погибла, убегая от меня. Мать сказала, что это я виноват, – произнес Лука отрывисто. – Даже отец, при всей его ярости и жестокости, не убил свою жену, в отличие от меня. С того дня я ношу плащ. – Слеза скатилась по его щеке. – Почти то же самое случилось и с тобой. Ты чуть не умерла, пытаясь сбежать от меня. Мне так жаль.

Он коснулся лица Торн. С каждой минутой ей становилось все хуже. Лука почти не чувствовал ее пульса. По его щекам текли слезы, пока он наблюдал за тем, как она медленно таяла.

– Пожалуйста, не уходи, – умоляюще произнес мужчина. Он лег рядом с ней, сожалея о том, что больше таких ночей рядом с ней не будет. – Мне очень, очень жаль. Прости меня. За все. Мне не следовало брать тебя в плен. Я никогда не должен был принимать твое предложение об обмене жизни твоего партнера на твою. Стоило проявить доброту, как сделала бы ты. Я должен был отпустить тебя. Мне не следовало выходить из себя и вести себя подобно животному… подобно моему отцу. Только выживи, Торн, и, клянусь, я отпущу тебя. Тебе больше никогда не придется убегать. Поэтому живи. Пожалуйста.

Лука продолжал нашептывать обещания своей паре до тех пор, пока сами слова не потеряли всякий смысл. Он то засыпал, то снова просыпался, частично желая уйти вместе с Торн.

Затем, спустя несколько долгих часов, дыхание Торн изменилось.

Ее пульс участился. Румянец прилил к щекам и губам.

Ее глаза забегали под закрытыми веками.

– Торн? – выдохнул он. Лука не сдвинулся с места, когда она медленно моргнула и наконец открыла глаза. – Ты здесь?

– Лука… – пробормотала Торн и, уткнувшись в его грудь, уснула.

Он поднес тыльную сторону ладони к ее лбу и, заколебавшись, все-таки проверил температуру. Лихорадка спала. Его пара выживет.

Он даже не пытался сдерживать слезы облегчения.

Торн будет жить.

И он все исправит.

Глава тридцать седьмая

Торн

Никогда еще Торн не чувствовала себя так ужасно. Даже после нападения львов и тяжелого пути до замка Луки в компании Джека. Каждый сделанный вдох ощущался как кинжал в легкое. Она почти не шевелилась. Едва думала. С момента ее пробуждения прошло четыре дня, и пролетели они как в тумане.

Лука сидел рядом с ней тихой тенью.

Она кашлянула и поморщилась.

– Как думаешь, ты сможешь попить чай? – спросил Лука, приподнимая ей голову. Она мягко оттолкнула его руку и, прилагая невероятные усилия, приняла полусидячее положение, опираясь о небольшую гору из подушек. Ее легкие горели.

– Смогу, – ответила Торн, забирая чашку у Луки, хотя руки за все время бодрствования так и не перестали дрожать. Неужели Иден чувствовала себя так ежедневно? Чай немного выплеснулся через край чашки на стеганое одеяло. Девушка не обратила на это внимания и умудрилась сделать глоток, больше не расплескав ни капли. Она непроизвольно вздрогнула, когда теплый чай коснулся больного горла. По ощущениям казалось, что его разорвали. Ужасно.

На это Лука плотно сжал губы.

– Не требуй от себя слишком многого, Торн. Не торопись. Позволь мне поухаживать за тобой.

Желудок от его слов сжался. В последний раз о ней так заботились, когда она была еще совсем ребенком и был жив отец. Собственная вина не давала ей покоя. Лука, конечно, ошибался, но и она не лучше. Повела себя, как избалованная маленькая девчонка. Ее действия едва не стоили ей жизни.

Торн почти ничего не помнила из того, что произошло. Воспоминания о побеге, последующем нападении и том, как она чуть не утонула, частично пропали из-за лихорадки, которая отчаянно пыталась ее убить. По крайней мере, так сказал Дариус. Мрачный дворецкий вел себя с ней удивительно мягко с тех пор, как она пришла в себя, но по-прежнему оставался грубым и прямолинейным. Он думал, что она умрет.

Ей никак не удавалось разобраться в причине своей живучести.

Все указывало на то, что Торн уже должна быть мертва.

Она сделала еще несколько глотков теплого чая и поставила чашку на колени. Лука пересел с кровати в кресло-качалку. У нее все еще перехватывало дыхание от его внешности. Первое, что она увидела, оправившись от лихорадки, было встревоженное лицо Луки, нависшее над ней. С тех пор он не носил свой плащ.

– Отдыхай, – сказал он, сверкнув в улыбке острыми резцами, и взял со столика рядом красную книгу в кожаном переплете. – Хочешь, чтобы я еще немного почитал, или предпочтешь тишину и покой?

В тишине Торн постоянно обдумывала свои неправильно принятые решения.

– Читай, конечно. Тишина – это скучно.

Тишина позволяла ей сосредоточиться на всех своих недостатках.

– Не могу не согласиться. На чем мы остановились? А… здесь.

Лука пролистал страницы и нашел то самое место в истории, где они остановились прошлой ночью. Он читал вслух вот уже четыре дня. Торн очаровали его голос и выразительный тон. Лука становился во время чтения таким, каким она раньше его не видела. Он показывал себя настоящего, и