В огне - Александр Афанасьев

Иногда, когда все хорошо, но знаешь, что скоро будет плохо – совсем плохо, хочется, чтобы уж побыстрее рвануло… что душу-то мучить. Ожидание для большинства людей, тем более для военных, которым с начала службы вбивают в голову, что время – это жизни, а потеря времени – это потеря инициативы – смерти подобна.

Истошный крик «Подъем!» и колокол громкого боя в секунду вырвали поручика Татицкого, как и всех сослуживцев на соседних койках, из мутной пелены сна в злое, беспощадное утро. Беспощадное, потому что вчера фельдфебельский состав базы гонял их до потери сознания, заставляя проходить огненно-штурмовую полосу и до сбитых рук кувыркаться в окно, с переворотом на битых камнях и немедленным открытием огня. Операция, ради которой их здесь сосредоточили, почему-то откладывалась, а для фельдфебеля, равно как и для офицера, нет страшнее картины, чем ничем не занятый личный состав. В итоге – только из их роты выбыли двое, один с сильными ожогами, полученными на огненно-штурмовой полосе, второй – сломал запястье, неудачно приземляясь после кувырка. Все остальные отделались только синяками, ссадинами, жестокой усталостью от изнурительных марш-бросков под палящим солнцем и горячим желанием, чтобы уж поскорее началось и чтобы их бросили в бой, в самый настоящий бой, где тебя если и убьют, то убьют быстро.

Сегодня поручику, пока он, еще толком не проснувшись, пытался влезть в брюки, словно кто подсказал на ухо:

Началось…

Сегодня у командующего ими офицера – штабс-капитана Дубового, в руках нет секундомера, он просто стоит в проходе, высвеченный безжалостным, бьющим в спину солнцем, и смотрит на вылетающих на «палубу»[41] и становящихся в строй солдат. На построение отводится сорок пять секунд, норматив этот не имеет никакого значения, просто сорок пять секунд – и все, но армия держится традициями, и это – одна из них.

Наконец, в строй становится последний солдат, и штабс-капитан обычно начинает движение вдоль ротного строя. Каждый командир взвода должен сделать шаг вперед и громко доложить: «Господин штабс-капитан, отделение один построено, выбывших нет!» У Татицкого пока только отделение, до взвода не дорос.

Но на сей раз штабс-капитан не выполняет этот обязательный ритуал, он просто дожидается, пока последний солдат занимает свое место в строю, и орет:

– Нале-во! За мной, бегом – марш!

Открытая дверь быстровозводимого модуля, в котором они разместились, – как дверца печи, шагаешь в утреннее аравийское пекло, здесь, где рядом залив, оно еще заметнее, а к пеклу присоединяется еще и запах соли. Все бегут – молча топают, попирают обутыми в прыжковые ботинки ногами рассохшуюся от беспощадного солнца землю, стараясь попадать в такт и не сбить дыхание. Никаких песен – все просто бегут, и бегут быстро.

Ангар… Все понятно…

В ангаре – столы. За столами – контейнеры, уже вскрытые стандартные армейские контейнеры, и офицеры. У каждого офицера в руке дощечка с зажимом вверху, чтобы писать на весу, и толстая, очень толстая стопка листов.

Дубовой подводит колонну к столам, они успели первыми, потому что они первая рота и, значит, всегда и во всем должны быть первыми.

– Рота! В колонну по одному – становись! Дополнительное снаряжение – получить!

Каждый из них останавливается у стола, выкрикивает (зачем надо орать, непонятно, но это армия) свое имя и тип оружия, после чего ему либо выдают требуемое, либо отправляют восвояси. Все быстро и четко.

– Татицкий, «АБ-96», «ГП-30»![42]

– Есть…

Офицер ставит галочку на одном из листов, затем шумно выкладывает на стол блок запаянных в пластик пустых магазинов. Четыре штуки должны быть у каждого солдата, из них как минимум два – заполненных, и каждый день нужно из одного патроны вынуть, а в другой вставить. Это необходимо для тренировки и для того, чтобы не изнашивалась сильно пружина магазина. Но если предстоит боевая операция, то одного «БК», конечно же, мало.

– Татицкий, «АБ-96», «ГП-30»!

– Есть…

Галочка – и на стол увесисто плюхаются один за другим две большие, тоже запаянные в пластик коробки. В каждой из них – по пятьсот сорок патронов в коробочках по тридцать в каждой, то есть на один двухрядный магазин или полмагазина в четыре ряда. Одну из них следует вскрыть, забить остающиеся пока пустыми магазины, остальное разместить на разгрузочном жилете на лицевой его части – это боеприпасы «на первое время». Вторую коробку, не нарушая целостности упаковки, следует засунуть в боевой ранец, располагающийся на спине солдата, – это запас, на случай если боевые действия затянутся, а ты каким-то образом умудришься в них выжить. Обычно дают по одной коробке, и выдача второй – явный сигнал готовиться к худшему.

