Владыка мира - Алекс Ратерфорд

Первый человек, уже почти задыхаясь, преследуемый вторым, юркнул в узкий грязный проулок между двумя рядами кирпичных зданий. Четверо стражников Салима уже спрыгнули с седел и мчались за этими двумя – проход был слишком узким для лошадей. Несколько минут спустя сын падишаха услышал громкие крики и вопли. Вскоре появились два преступника – их вывели из переулка стражники, подгоняя в спину мечами. Второго человека разоружили, и теперь он пребывал в ярости. У первого была до крови рассечена бровь. Стражники явно не успели предотвратить столкновение между ними. Остановив их в нескольких ярдах перед Салимом, стражник поочередно ударил их под колени мечом плашмя, отчего оба распростерлись по земле лицом вниз. Двое других стражников встали над ними в непосредственной близости на случай, если кто-то из них попытается встать.

Теперь, когда их можно было хорошо разглядеть, Салим понял, что человек в темных одеждах – иезуитский священник. Веревка, повязанная на поясе вокруг его худого тела, была истерта, а на ногах, высовывавшихся из-под подола его одежды, были надеты коричневые сандалии на толстой подошве, какие Салим часто видел у иезуитов, посещавших его отца. Но принадлежность другого человека было разгадать не так просто. Салим разглядывал его коренастую, широкоплечую фигуру. Он, очевидно, был также нездешним и вид имел самый что ни на есть причудливый. Его длинные вьющиеся волосы были цвета апельсина – где-то между шафраном и золотом. На нем была короткая, тесно облегающая его кожаная куртка, нижняя часть тела облачена в просторные полосатые штаны, которые заканчивались на середине бедра, подвязанные ярко-бордовыми лентами. Из этого диковинного костюма торчали длинные тощие ноги, одетые в желтые шерстяные чулки тонкой вязки. Одна нога у него была одета в остроконечную черную кожаную туфлю; другая, очевидно, была потеряна в драке в переулке.

– Поставьте их на ноги, – приказал Салим.

Когда стражники притащили этих двоих к его ногам, он наклонился с седла вперед, чтобы получше разглядеть их лица. Иезуит, которого юноша признал, был одним из полудюжины священников, присланных из португальского торгового поселения в Гоа по просьбе Акбара работать вместе с его учеными над переводами некоторых священных книг с латыни на персидский язык. Это был худой, долговязый человек; одну его щеку покрывали гнойные красные прыщи, и даже при том, что их разделяло приблизительно десять футов, Салим чувствовал исходившую от него резкую вонь немытого тела. Для него оставалось загадкой, почему эти иностранцы не посещали бани – хаммамы. Как они сами выносили эту козлиную вонь?

Внешность второго показалась еще более странной, когда он встал. У него была чисто выбрита верхняя губа, но подбородок украшала острая бородка. У него были выпуклые ярко-синие глаза с белесыми ресницами, лицо почти столь же красное, как и волосы, а кончик носа и того ярче. Он стал отряхиваться от пыли.

– Что случилось? – Салим обратился к иезуиту на персидском языке, зная, что он мог, вероятно, им владеть.

Священник вытянулся перед ним.

– Повелитель, этот человек оскорбил мою религию. Он назвал моего владыку Папу Римского багряной блудницей вавилонской… он сказал…

– Достаточно. – Салим ничего не понял из того, что сказал иезуит, за исключением того, что ссора касалась религии. – Откуда он?

– Из Англии. Это торговец, он недавно прибыл в Фахтепур-Сикри с кучкой своих чертовых собратьев.

– Что ты такое ему сказал, что он в ярости взялся за оружие?

– Только правду, повелитель. Сказал, что королева его страны – безродная шлюха и гнить ей в аду, как и всем его жалким единоверцам-еретикам.

Торговец, сведя брови, слушал этот разговор, явно неспособный понять хоть слово. Салим знал, где находится эта Англия – небольшая страна на обдуваемом ветрами и омываемом дождями острове, на самом краю обитаемой земли, где правит королева, такая же рыжеволосая, как этот человек. Он даже видел ее миниатюрный портрет – его приносил ко двору турецкий торговец, который знал о любви Акбара к диковинным вещам. Турок продал отцу эту картину в овальной черепаховой раме, обитой крошечным жемчугом, за хорошие деньги. Королева в светлом платье, туго облегающем тело, больше походила на куклу, чем на женщину.

– Этот продавец хоть немного знает персидский?

– Нет, повелитель. Эти англичане – дикие, необразованные люди. Они говорят только на своем простом языке, и все, что их заботит, – это торговля и прибыль.

– Достаточно. Я хочу допросить его. Ты, кажется, немного знаешь его язык, вот и переведешь для меня. И смотри, передавай точно.

Иезуит хмуро кивнул.

– Спросите его, почему он собирался устроить резню в городе падишаха.

После краткого обмена фразами – эта речь звучала для Салима кратко и гортанно, лишенная изящных переливов персидского языка, – иезуит ответил, выпятив от презрения губу:

– Он утверждает, что хотел отомстить за оскорбление своей королевы, своей страны и своей веры.

