Русь и Орда Книга 1 - Михаил Каратеев

Значит, оставаться на Руси равносильно смерти. Избежать ее можно, лишь укрывшись в таком месте, до которого ханская рука не дотянется и где дали бы ему прибежище до благоприятного поворота в его судьбы.Но где найти подобное место? Литва и Польша исключаются ибо там он попадет в руки Гедимина, который или сам с ним расправится, или выдаст его хану Узбеку. Не подходят и западные страны, путь в которые лежит через Литву. О странах восточных и говорить нечего: чтобы добраться до любой из них, нужно пересечь всю Золотую Орду, где без ханской пай азы сразу будешь схвачен и отправлен в Сарай.

Выходит, что укрыться от Узбека негде, а сопротивляться ему ничтожными силами Карачевского княжества – бессмысленно. Значит, остается одно: не дожидаясь вызова, поехать в Орду самому и отдаться на милость хана. Свою жизнь он этим едва ли спасет, но Карачевская земля избежит разорения, усобицы или захвата ее московским князем.

После бессонной ночи и целого дня мучительных раздумий Василий остановился на этом решении и велел позвать к себе Никиту и воеводу Алтухова. Оба не замедлили явиться на зов.

– Ну, вот, – сказал Василий, после обмена приветствиями, – поразмыслил я крепко обо всем и вижу, что нет у меня иного пути, кроме как в Сарай, к хану Узбеку. Лучше добром и по своей воле туда явиться, нежели быть везенным в железах.

– Да ведь это все одно, что самому себя жизни лишить! – воскликнул Никита.

– На все воля Божья, – ответил Василий.

– Волею Божьей дерево растет, – сказал Алтухов, – а человеку от Бога положено жить своим разумом, И я мыслю також, как Никита Гаврилыч: ехать тебе в Орду – это верная гибель. Аль не помнишь ты, как Узбек расправился с братом твоим двоеродным, с князем Александрой Новосильским? Всем ведомо, – вина на нем была не столь уж великая, и сам он явился к хану с повинной. И не глядя на то, Узбек повелел привязать его к четырем коням и разорвать на части. А твое дело много хуже, и никакое покаяние тебя от лютой казни не спасет.

– Пусть меня не спасет, зато землю нашу убережет от разорения. А мне, как я ни прикидывал, – конец один!

– Ну это как знать! – сказал Никита. – За тебя весь наш народ подымется, как один человек.

– Напрасной гибели народу своему не хочу. Ну, что одни супротив всей Орды сделаем?

– Вестимо, воевать с ханом негоже, – заметил Алтухов. – однако и без войны можно так обернуться, что и землю нашу не разорят, да и ты, Василей Пантелеич, цел останешься.

– Коли я отсюда добром выеду и сядет в Карачеве Тит Мстиславич, землю нашу никто зорить не станет. Только лучше уж мне прямо в Орду ехать, поелику все иные пути мне заказаны.

– Почто заказаны? – спросил Никита. Василий пояснил, почему нельзя ему ехать ни на восток, ни на запад, ни, тем паче, оставаться где-либо на Руси.

– Думал и я о том, – сказал Алтухов, – только, сдается мне, не все страны ты перебрал. Есть одна, где можешь ты найти надежное убежище, и путь туда будет безопасен.

– Где же отыскал ты такую страну? – с сомнением в голосе спросил Василий.

– За Каменным Поясом, – пояснил воевода. – Я о Белой Орде говорю.

– Та же татарва, – сказал Никита. – Оттуда Василея Пантелеича прямо к Узбеку и свезут.

– Не свезут, а примут как дорогого гостя, когда узнают, что он туда приехал по вражде с Узбеком. Видать, не знаешь ты, что у них ныне творится.

– Не знаю, – честно признался Никита. – Думал я, что Белая Орда – это как бы золотоордынский удел и что тамошний хан лишь подручный Узбека.

– Так прежде и было. Только мало-помалу белоордынские ханы стали набирать все больше воли, а нынешний хан, Мубарек, и вовсе отказался почитать Узбека старшим. Узбек послал войско и, захватив врасплох его стольный град Сыгнак, посадил там сына своего Тинибека, а Мубарек перенес ставку далеко на полночь, кажись, к Джаику и собирает там силы против Узбека. У белых ордынцев с золотыми вражда насмерть, и они Василея Пантелеича николи не выдадут. Он там безопаснее, чем где-либо будет. И почти весь путь туда лежит по русским землям.

*Каменным Поясом в старину назывался Уральский хребет.

* Д ж а и к – река Урал, Яик.

– Все это истина, – раздумчиво промолвил Василий. – Только больно уж это далекий край… Ставку свою хан Мубарек ныне держит в городе Чамга-Туре, у самого Тобола. Это отсюда, почитай, верст с три тысячи будет.

