Миры Харлана Эллисона. Т. 3. Контракты души - Харлан Эллисон

Янтарная колыбель, в которой, словно куколка бабочки, дремал маньяк, затрепетала и исчезла, а посетители утратили реальность, перестали существовать. Потом все снова появились в очистном помещении. Залитая сиянием прожекторов сцена была пуста. Янтарная колыбель бесшумно вернулась на свое место, субстанция испарилась, пропала — на свет явился дракон.

Маньяк отчаянно силился пошевелиться, приподнять свое тело. Семь голов бессмысленно дергались в разные стороны. Ярость, бушевавшая в его сердце, победила депрессанты; злоба, ненависть, бешенство охватили чудовище. Но он не мог пошевелиться. Дракон был способен только на то, чтобы сохранять свой образ.

Семф повернул браслет на левом запястье, и тот засиял изнутри глубоким золотистым светом. В помещение ворвался шум воздуха, заполняющего вакуум. Теперь освещенную прожекторами сцену пронзили серебристые лучи, которые, казалось, рождались из ничего, исходили из какого-то никому не известного источника. Дракона омыл этот серебряный свет, собачьи пасти разверзлись всего на одно короткое мгновение, открыв ряды острых, точно бритвы, зубов. А потом тяжелые веки прикрыли глаза.

Боль, пульсировавшая в семи головах, была чудовищной. Словно миллионы голодных ртов впились в мозг. Его сдавливали, тянули в разные стороны, мяли, а потом очищали.

Семф и Линах отвернулись от пульсирующего тела дракона и посмотрели на дренажный резервуар у противоположной стены. Прямо у них на глазах он начал медленно наполняться — почти бесцветным, клубящимся дымным туманом, который тут и там пронизывали яркие вспышки.

— Вот оно, — высказал Семф то, что и так было ясно.

Линах с трудом оторвал глаза от резервуара. Дракон с семью собачьими головами затрепетал. Возникло ощущение, что он находится под водой, совсем неглубоко… Маньяк начал меняться. По мере того как заполнялся резервуар, ему было все труднее сохранять свой внешний вид. Чем плотнее становилось мерцающее вещество в резервуаре, тем более расплывчатой становилась форма существа на залитой светом сцене.

Наконец маньяк сдался, он проиграл. Резервуар заполнялся все быстрее, дракон задрожал, изменил очертания, съежился, словно увял, и вдруг поверх того, что было семиглавым чудовищем, возникли новые очертания — человек. В это время резервуар оказался заполненным уже на три четверти, а дракон превратился в едва заметную тень, намек на то, что было здесь совсем недавно, перед тем как началась очистка. С каждым мгновением человек набирал силу, теперь он доминировал над прежним существом.

Наконец резервуар наполнился до краев, а на сияющей сцене лежал самый обычный человек, он тяжело дышал, глаза у него были закрыты, мышцы конвульсивно сокращались.

— Он опустошен, — сказал Семф.

— Это все в резервуаре? — тихо спросил Линах.

— Нет, там ничего нет.

— Тогда…

— Шлаки. Безвредные. Определенные реактивы нейтрализуют их. Все, что представляло опасность, испорченные составляющие силового поля… они исчезли. Спущены в канализацию.

Впервые за все время Линах почувствовал беспокойство, которое отразилось у него на лице.

— А куда они отправились?

— Скажи мне, ты любишь своих соплеменников?

— Я ведь задал тебе прямой вопрос, Семф! Куда это все отправилось… когда ты спустил его в канализацию?

— А я спрашивал, беспокоит ли тебя чья-нибудь судьба?

— Тебе известен мой ответ… ты же знаешь меня! Я хочу знать, скажи мне, по крайней мере, то, что известно тебе. Куда… когда?..

— В таком случае ты меня простишь, Линах, потому что я тоже люблю своих соотечественников. Где бы они ни находились, когда бы ни находились я просто обязан их любить, потому что работаю в совершенно бесчеловечной области, я должен держаться за свою любовь, как за соломинку. Поэтому… ты меня простишь…

— Что ты собираешься…

В Индонезии для этого существует название: Джам Карет — час, который растягивается.

В Берилловой комнате в Ватикане, втором по великолепию помещении, созданном для папы Юлия II, Рафаэль начал рисовать (а его ученики закончили) величественную фреску, изображающую историческую встречу папы Льва I и Аттилы в 452 году.

В своем произведении он отразил веру всех христиан в то, что духовные власти Рима встали на защиту народа в тот тяжелый час, когда гунны пришли разграбить и сжечь Священный Город. Рафаэль нарисовал святого Петра и святого Павла, сходящих с Небес для того, чтобы поддержать папу Льва в его намерении помешать завоевателям. Изложение этой истории являлось несколько расширенной интерпретацией известной легенды, в которой упоминался только апостол Петр — с мечом в руке он стоял за спиной папы Льва I. А сама легенда являлась несколько расширенным толкованием тех немногочисленных и относительно неискаженных фактов, что сохранила история: рядом с Львом не было никаких кардиналов, не говоря уже о призраках апостолов. Он был одним из трех членов делегации. Двое других представляли светскую власть Римского государства. Эта встреча состоялась — в отличие от того, что утверждает легенда, — не у ворот Рима, а в северной части Италии, неподалеку от современной Пескьеры.

Больше историкам ничего не известно. И тем не менее Аттила, которого до тех пор никто не мог остановить, не сравнял Рим с землей. Он увел своих воинов.

Джам Карет. Составляющие силового поля вытекли из центра параллакса, из перекрестка времен, поле пульсировало во времени и пространстве и в сознании людей в течение двадцати тысячелетий.

А потом вдруг исчезло, совершенно необъяснимо, и тогда Аттила закрыл лицо руками, его мозг превратился в перекрученные, спутанные жесткие канаты. Глаза остекленели, потом прояснились, он сделал глубокий вдох. И отдал своей армии приказ повернуть назад. Лев Великий возблагодарил Бога и вечную память Христа Спасителя. Легенды добавили сюда еще и апостола Петра. А Рафаэль — апостола Павла.

Целых двадцать тысяч лет — Джам Карет — поле пульсировало, но на одно короткое мгновение, которое могло длиться секунды, или годы, или века, оно было отключено.

Легенда не говорит правды. Точнее, она говорит не всю правду: за сорок лет до того, как Аттила вторгся в Италию, Рим был завоеван и разграблен Аларихом. Джам Карет. Через три года после отступления Аттилы Рим захватил Гайзерих, король вандалов.

Была причина, по которой нечистоты безумия перестали питать пространство и время из измененного сознания семиглавого дракона…

Семф, предавший свой народ, парил перед членами Совета. Его друг, стремившийся к своему заключительному воплощению, Линах, председательствовал во время слушания дела. Он рассказывал тихо, но весьма красноречиво о том, что сделал великий ученый.