Солнечные стрелы - Джудит Тарр

Предположим, произнес он мечтательно, предположим, мой милый Годри, что я пойду им навстречу. Что случится тогда? Позволят ли они мне быть самим собой? Ослабят ли свою хватку?

Не знаю, милорд. Слуга подчеркивал своим тоном, что прекрасно осведомлен, как его господин реагирует на правду, исходящую из уст даже самых близких ему людей.

Вряд ли они расслабятся, думаешь ты про себя, мой верфный Годри. И все же, если я в игре против них выброшу фальшивую кость, будешь ли ты судить меня строго?

Вы все равно сделаете то, что вам взбредет в голову, хмуро пробормотал Годри. Вам абсолютно не важно, что я при этом скажу. Эсториан обнял слугу за плечи и притянул к себе. Шепот господина вызвал на лице Годри гамму быстро сменяющихся чувств от холодной недоверчивости до изумления. Потом физиономия его выразила искреннюю веселость.

Это пахнет потасовкой, милорд, сказал он. Но очень неплохой потасовкой. Вдохновленный поддержкой верного сквайра, Эсториан не мешкая принялся готовиться к битве. Он удивил своих желтолицых слуг неожиданным требованием облачить его в самые пышные мантии, а затем повелел им пригласить к себе персону, с которой ему последнее время совсем не хотелось встречаться в часы досуга. Лорд Фираз явился на зов без свиты и держался, как всегда, спокойноневозмутимо. Правда, вино и фрукты, предложенные ему, он прежде позволил отведать неприметной серо-коричневой личности, исполняющей при нем роль дегустатора. Несмотря на столь явную демонстрацию холодности со стороны высокочтимого лорда, Эсториан, лучась дружелюбием, заявил:

Я хочу разослать приглашения лордам Высокого двора. Их частые напоминания о том, что я должен вступить в брак, нашли наконец в моей душе подобающий отклик. Я решил жениться, мой друг, и предлагаю знатнейшим семействам столицы представить на императорский смотр своих дочерей, из которых я выберу себе будущую супругу. Лорд Фираз стал мельче в собственных глазах. Некоторое время он переваривал ошеломительное известие, потом, запинаясь, пробормотал:

Значит ли это, ваше величество, что мы должны подготовить церемонию в будущем цикле Ясной Луны?

Нет, сказал Эсториан. Смотрины должны состояться сегодня. Скажем, через час-полтора.

Но, сир, заговорил регент с чрезвычайной деликатностью в голосе, сейчас при дворе, конечно, имеются знатные девушки, однако они...

Не сомневаюсь, что каждая из них была подготовлена к этому событию уже тогда, когда я пересекал границу Асаниана. Или вы хотите сказать, что невесты покинули столицу, не ожидая нашего вызова?

Ваше величество очень стремительный человек, сухо сказал лорд Фираз. В его голосе явственно сквозило неодобрение. Может быть, вы позволите нам назначить церемонию чуть позже, ближе к вечеру, когда дневная жара спадет и люди отдохнут от нее?

Я уже отдохнул, сказал Эсториан. Он улыбался. Вы будете находиться рядом со мной, чтобы я сделал разумный выбор. Регент наклонил голову и встал.

Как будет угодно вашему величеству, медленно произнес он. Зал императрицы располагался во внутреннем дворце за воротами, которые сторожили специально обученные охранницы и евнухи Золотого дворца. Много лет молчание этих покоев переплеталось с молчанием камня, из которого были возведены эти стены, укрытые плотными старинными гобеленами. Гравировка колонн поражала своей вычурностью виноградные грозди набегали на пышные, диковинного вида цветы. Солнце скупо проникало сюда, сквозь узкие, забранные решетками окна, зал в основном освещался светильниками. Эсториан стоял в укрытии за троном, ожидая, пока в зале уляжется суета. Евнухи и охранницы толпились на почтительном расстоянии от своего господина, всем своим видом показывая готовность его защищать. От кого? Это он понимал плохо. Отец Эсториана погиб в императорских покоях, убийца был достаточно смел. Чтобы проникнуть в женский дворец, требовалось нечто большее, чем обычная смелость. Посягнувшему на жизнь императора грозила только смерть. Посягнувшему на честь императрицы грозила смерть медленная и мучительная, негодяй, застигнутый в стенах гарема, терял поначалу свои гениталии, а уж потом расставался с остальными частями тела. Из своего укрытия Эсториан хорошо видел все просторное помещение, наполнявшееся желтокожими девушками. Они трепетали скорее от спешки, чем от волнения и страха; гораздо больший трепет испытывали их братья и отцы, запертые в покоях внешнего дворца, разлученные со своими тетушками, женами и кузинами, толпящимися вдоль стен зала, которым бравые и наиболее смелые евнухи постоянно одергивали вуали, но не могли прекратить шелеста несмолкаемой болтовни. Стройная высокая фигура двигалась среди них, облаченная в асанианские платья, яркие черные глаза сияли на темном, не прикрытом вуалью лице. Эсториан вспыхнул от стыда. Увлекшись разглядыванием асанианских девиц, он проглядел появление собственной матери. Она не осуждала сына за спешку, ибо хорошо знала его нрав. Он всегда был подобен рыси, стерегущей добычу, таился и выжидал, сколько мог, потом совершал прыжок, мгновенно, без пауз. Он пошел навстречу пожеланиям асаниан, но даже в угоду своей матери не мог измениться. Сейчас он томится за темной портьерой, рассматривая набор невест, и это томление наверняка напоминает ему его детские годы, когда он, вот так же волнуясь, подглядывал за взрослыми. Его посадят на трон и станут подводить к нему кандидаток, поочередно рассказывая о каждой, расхваливая ее достоинства и умалчивая о недостатках. И вся процедура пройдет чинно и достаточно мирно, если он опять не задумает что-нибудь выкинуть. Он задумал кое-что выкинуть прежде, чем уселся на трон. Он стащил с себя восемь мантий, оставив на теле только две верхнюю и нижнюю, тонкую. Евнухи, разинув от изумления рты, остались сторожить брошенный на пол ворох тяжелых одежд. Он вышел в зал, минуя трон, что было выше понимания собравшихся на opnvedsps. Журчание голосов, пронесшееся по залу, являло собой грубое нарушение этикета, однако и сам император позволил себе неслыханное. Он вышел к своим подданным всего в двух покровах, словно простолюдин, претендующий на знатность. Грубый, долговязый, потерявший всяческий стыд варвар. Леди Мирейн обернулась на звук его шагов. У него защекотало в носу от ее взгляда. Он бережно поцеловал ей руку, хотя ему жутко хотелось прижаться к ней.

Ма, пробормотал он на языке ее племени. О ма! Они не пускали меня к тебе.

Как ты похудел! быстро проговорила она на том же наречии. Просто кожа да кости! Что они сотворили с тобой!

Это я сам. Он попытался улыбнуться. Сидел взаперти, без солнца, ты же знаешь, как это бывает.