– Ну и что? За два – два с половиной месяца не слишком и спеша доедешь. Как раз до начала холодов успеешь.

– Да я не к тому, что ехать долго. Край уж больно неведомый, люди чужие… От отчизны своей там буду начисто отрезан. Отсюда даже и важная весть туда, может, за целый год не дойдет!

– Не думай так, Василей Пантелеич! Белоордьнские ханы в оба глаза следят за Золотою Ордой и за Русью, дабы своего случая не упустить. С Хорезом, Персией и Китаем идет у них большая караванная торговля. Там всегда знают, что на свете делается. Ну, а в случае чего особо важного, гонцов к тебе будем посылать.

– К тому же не век тебе там оставаться, – добавил Никита. – Узбеку уже под шестьдесят, небось долго не проживет. А к новому хану первым явишься, и обратно Карачев твоим будет.

– Ну, что ж, – сказал Василий после небольшого раздумия, – иного выхода, видать, нету. Коли надобно выбирать промеж Белой Ордой и лютой смертью, – думать долго не приходится. Собирай меня в путь, Никита, послезавтра поутру выеду.

– Никак, без меня хочешь ехать? – с упреком в голосе промолвил Никита.

– Почто стану отрывать тебя от родной земли и увозить невесть куда, отколе, может, и возврату нам не будет?

– Эх, Василей Паителеич, как мог ты помыслить, что я тебя в беде покину? Куда ты, туда и я… Опричь тебя, у меня все одно никого на свете нет.

– Ну, коля так, спаси тебя Христос, друг, – сказал Василии, обнимая Никиту. – С тобою вдвоем не так страшна и чужбина.

– Кабы не семья, и я бы с тобою поехал, – промолвил Алтухов, – Но людей-то лучше с собою брать поменьше, и о том, куда едешь ты, кроме нас троих, никто знать не должен. Какой путь мыслишь ты избрать?

*Ч а м г а Тура – искаженное татарское название Чингиз-Тура, – это нынешний город Тюмень.

– Надобно ехать так, чтобы миновать большие города и, вместе с тем, чтобы было покороче. Стало быть, отсюда сперва на Пронск, потом на Муром, а там на Волгу в Вятскую землю. Так все лесами и поедем.

– Добро. Здесь станем говорить, что ты поехал в Пронск, сестрицу проведать, а оттуда, мол, мыслишь повернуть на Орду, чтобы спробовать обелиться перед царем Узбеком. Эдак до Пронска тебе можно ехать открыто, ни от кого не таясь, ну а дальше уже надобно будет вести путь в тайности и в случае каких встреч называться чужим именем.

При дальнейшем обсуждении было решено, что до Пронска Василий возьмет с собой Лаврушку и еще двух-трех дружинников, а дальше будет продолжать путь вдвоем с Никитой.

Сборы в дорогу были недолги. Ввиду дальности и трудности пути, ехать следовало налегке, не обременяя себя лишним грузом и вьючными лошадьми. Золото и драгоценности, которые брал с собой Василий, обеспечивали возможность, по приезде на место, приобрести все, что потребуется, так что с собой решили взять лишь оружие и самое необходимое из одежды.

К обеду следующего дня все приготовления были закончены. О делах управления разговоров почти не было, так как предполагалось, что вскоре в Карачев явится князь Тит. Василий лишь наказал своим приближенным, чтобы никакого противления Титу Мстиславичу не делали и все бы ему пока повиновались как законному государю. Свое личное имущество, а также часть обстановки дворца, наиболее дорогую по воспоминаниям, он велел упаковать и отправить обозом в Пронск, Елене.

Хотя об этом и не говорилось открыто, но все понимали, что Василий покидает свое княжество надолго, может быть навсегда, а потому большинство старых слуг и многие дружинники выразили желание перейти пока на службу к Елене Пантелеймоновне и к ее мужу. Подумав немного, князь согласился на это и разрешил им следовать в Пронск, с обозом.

Покончив с делами, Василий взял с собою Никиту и отправился к Аннушке. Последнее время они не часто виделись: поняв, что ему надо порвать с прошлым и жениться на Ольге Муромской, Василий, хоть и оттягивал свое сватовство, – все же старался бывать в Кашаевке пореже, чтобы И себе, и Аннушке дать время постепенно отвыкнуть друг от друга. В отношении себя он в этом, пожалуй, преуспел. Находясь всегда на людях, будучи увлечен делами управления, он и в самом деле стал мало думать об Аннушке, утратил к ней остроту чувства, хотя и вспоминал ее с теплотой и нежностью. Она же, любя Василия больше, чем когда-либо, но понимая неизбежность разлуки, старалась не быть для любимого обузой и не выдавать ему своего горя. Вкратце рассказав пораженной ужасом Аннушке о событиях последних дней, Василий сообщил ей, что наутро покидает Карачев и пришел проститься, быть может навсегда.