Южнее Сахары - Виктор Леглер

Еще как то раз он ехал в общем потоке по одной из немногих асфальтированных улиц Сонгвиля, как из переулка величественно выкатил сверкающий «Лендкрузейр» с государственными надписями и, игнорируя гудки Андрея, занял то место на дороге, где в этот момент должен был находиться его «джип». Андрей затормозил, его занесло, он чудом избежал падения в канаву открытой канализации, ужасно разозлился и бросился в погоню. После нескольких зигзагов он его нагнал, притер к обочине, подошел и открыл водительскую дверь. Шофер, глядя виноватыми глазами, произнес:

– Месье, прошу меня извинить.Я был неправ, но мне патрон приказал ехать – он указал на пассажира, тоже негра, в дорогом костюме, глядящего прямо перед собой в ветровое стекло.

– Чего же ты убегал? – спросил Андрей.

– Патрон приказал – повторил шофер.

Пассажир, все так же не поворачивая головы, произнес, что это его страна, что, если Андрею здесь не нравится, он может уехать, а, если хочет, может сейчас вызвать полицию. Андрей пожелал ему в следующий раз въехать под его отечественный грузовик и уехал.

При этом Андрей никогда не видел, чтобы африканцы отказывались от американских ценностей во имя почвенных идей. Все, как один, любили электричество, телевидение и автомобили. Все хотели быть богатыми.Все хотели жить, как в Европе Здесь, ему казалось, было два параллельных пути к процветанию. Один заключался в терпеливой помощи белого мира, в его многочисленных экономических, культурных, образовательных, медицинских проектах, в диктовке нужных законов и тому подобное. Другой прокладывался неудержимым стремлением самих африканцев пожить в Европе, попасть туда легальным или нелегальным путем. В Сонгвиле все молодые люди хотели попасть в Париж, и французская виза была предметом их страстной мечты. Большая группа людей жила только тем, что дорого продавала, нет, не визы, а место в очереди к дверям посольства. Убирая в Париже мусор, африканцы зарабатывали гигантские, по их понятиям, деньги и усваивали, сами или через своих детей, европейские понятия о жизни и работе. Часть этих людей и заработанных ими денег неизбежно вернется назад в качестве мотора для африканского развития, и так произойдет выравнивание в рамках глобального общества.

В большом мире, который они так легкомысленно обсуждали, тоже все время что-то менялось, и одно из изменений привело к тому, что их разговоры, их «постоянно действующее политико-экономическое совещание», как выражался Леонтий, в один прекрасный день закончились. Прогноз роста цен на золото не оправдался. Американская экономика переживала небывалый в истории бум, доллар стоял как никогда высоко, значение золота в качестве валютного резерва падало. Европейские страны одна за другой выбрасывали на рынок государственные золотые запасы, что еще более снижало цену. Андрей вполне отчетливо ощущал это при еженедельной продаже, он даже начал думать, не придержать ли ему часть добычи до лучших времен. Акции золотодобывающих рудников падали, банки и финансовые группы выводили средства из горнорудного сектора и вкладывали их в интернет и мобильную телефонию. Ресторан «Отдых друзей» в Сонгвиле существенно опустел. Англичане, нанявшие Леонтия, не были исключением. Теперь их больше интересовали оптико-волоконные сети в Западной и Восточной Европе. Они прекратили полевые работы и перевели Леонтия обратно в Сонгвиль на режим полувыжидания, пообещав, что вскоре задействуют его в другой деятельности.

Через несколько недель Андрей был в Кайене и позвонил жене, она сказала ему что тоже очень тяжело переживает то, что случилось с Леонтием.

– А что случилось? – насторожился Андрей.

– Как, ты не знаешь? – в свою очередь ахнула жена. – Он умер. Мне Наташа звонила.

Наташа была жена Леонтия, в России они успели познакомиться семьями.

Андрей не мог долго разговаривать, поскольку каждый звонок в Россию в Сонгае стоил небольшое состояние. Положив трубку, Андрей тут же перезвонил в посольство, консулу, с которым, как он знал, Леонтий был дружен. После обычных долгих расспросов дежурного: «Кто и зачем?» (в посольстве больше всего боялись, что какой-нибудь попавший в беду соотечественник обратится к ним за помощью) его соединили с консулом.

– Да, – подтвердил тот, – умер. По каким-то делам выехал в… (он назвал провинциальный город к югу от Сонгвиля) на автобусе. Почему не имел машины? Мы не знаем. Выехали рано утром. Сидел на переднем сиденье, рядом с шофером. Шофер заснул за рулем. На повороте к мосту автобус на полном ходу съехал с дороги, скатился к реке и врезался в дерево. Леонтий разбился насмерть. У него в кармане был русский паспорт и полиция нам сообщила. Мы все очень сожалеем.

Возвращаясь на участок, Андрей вспомнил один эпизод из их с Леонтием совместных прогулок по Сонгвилю. Они проголодались, и Андрей предложил зайти в явно новый, по европейски выглядевший ресторанчик.

– А ты уверен, что здесь все чисто? – спросил Леонтий, войдя и оглядываясь.

– Смотри, все по-европейски – ответил Андрей, указывая на зеркальную витрину, стойку бара, пластиковые столики.

Поздоровавшись и пошутив, как обычно, с барменом, Леонтий спросил, где можно помыть руки, и не получив ответ от растерявшегося бармена, толкнул дверь, противоположную входу. За дверью оказалась не кухня и не подсобные помещения. Там был незастроенный пустырь, отвратительно грязный и покрытый отбросами. Неподалеку от двери стояла африканская железная печка с древесным углем, по-видимому, ресторанная кухня, и ведро с мутной водой. Рядом прямо на земле стояла стопка тарелок. Перевернутые стаканы сушились на торчащих из грязи камнях. Только вилки и какие-то продукты лежали на маленькой деревянной скамеечке. Зрелище было настолько впечатляющим, что Андрей в первый раз в жизни подумал, что в российских санитарно-эпидемиологических станциях, возможно, есть что-то хорошее. До этого он, как и все его знакомые, воспринимали их как чистое, абсолютное зло, созданное для обложения непосильными взятками любой экономической активности. Когда они вышли на улицу, Леонтий спросил его:

– Я говорил тебе о моих четырех правилах выживания в Африке?

– Нет еще.

– Слушай. Никогда не спи без накомарника. Не пей сырой или неизвестной воды. Не ешь в месте, в чистоте которого не уверен. Не пользуйся междугородным автобусом.

– Автобусом почему?

– Рейсы длинные. Машины неисправные. Питание плохое. Водители устают, засыпают за рулем, машины переворачиваются.

И вот он сам нарушил свое правило. Почему?

Вернувшись домой, Андрей нашел завалявшуюся бутылку водки, и они с Николаем выпили ее как воду, не опьянев. Смерть Леонтия он ощущал физически, как удаление части тела, как выпадение важного элемента из окружающего его мира. Слева и чуть сзади окружающее его пространство было разрушено, и он касался телом пустоты, откуда дуло леденящим холодом. В последующие дни он не мог заставить себя не думать о тайне смерти. Где сейчас душа Леонтия? Что она заслужила? Леонтий всегда был неизменно доброжелателен к людям и даже к животным, старался всем помочь и всегда был окружен смехом и улыбками. Он не принадлежал формально к церкви и к религии относился легко и скептически. На эту тему им не случилось серьезно поговорить. Интересуют ли его душу еще земные дела? Видит ли он, что происходит с его семьей или с его друзьями? Или открывшаяся новая, вечная жизнь настолько важнее, что земные обстоятельства теряют значение?