Катакомбы - Валентин Катаев

— Но у меня всего неполных два куска, — сконфуженно пробормотал Колесничук.

— Господин Колесничук! — воскликнул Ионел Миря и вдруг, как показалось Колесничуку, весь с ног до головы засверкал брильянтами и золотом. — Два рулона, десятью два рулона, десять вагонов — для меня безразлично. Сто двадцать марок метр, и я у вас немедленно забираю все. Доставка моя.

35. КАПИТАН МАКСИМОВ

Все совершилось с легкой, поистине лунатической быстротой и нелогичностью, как в бреду. Тут же, не сходя с места, Ионел Миря выложил на конторку шестьсот новеньких оккупационных марок наличными, а три тысячи векселями фирмы «Мефодий Мунтяну и сыновья» сроком на один месяц, затем быстро погрузил ленинградское трико на неизвестно откуда взявшегося эпохи конца XIX века извозчика, сел боком, обнял рулоны, как даму, приподнял канотье и уехал в неизвестном направлении.

Среди ночи Колесничук вдруг проснулся и бросился к шкатулке. Он стал рассматривать векселя — эти странные бумаги, в которые почему-то превратилось его превосходное ленинградское трико. Какую они имеют ценность и что они, собственно говоря, представляют? Где у него гарантия, что по этим бумагам ему уплатят три тысячи марок? Кто заплатит? Господин Ионел Миря? А если он не заплатит? Ведь Колесничук даже не знает его адреса. Где он его будет искать?..

Колесничук представил себе Ионела Мирю, его брильянтовые глаза, его канотье, его зловещие брови — и ужаснулся. Он провел бессонную ночь. Иногда ему начинало казаться, что, может быть, это все вовсе не так безнадежно. Может быть, он напрасно беспокоится: Ионел Миря вовсе не арап, а, наоборот, вполне солидный, кредитоспособный коммерсант. Ровно через месяц он вручит всю сумму, до последней копеечки. Ведь все-таки у Колесничука на руках векселя такой солидной фирмы, как фирма «Мефодий Мунтяну и сыновья» Бухарест, Вена, Берлин, Копенгаген, Анкара, Монтевидео…

Весь трагизм положения заключался в том, что Колесничук имел самое смутное представление о векселях. Вексель — это было что-то глубоко старорежимное, враждебное, презренное. Но все же откуда-то ему было известно о существовании в природе векселей. Университет? Гимназия?.. Векселя уже играли какую-то тягостную роль в его жизни. Но где? Когда? Как?.. Колесничук мучился остаток ночи полубессонницей, полубредом, в котором тягостно участвовали векселя. Вдруг его как молнией озарило: «Купец получил за проданный товар два векселя, которые учел в банке из расчета пяти процентов, причем оказалось, что за первый вексель банк ему выдал 475 рублей, а за второй — 117 рублей. Спрашивается…» Колесничук вспомнил: задача на проценты из учебника Шапошникова и Вальцева. Векселя существовали где-то рядом с таинственными бассейнами, в которые вливается и из которых выливается вода, и с проклятыми поездами, вышедшими навстречу друг другу со станций А и Б.

— Так-с… стало быть, купец получил за проданный товар два векселя, которые учел в банке… — бормотал Колесничук, сидя на постели.

Наконец он понял, что произошло. Он купец, и он получил за проданный товар векселя. Только тот купец не растерялся, учел векселя в банке и получил деньги, а он терзается бессонницей и мучается. Вексель! Оказывается, его можно учесть… Колесничуку стало ясно, что векселя, полученные от Ионела Мири, надо учесть в банке, и учесть как можно скорее. Он еле дождался утра, наскоро закрутил усы и ринулся в банк. Он не поверил своим глазам и даже чуть не заплакал от счастья, когда нашел окошечко с золотой надписью на русском и румынском языках: «Учет векселей». Торопливо расшаркиваясь и делая самые изысканные жесты в духе господина Пржевенецкого, Колесничук протянул в окошечко векселя и сказал:

— Мне очень надо учесть векселя… то есть мне бы хотелось, мсьё, произвести, так сказать, учет этих векселей, если вы будете так любезны и… великодушны…

Мсьё, к которому он обращался, — черный толстячок в поношенной визитке, чем-то до странности напоминавший навозного жука в очках, — потянул к себе векселя, помахал ими перед носом и через минуту вернул Колесничуку, буркнув:

— Нет.

— Позвольте… — сказал Колесничук, чувствуя, как пол уходит из-под ног. — Я вас не вполне понимаю. То есть я бы хотел, мсьё, знать, почему, если вы будете так любезны…

Навозный жук всем туловищем повернулся к Колесничуку:

— Ненадежные.