– Татицкий, «АБ-96», «ГП-30»!

– Проходим…

Здесь выдают патроны для пулеметчиков и снайперов. Все это видят, но все равно здесь надо пройти.

– Татицкий, «АБ-96», «ГП-30»!

– Есть…

На стол одна за другой увесисто плюхаются две коробки, тоже в пластик запаянные. В каждой – шесть выстрелов к подствольному гранатомету. Поскольку десант нуждается в повышенной огневой мощи, десантники часто работают без прикрытия броней и авиацией, и подствольники есть у каждого стрелка.

– Татицкий, «АБ-96», «ГП-30»!

Вместо положенного «есть» пожилой штабс-капитан молча выкладывает перед ним на стол мину «МОН-50» и четыре гранаты. Гранаты – на случай, если все сложится совсем хреново, это оружие ближнего боя.

– Татицкий, «АБ-96», «ГП-30»!

– Есть…

А вот это – уже совсем серьезно. Ночной монокуляр, его не выдают без необходимости, дабы беречь ресурс. Небольшой, размером примерно с… банку с лекарствами. Его цепляют в специальном кронштейне на шлеме или на автомат – в нем есть и режим прицела. Очень удобная штука.

– Татицкий, «АБ-96», «ГП-30»!

– Есть…

На стол шлепаются два дневных пищевых рациона – на день боев и резервный. Обычно солдаты таскали с собой еще и свой НЗ, у Татицкого это был арахис с сахаром, пропущенные через кофемолку в специальном пластиковом пенальчике из-под таблеток – день можно продержаться, если не слишком напрягаться.

Кажется, все.

Следом за ними идут уже другие роты, а они, отойдя в сторону, присев прямо на землю, потому что больше негде, сноровисто разрезают ножами, а кто-то и разрывает пальцами неподатливый пластик упаковки, вскрывает коробки с маленькими золотистыми ракетами, в каждой из которых, возможно, чья-то смерть. Пальцы делают свое дело, на автомате топя маленькие ракеты одну за другой в горловине магазина, а в душу потихоньку, исподволь вползает что-то знобкое… нехорошее, чего там быть не должно.

– Время платить по счетам!

Поручик поднял глаза на подсевшего к нему раздолбая – удивительно, но он командовал отделением таких же раздолбаев и чего-то от них добивался. Все дело в том, что эти ребята – равно как и их командир – плевали на все правила.

– Отвали…

Поручик Беляшов не обиделся, наоборот – залихватски подкрутил ус, это было еще одной его визитной карточкой, равно как неопрятная униформа. Отчего-то он вообразил себя гусаром старых времен, когда в армии лихость была нужней дисциплины.

– Мандражируешь? Дело на час – прилетаем и улетаем.

– Недаром по штуке патронов на рыло выдали…

– Там много целей…

Татицкий продолжать разговор не захотел, и Беляшов, очевидно, решив поиграть на нервах еще кому-нибудь, удалился.

А ведь на самом деле было страшно. Поручик в армии четвертый год, за это время он всего два раза был в боевой обстановке. Да и то – в условно боевой, патрулировал периметр местности, где «скрывались остаточные группы террористов», пока другие люди вели их поиск и уничтожение. Да, он участвовал в больших учениях в прошлом году с десантированием крупных сил, с боевой стрельбой, он занимался на тренажерах, стрелял, отрабатывал ежедневно до автоматизма тактику боевых действий, проигрывая те или иные боевые сценарии в специально изготовленной для армии компьютерной игре[43]. Но все равно – ему было страшно, потому что это уже не шутки, это настоящая война.

Вернулся штабс-капитан, бросил: «Командиры взводов – ко мне!» – и вместе с ними в сторонке принялся рассматривать какие-то фотографии и делать пометки на карте. Татицкого это не касалось, поэтому он начал перекладывать свои вещи в рюкзаке, стараясь добиться идеальной центровки. Сложить рюкзак – это тоже целая наука, это тебе не сидор через плечо.

Когда все были готовы, патроны и гранаты разложены, рюкзаки собраны – закончили свой совет в Филях и командиры. Их комвзвод[44], Белых, молча обрисовал левой рукой круг над головой – общий сбор. Белых был помешан на тишине, считал, что любой звук может выдать солдата, даже если вокруг громыхает артиллерия, и стать для него последним. Поэтому он заставлял учить ЖСС и пользоваться ею, когда надо и когда не надо. Возможно, это осталось от казачьего прошлого Белых – он был казаком, потомственным, из Междуреченского войска, происходил родом из небольшого селения рядом с Басрой. А там, рядом… болота аль-Фао были, пока не осушили, вот где ЖСС к самому месту.