– Скажи ему, что на наших улицах никаких драк быть не может и что ему еще повезло – мы ведь можем бросить его в тюрьму, а то и выпороть. Но я буду милосерден, потому что вижу, что виноваты вы оба. Скажи ему, что сейчас он поедет к нам во дворец. Мой отец пожелает услышать от него рассказ о его стране, я уверен. А сам ты поостерегись впредь оскорблять кого-либо на нашей земле. Как и этот человек из Англии, ты здесь лишь приезжий.

– Я приветствую тебя в своем ибадат-хане, своем святилище. Первая обязанность правителя состоит в том, чтобы сохранять границы его владений и по возможности расширять их, что я делаю снова и снова. Но я полагаю, что великий правитель должен также решительно расширять границы человеческих знаний и представлений. Он должен всегда пребывать в поиске и жаждать новых знаний, и через просвещение стремиться улучшить судьбу своего народа. Именно поэтому я созвал сюда не только уламов и многих мусульманских ученых, но также и представителей других вероисповеданий. Вместе мы обсудим вопросы религии и, исследуя, где правда, а где ложь, и что есть общее для нас всех, мы будем стремиться пролить новый свет на ее истинное значение.

Салим, стоящий в дальнем конце просторного зала, редко видел, чтобы отец представал в таком великолепии. Акбар был одет в ярко-зеленые парчовые одежды, шею его обвивали нити изумрудов, на голове красовался тюрбан из золотой парчи, сверкающей алмазами. Золотые канделябры высотой в человеческий рост стояли по обе стороны от его престола, установленного на высокое возвышение, к которому вели ступени мраморной лестницы. Само возвышение выходило на большую площадку из песчаника, на которой сейчас находились собранные служители культа. Все вместе создавало такое впечатление, будто отец восседал на вершине горы, а люди под ним были деревьями, насаждающими ее склоны.

Муллы-уламы были одеты в черное – впереди был виден коренастый шейх Ахмад, в то время как отец Абуль Фазла, шейх Мубарак, стоял немного в стороне от основной части собравшихся. Иезуиты пришли в своих обычных грубых темно-коричневых одеждах, с повязанным вместо пояса шнуром и деревянными крестами на шее. Салим видел среди них преподобного Франциско Энрикеса и его сопровождающего, преподобного Антонио Монсеррата. Эти двое прибыли ко двору почти пять лет назад и стали первыми христианами, с которыми он когда-либо сталкивался. Здесь присутствовали также пять индуистских священников; у них были непроницаемые лица, а из одежды – лишь белые набедренные повязки на хлопковой веревке, которая длинной петлей обвивала левое плечо и проходила под правой рукой. Около них стояли святые старцы, о которых Салим знал, что это джайны; а еще здесь были зороастрийцы, поклоняющиеся огню, которые пришли в Индостан из Персии в давние времена и имели обычай класть своих мертвых на вершинах «башен тишины», оставляя их на съедение птицам, чтобы после их пиршества остались лишь сияющие белизной кости. Салим признал в высоком худощавом старике с белой бородой и живыми яркими глазами, который стоял возле зороастрийцев, еврея из города Кашана в Персии – ученого, который недавно приехал во дворец Акбара и нашел работу в его библиотеке.

В самом низу зала ибадат-хан, поскольку он не был служителем культа, стоял рыжеволосый английский торговец, с которым Салим столкнулся три месяца назад и чье имя – все еще странное на слух для него – было Джон Ньюберри. С ним рядом находились двое его одинаково странно одетых компаньона. Эти три англичанина остановились в городе, ожидая от его отца ответа на прошение. Они утверждали, что передают его от своей королевы, которая испрашивает разрешения вести торговлю. Как и ожидал Салим, Акбар живо интересовался всем, что чужестранцы могли поведать ему об их далеком мире и об их вероисповедании. Ведь хоть они и были также христиане, но их вера была совсем не похожа на обряды португальских иезуитов. Салим смотрел вокруг, и его наполняла гордость. Хоть отец не так уж много рассказывал ему о том, для чего он построил зал ибадат-хан, юноша часто приходил, чтобы наблюдать, как растут стены из песчаника. Услышав слова отца, теперь он понял его цель. Акбар хотел удовлетворить свой растущий интерес к религиям. Мать несправедливо высмеивала моголов, называя их варварами, думал Салим. Разве есть у человека предназначение более высокое, чем постигнуть тайны разума и найти смысл бытия? Сейчас отец в сверкающем облачении, с мечом, чья рукоятка была сделана в виде орла, казался воплощением не только силы, но и истинного величия. Его бабушка как-то очень проницательно заметила, что Акбар умело использует зрелищность. Насколько важной оказалась созданная им картина, чтобы внушить слушателям его собственное величие и отличие от простых смертных… Если он, Салим, наследует своему отцу, сможет ли он когда-либо предстать в таком же виде?