— Как?.. Как-с? — пролепетал Колесничук. — Почему же они ненадежны?

— Ненадежные, — повторил навозный жук, глядя на Колесничука неподвижными глазами, которые сквозь увеличительные стекла очков казались громадными, как у вола. — Бронза.

Как ни был наивен Колесничук в коммерческих делах, но он сразу понял это ужасное слово «бронза». Дрожащими руками он достал из кармана своего чесучового пиджака и протянул навозному жуку визитную карточку фирмы «Мефодий Мунтяну и сыновья». Но навозный жук даже не взял ее в руки. Он только скользнул по ней своими неподвижными, воловьими глазами, так не вязавшимися со всей его маленькой, круглой фигуркой, и буркнул:

— Шмекер.

— Как? — не понял Колесничук.

— Шмекер! Экскрок! — сказал навозный жук с холодным наслаждением и, видя, что клиент не понимает, пояснил: — По-российски будет «жулик». Мошенник. Арап.

— Простите… Пардон, мсьё… Такая солидная фирма — Берлин, Вена, Анкара, Монтевидео?..

— Шмекер, шмекер! — сказал жук и вдруг, разинув маленький ротик с острыми перламутровыми зубками дельфина, залился инфантильным смехом, звонким, как колокольчик.

Как же теперь Колесничук посмотрит в глаза Черноиваненко?..

— Прошу вас, мсьё, пройдите в эту дверь, — сказал Колесничук, с поклоном пропуская «немца» в чулан. — Этот уникальный сервиз я только что получил из Киева. Настоящий севр! Супруга турецкого консула приобрела его у наследников графа Бобринского за тысячу двести фунтов стерлингов. Вещь, не имеющая себе равных! Я его резервировал специально для вас. Посмотрите его, а я сию минуту обслужу других покупателей и буду к вашим услугам. Экскюзе муа, милль пардон… — Говоря таким образом громким, но почтительным голосом, с лучшими, наиболее изысканными интонациями господина Пржевенецкого, Колесничук обратился к покупателям и шепотом прибавил, показывая глазами на дверь чулана, куда вошел «немец»: — Личный адъютант господина Геринга и советник по вопросам антиквариата, мой постоянный клиент. Прошу тысячу извинений! Теперь я весь к вашим услугам, мадам. Чем могу быть полезен?

И Колесничук, дробно стуча штиблетами, как белка, забегал вверх и вниз по лестничке. Между тем «немец», положив руку в задний карман своих коротких брючек, вошел в чулан.

— Закройте дверь на крючок и не шевелитесь, — сказал Черноиваненко, не спуская глаз с «немца». Он сидел в углу полутемного чулана на ящике и держал в руках пистолет.

Не вынимая руки из заднего кармана, «немец» заложил крючок и прислонился к двери всем своим большим, грузным телом.

— Пропуск? — сказал Черноиваненко.

— Киев. Отзыв?

— Карабин.

— Верно.

— Подождите. Не приближайтесь. Документы!

«Немец» отколупнул ногтем заднюю крышку часов и подал Черноиваненко маленькую папиросную бумажку, скатанную шариком. Черноиваненко развернул ее, надел очки, не выпуская из рук пистолета, и прочитал несколько слов, написанных хорошо ему знакомым почерком секретаря обкома. «Скорого свидания не обещаю», — вспомнил он последние слова, сказанные ему секретарем обкома, и весело улыбнулся. Улыбнулся и «немец», но сдержанно.

— Представитель Украинского штаба партизанского движения капитан Максимов, — сказал он, представляясь.

— Черноиваненко. Садитесь!

Они пожали друг другу руку. Черноиваненко подвинулся, и капитан Максимов сел рядом с ним на край ящика.

— А я, признаться, и не знал, что существует такой Украинский штаб партизанского движения. Давно создан?

— В июне месяце, по решению ЦК КП(б)У. Специально для связи с партизанскими отрядами, для руководства и оказания им помощи.

— Вот это хорошо! — воскликнул Черноиваненко. — Нам, откровенно говоря, сильно недоставало такого украинского штаба.

— Теперь, как видите, он есть. Здесь безопасно?

— По крайней мере, до сих пор эта явка у нас считается наиболее надежной. На всякий случай учтите, что за этими ящиками в углу есть еще одна дверь: она выходит непосредственно во двор.

— Прелестно. Между прочим, кланяется вам секретарь Одесского обкома, передает большой, горячий привет.

— Он где сейчас?

— В Украинском штабе.

— Дякую за память. Пусть нас не забывает.

— Не забудет, — сказал Максимов.

Черноиваненко зажег спичку и поднес к бумажке, которая вспыхнула легким зеленовато-желтым огоньком, и невесомый пепел ее, как бабочка, упорхнул вверх.